— Не реви, — сказала мама так, как часто говорила бабушка. — Будем прерывать, — бросила она.

— Не-е-т! — чересчур громко ответила я. — Мама, ты не слушаешь?

— Аня, как ты себе это представляешь? Что будет дальше, по-твоему?

Я упрямо замотала головой. Слёзы снова покатились по щекам.

— После всего, что я пережила, убить ребёнка? Нет.

Мама несколько раз судорожно вздохнула, нервным жестом поправила волосы, встала, принялась ходить туда-сюда.

— Мама, — окликнула её, поднялась, свесила ногу с кровати.

— Лежи, не вставай, — велела она.

Я выжидала, размышляя, правильно ли поступила, вывалив на неё всю правду.

Мама ещё раз подошла к двери, плотнее прикрыла её, будто этот жест мог успокоить. Потом вернулась к кровати и тихим повелительным тоном произнесла:

— Никому ни слова, ни единой живой душе. Поняла?

Я кивнула. «Не глупая, понимаю».

— Что ты сказала врачу?

— Ничего, — поспешно ответила я. — Что подозреваю беременность.

Она присела на край кровати, обняла и принялась раскачиваться.

— Господи, — прошептала мама совсем тихо. — Как я это допустила?

— Мама, я давно взрослая женщина, давно не ребёнок.

— Да… — протянула она. — Ещё и упрямая, в меня.

* * *

В сладком обволакивающем сне я чувствовала, как обнимают сильные руки, слышала грубый голос дракона. Вдруг желанные ощущения исчезли, всё заволокло молочной дымкой. Во влажном тумане чужого причудливого леса я увидела его силуэт. Он звал меня. Я шла по колючей траве босиком, и до смерти хотелось обнять его, снова почувствовать его губы на своих. Но мощный мужской силуэт всё отдалялся. В сине-зелёных зарослях появились злобные звериные морды. Они смеялись, словно люди, скаля уродливые пасти. Сон превратился в кошмар, нелогичный и пугающий.

— Кай! Кай! Кай! — звала я.

Дракон исчез, не отзывался.

— Преда-а-ательница, — шипели зубастые твари.

— Аня! Аня, — голос матери.

Я открыла глаза, увидела её взволнованное лицо. Простынь скомкалось, одеяло сбилось набок. За окном только-только разгорался рассвет. Робкие багровые лучи пробивались между зданий, плясали зайчиками на стёклах.

— Опять? — обречённо спросила мама.

Вопрос был риторическим. Кошмары мучали меня все последние месяцы.

Мама вытерла ладонью испарину с моего лба.

— Мне скоро на работу, вставай, — буркнула она и вышла.

Из коридора доносились её бормотания:

— С этим надо что-то делать…

Я неуклюже поднялась, мешал внушительный живот, побрела на кухню.

На стальной поверхности кухонного гарнитура дымился чайник. Мама второпях возилась у стола, пахло кофе.

Будничность этой сцены настолько контрастировала со сном, что мне стало тошно.

В ванной горел свет. Дурацкая мамина привычка: забывать его выключать. Ледяная вода смыла остатки кошмара. На душе словно кошки скребли.

Пока я брызгала водой в лицо, мама уже собралась.

— Аня, до вечера, — бросила она дежурную фразу и ушла.

Я села у окна на кухне. Есть не хотелось, ничего не хотелось. С новой силой навалилась тоска.

Я провела пальцами по круглому, уже большому животу. Бесчисленные анализы и исследования не показали ничего необычного. Шоком оказалась новость о двойне. Я улыбнулась и тут же снова загрустила. «Судьба жестока, сыграла злую шутку». Мама без конца меня убеждала в том, что я сделала единственно верный выбор и чудо, что осталась жива. В последние недели её терпение иссякло. Часто она упрекала:

— Аня, нужно учиться, потеряешь квалификацию. Аня, выброси глупости из головы. Аня, возьми себя в руки. Это не дело, каждый день глаза на мокром месте. Сколько можно? — говорила она.

«От этих слов не легче. Она права. Да только огромную дыру в душе ничем не залатать».

Солнце поднялось над домами. Золотистый свет заполнил кухню. За окном город жил своей жизнью. Каждый прохожий думал о своём. Разве что общее гнетущее ощущение, как невидимая надвигающаяся угроза, объединяло людей. Война продолжалась, пока далёкая, но от этого не менее пугающая.

«Лишь бы только он был жив, мой дракон», — переживала я.

* * *

В один из вечеров мама вернулась с работы на взводе, увидела меня. Сидя за кухонным столом над чашкой чая и сжимая в руке кристалл, я в очередной раз ревела.

— Всё! Прекрати! Сколько можно? — взъелась она. — О детях надо думать, о будущей жизни, а не сопли размазывать. Ты из Лазаревой в размазню превратилась.

Она явно хотела ещё что-то сказать. Я подняла заплаканное лицо. Мама, чуть смягчившись, произнесла:

— Не можешь справиться сама — надо за помощью обратиться. Это не дело. Себя угробишь и …

— Какой помощью? — перебила я.

— Психологической, — выплюнула она.

— Мама, я не могу ничего рассказать. Какой к чёрту психолог? — на повышенных тонах спросила я.

Она взбесилась ещё больше то ли от моего тона, то ли потому, что не знала, как быть.

— Я тебе говорила! — грубо выплюнула слова мама. — Нельзя ящериц вынашивать. Говорила. Прекрати о нём думать! Слышишь?! Полгода почти прошло. Всё! Да, ужасно, да, несправедливо. Он чужой, он враг. А то, что ты на аборт не пошла… — Она замолчала, тяжело дыша.

— Ящериц?! — я перебила её, вскочила из-за стола.

— Я и так тебе во всём потакаю. О чём ты думала вообще?!

— Ящериц? Это дети! — истерично закричала я.

— Так если хочешь этих детей родить, соберись! Хватит уже слёзы лить, как истеричка!

В этот момент Александра Владимировна предстала точно такой, какой я помнила её в свои подростковые годы.

От обиды по щекам покатились новые слёзы, злые. Захотелось высказать ей всё, за многие годы детских обид.

— Ты в своём репертуаре, — зло сказала я. — Нет бы поддержать как мать.

Поняла, что ударила по самому больному.

— Я только и делаю, что поддерживаю! — прокричала она. — Тайные обследования устраиваю, в комитете тебя прикрываю, на истерики твои смотрю каждый день.

Мне стало стыдно. Мама, конечно, была права.

— Да люди пачками калечатся, умирают, пропадают без вести, — продолжала кричать она.

На столе в электрическом свете лежал оставленный мною кристалл. Мама в ярости схватила его и швырнула, не глядя. Она прокричала ещё пару слов, когда кристалл чиркнул о стальную поверхность кухонного фартука, в разные стороны полетели искры. Оставленные с обеда хлебные крошки вспыхнули синими огоньками. Мы обе опешили. Я машинально схватила кружку с остывшим чаем, плеснула на стол.

— Твою мать, — тихо выдала Александра Владимировна. — Что за…?

После секундного замешательства она достала пищевой контейнер и аккуратно, подцепляя крышкой, поместила кристалл в него.

А я с удивлением поняла, что множество раз рассказывала ей все подробности пребывания на необитаемой планете, но ни разу не заостряла внимание на кристаллах.

Солнце висело в зените. От горизонта к нему ползли серые тучи. Сине-зелёный лес окружал могучую реку с двух сторон. В тихой заводи яркие блики плясали по водной глади. У самой поверхности бесновался огромный кракен. Его лоснящиеся бока блестели на солнце. Водяной зверь был похож на помесь осьминога и гигантской рыбы. Кай нарёк эту уродливую тварь кракеном в честь давно исчезнувшего вида с его родной планеты.

Дракон выжидал. Самодельное каноэ раскачивалось на воде. Кай удобнее перехватил гарпун, напрягся, замер. Тварь была размером с лодку, щупальца в полтела, особо крупный экземпляр. Кракен поднялся к кромке воды, белая склизкая кожа коснулась воздуха прямо у плоскодонки. Дракон молниеносным движением вогнал гарпун в тело твари, схватился за верёвку. Кракен сорвался с места, утягивая Кая за собой.

Вода обступила дракона со всех сторон. Тварь утаскивала его в пучину. Каю не было страшно, в крови бушевал азарт, желание узнать кто кого. Только это у него и осталось, и больше ничего. В такие моменты он забывал о тоске и обо всём на свете. Кай искал приключений и каждый раз рисковал всё больше.