Вампир рванул к женщине и нанёс удар мечом в районе её шеи так быстро, как только мог, но та уже растворилась в земле, став её частью. В этом самый извращённый клан Шабаша был изворотливее даже гангрелов, ведь в отличие от них мог перемещаться таким образом на большие расстояния. Где там теперь её искать…

— Чёртовы цимисхи, — пробурчал шериф и опустил клинок.

Позади него выросла фигура Мэлис. Она сняла туфли и бесшумно подбежала к Мидасу со спины, намереваясь напасть на него. Но тот, почувствовав неладное, резко развернулся и рассёк воздух позади себя мечом. Мэлис успела пригнуться и закрыться рукой, теперь эта самая рука лежала за каменном полу.

— Подонок! — возмутилась вампирша, закрывая ладонью кровоточащую культю. — Разве можно калечить женщину?

— Такую подлую — запросто!

Цимисхи рванула к Мидасу и, невообразимо быстро сократив расстояние между ними, схватила его свободной рукой за голову и отбросила в стену. Шериф выронил меч и был вынужден отражать атаки, как придётся. Женщина настойчиво пыталась коснуться его, намереваясь применить дисциплину изменчивости, искалечить сородича, трансформировать его конечности и голову в бесполезную бесформенную массу. Мидас уворачивался и постоянно отступал, но, в конце концов, Мэлис загнала его в угол и, рассмеявшись, протянула руку к его лицу. Мидас поймал её за запястье и чуть отодвинулся, пытаясь удержать пальцы цимисхи подальше от себя.

— Не уйдёшь, — прошипела Мэлис и ударила шерифа ногой в живот. Мидас покачнулся и скривился от боли, но руку женщины не отпустил.

Он быстро скользнул взглядом куда-то за спину вампирши. Заметив это, она хотела было обернуться, но Мидас оттолкнул её от себя, и женщина отшатнулась на несколько шагов назад. В следующий момент лезвие секиры отделило её голову от плеч. Последнее, что отразилось на лице Мэлис — изумление. Затем её тело исчезло в вихре пепла.

— Никогда бы не подумал, что такой здоровяк может передвигаться бесшумно, — сказал Мидас, переводя дух.

— Этого требует наш образ жизни, сородич, телосложение здесь не причём, — ответил Ренегат, опуская секиру на пол. — Благодарю тебя за помощь. Если мы встретимся вновь, я буду надеяться, что обстоятельства не вынудят нас сражаться друг против друга. А теперь прощай.

Он зафиксировал секиру за спиной и развернулся, собираясь уходить.

— Постой-ка… Ренегат, верно? Не желаешь присоединиться к моей котерии? Тебе ведь, уверен, нелегко одному.

— Ты неправ. Представители моего клана всегда одиноки, такова наша участь.

— Ладно, зайду с другого бока, — буркнул Мидас, вздыхая. — Мне нужен такой боец, как ты.

— Для чего, шериф? — с подозрением поинтересовался Ренегат, но всё же повременил с уходом.

Сородич поднял с пола свой меч и обтёр лезвие от пыли рукавом. Эта небольшая пауза нужна была ему, чтобы сформулировать мысль откровенно, но не слишком. Всё же стоявший перед Мидасом вампир был ему совершенно чужим, хоть и вселял доверие.

— Настанет время, когда мне придётся встать против силы, с которой невозможно справиться в одиночку. Бегство не убережёт ни меня, ни мою семью, я вынужден буду сражаться, и поражение в этой войне неприемлемо.

— Ваши кровавые марионеточные игры меня не привлекают. Я не лезу в дела старейшин.

— И я не хочу, но, поверь, грядущее затронет всех. Я лишь предлагаю тебе примкнуть к тем, кто менее всех заинтересован в интригах и лжи. Ты нужен мне, а я, к слову, нужен тебе, ведь ты только что убил подружку Доминиона.

— Это имя ни о чём мне не говорит.

Мидас изобразил на лице изумление и фыркнул. У него складывалось впечатление, что, в целом, лидеров фракций знали только сами лидеры фракций, их приближённые и неонаты, охочие до особых миссий и привилегий, а свободным сородичам, таким как Ренегат, было глубоко плевать, кто чем заправляет.

— Ещё скажет, — заверил шериф. — Теперь на тебя будет охотиться каждый, буквально каждый член шабаша, пока ты не встретишь Окончательную Смерть.

— Славные будут ночи, — равнодушно ответил Ренегат.

— Да что ж ты такой упрямый, — произнёс Мидас, опуская голову.

Ренегат рассмеялся грудным басом и одарил сородича снисходительной улыбкой. Мидас поднял на него удивлённый взгляд.

— Ты странный, шериф. Ни один другой сородич, тем более из Камарильи, не стал бы водить дружбу с нагараджа, а ты так хочешь принять меня в свою семью. Верно, серьёзное дело у тебя.

Мидас коротко кивнул.

— Дай мне время на раздумья. Я сам тебя найду, если решу согласиться.

— Ты только не затягивай, от совсем мёртвого тебя толку не будет.

— Смерть — единственный толк жизни и не-жизни, сородич.

Ренегат развернулся и неспешно покинул подвал.

До рассвета оставалось чуть больше часа. Этого было достаточно, чтобы добраться до резиденции Доминиона у самой черты города, но Мидас начал сомневаться в том, что напасть сейчас на шабашевцев было здравой идеей. Не смотря на то, что их теперь девять, двое оставались ещё слабыми и неопытными неонатами, а одна вовсе была человеком. Таким отрядом они могли бы справиться, будь потасовка на их территории, но это было не так. К тому же в другое время Мидас легко бросился хоть против Доминиона, хоть самого Санктума, но теперь его наипервейшей обязанностью было защищать Грёзу. А, как известно, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь — он не сможет разорваться между ней и врагами.

Размышления Мидаса прервало резкое торможение, он едва успел выставить вперёд ладони и упереться в бардачок, чтобы не влететь в лобовое стекло. Редукс вжал кулаком клаксон, выражая своё недовольство внезапно вырулившему перед ними и остановившемуся автомобилю. Мидас перехватил его запястье и убрал руку брата с руля. Он знал, чья это машина.

Наглухо затонированный dodge charger семидесятого цвета спелой сливы редко выезжал на улицы Санта-Моники. И если кто-то встречал его, то мог поклясться, что видел, как по его корпусу плывут размытые тени, неуловимые и пугающие, заметные лишь краем глаза.

Опустилось стекло пассажирского места, и в окно выглянула женщина в белой маске с широкими уплощёнными шипами по краям. Она выставила наружу кисть руки в золотой перчатке и поманила сородичей пальчиком, затем снова скрылась в салоне.

— Это ещё кто такие? — прошипела Мара, выглядывая из-за сидения.

— Неонаты Козыря, — ответил Мидас. Он достал из внутреннего кармана пальто спички и пачку сигарет и, выудив одну, закурил, распространяя по фургону едкий дым.

— Что им от нас нужно? — присоединилась Грёза.

— Поедем за ними и выясним.

— Что? Нет! На этот раз нас точно хотят заманить в ловушку!

— Пожалуй, я рискну и доверюсь Козырю, — спокойно сказал Мидас, кладя локоть на дверцу и выдыхая в окно.

— Почему?! — звонким от злости голосом процедила Грёза, сверля сира горящими глазами.

— Потому что именно он начал всю эту кутерьму с пророчеством. Нисколько не удивлюсь, если всплывёт, что он же и изрёк его устами Дины.

— Не-е-е-е-т, — запротестовала та, мотая головой.

— Постой, — задумчиво проговорила Мара, глядя в сторону, — если я правильно помню, десять лет назад во время суда Козырь опроверг слова казнённого тобой малкавиана о том, что он сам приказал ему обратить Дину. И сейчас ты утверждаешь, что примоген обманул нас?

— Именно так.

В возникшей тишине были слышны лишь гул заведённого мотора и шипение горящего табака в тот момент, когда Мидас делал глубокий затяг.

Несомненно, все так или иначе сталкивались в своей жизни с манипулированием и обманом, но когда кукловодом оказывался малк, становилось как-то особенно не по себе. Эти ребята в собственных-то мыслях путаются, а уж в сети интриг, сплетённой ими, погибнуть раз плюнуть.

— Поезжай, — обратился Мидас к Редуксу и высунул руку в окно, показывая жестом, что они готовы выдвигаться. Тремер бросил на него полный сомнений взгляд. — Поезжай-поезжай! Это совсем не то же, что заявиться в гости к шабашу — если там и будет западня, мы её даже не заметим за навеянными нам иллюзиями. Умрём счастливыми!