Отдых был недолгим. Кто-то подхватил Грёзу под мышки и поднял на ноги, выволакивая из сна, и она, вскрикнув, стала отбиваться от удерживавших её рук.

«Это я, Скайли, тише», — раздался голос Мидаса в голове. Она открыла сонные глаза и, увидев радостное лицо сира, измазанное кровью, бросилась к нему в распахнутые объятия.

Тут же оказались и остальные сородичи: помятые Мяускул и Дина разбирали сумку с донорской кровью, вскрывая один пакет за другим, Ренегат доедал охранников, а Редукс валялся без сознания на диване рядом с Кумитэ. Почти всё его тело было покрыто струпьями ожогов, от длинных пепельных волос ничего не осталось.

— Вы справились с тем человеком… Брутом?

— Нет. Фанатичная вера способна порой даже простых людей сделать чудовищами, — предупредил Мидас, глядя на покалеченного вампира с жалостью. — Никогда, слышишь, никогда не выходи против Брута один на один!

— Что он с сделал Редуксом?

— Низвёл на него божественное пламя, — сказала Дина, причмокивая.

Мидас перевёл взгляд с Редукса на Кумитэ и, нахмурившись, склонился над ней. Он опустил руку на её шею и прощупал пульс. Естественно, его у девушки не было.

— Ты обратила Кумитэ?

— Она умирала, — стала оправдываться Грёза.

— Я не осуждаю. Но откуда ты узнала, как это сделать?

— Она сама сказала мне.

— Болтун несчастный, — процедил Мидас, имея в виду Редукса.

— Предусмотрительный, — предположил Ренегат.

— Куда там! Чтоб он позволил кому-то другому обратить его милого зверька? Впрочем, повезёт, если он вообще очухается. Тогда и поговорю с ним.

Раз в полчаса кто-то из сородичей отпаивал Редукса оставшимися запасами крови. Ожоги постепенно заживали, струпья отслаивались, обнажая нежную ярко-красную грануляционную ткань, на голове ёжиком вылезли новые волосы.

Когда Кумитэ завершила трансформацию, она взяла уход за вампиром на себя, держась при этом поразительно стойко, ведь вся кровь, что осталась у них, должна была достаться одному Редуксу, тогда как остальные вынужденно голодали. Но им было не впервой оказываться в таком положении, а Кумитэ ещё не успела попробовать и капли столь необходимой ей жидкости.

Очнувшись впервые за несколько дней, Редукс первым делом потянулся к Кумитэ, чтобы отведать её крови. И сделал бы это, не подоспей Мидас к ним. Он схватил девушку за воротник и отпихнул в сторону.

— Почему? — жалобно произнёс Редукс, протягивая руку к удивлённой действиями Мидаса Кумитэ.

— Потому что ты слаб и можешь зайти слишком далеко.

— Нет, Мидас, уверяю тебя…

— Ты ещё помнишь вкус крови вампира?

— Причём тут… — Редукс запнулся и приподнялся на локте, чтобы лучше разглядеть Кумитэ. Она отвела от него алые глаза и закусила губу. — Кто?! Кто посмел это сделать?

— Я обратила её, — гордо ответила Грёза. — Чтобы спасти.

Она резко развернулась на пятках и выскочила из домика, не желая и минуты находиться в одном помещении с хамом.

— Неужели всё было настолько плохо?

— Да, — вполголоса ответила Кумитэ и села перед Редуксом на колени. Он положил ладонь на её шею и, притянув к себе, поцеловал в лоб.

— Ты будешь её наставником, — сказал Мидас. — Не Грёзе же учить её выживанию, она сама ещё птенец. Да и мне хватило на своём веку двоих, пора бы и тебе узнать, что такое воспитание чужого дитя.

— Я вовсе не против, — ответил Редукс.

Выйдя наружу, Мидас проследовал по пути, которым ушла Грёза, и нашёл её у берега озера, на дальней стороне которого возвышалась горная гряда.

Мерный шелест волн, порождаемых тёплым ветром, умиротворял и убаюкивал. Пахло свежестью и влажными камнями.

Мидас сел на плоский валун рядом с Грёзой и посмотрел в ту же сторону, что и она.

— Как вы нашли нас?

— Я просто следовал зову сердца.

— Я серьёзно спрашиваю.

— Ответ будет крайне прозаичен, мне даже немного стыдно признаваться.

— Ну колись уже, — сказала Грёза, глянув на Мидаса с лёгким недовольством.

— У Кумитэ на телефоне установлена программа слежения, — быстро произнёс тот и вымученно улыбнулся. — Это была моя идея, да. Я ей не доверял.

Грёза капризно надула губы. Конечно, она понимала, что иначе их вряд ли обнаружили, но всё равно было обидно, что всё оказалось так просто и так подло.

— Ты пошутил на счёт сердца?

Мидас обратил на Грёзу серьёзный и тоскливый взгляд. Он приподнял её лицо за подбородок и посмотрел девушке в глаза.

— Нисколько. Ты стала мне очень дорога.

Больше всего на свете Грёза мечтала о том, чтобы в груди что-то ёкнуло, щёки залились густым румянцем, а губы дрогнули от смущения и волнения, но она почему-то не ощущала абсолютно ничего, и это огорчало её.

— Все человеческие чувства увядают со временем, — сказал Мидас, заметив тень печали во взгляде девушки и прочитав её мысли. — Вот почему среди сородичей есть негласное правило: не обращать творческих людей. Это всё равно что срезать цветок с клумбы и поставить в вазе, вместо того, чтобы разбить дома собственный сад. Они чахнут без прежних эмоций, перестают созидать, впадают в депрессию и ищут окончательную смерть, подвергая себя и других сородичей опасности.

— Как вы живёте без любви? — понуро произнесла Грёза.

— Есть кое-что, что её заменяет — узы крови. Прежде ты сопротивлялась им и, полагаю, не испытывала любовь как таковую, лишь безропотную привязанность неоната к своему сиру. Но ты давно не принимала от меня кровь, и потому то, что переживаешь сейчас, не является плодом моей власти над тобой. Однако эти чувства слабы и день ото дня будут всё бледнее.

— Узы порождают искусственную любовь?

— Отнюдь. Но есть в этой любви один изъян: в конце концов она может перерасти в ненависть. Потому я ни с кем не создавал такой связи. По-моему, лучше никогда не знать истинной любви, если в итоге она становится невыносимой ношей.

— А если не станет? Разве можно упускать возможность наполнить свою не-жизнь хоть каким-то смыслом?

— У меня он есть. Я поддерживаю и защищаю свою семью, частью которой ты тоже являешься.

— А что делать мне?

Мидас взглянул на Грёзу и увидел в её глазах просьбу… нет, мольбу. Не нужно было обладать телепатией, чтобы понять, что они искренне желает любить его. А ведь две недели назад Мидас хотел выпить её до последней капли. Истинно говорят: неисповедимы пути…

— Ты так хочешь рискнуть?

— Хочу. И рискну.

Грёза развернулась к мужчине лицом и, взяв его за руки, положила их на свои колени. Она ласково провела ладонью вдоль внутренней стороны его предплечья.

— Вот сейчас тот момент, когда надо раз и навсегда обозначить границы наших отношений, — сказала Грёза, мягко надавливая острыми ногтями на кожу.

На лице Мидаса отразилась задумчивость. Последние две недели всё шло прахом: его обещание никогда никого не обращать и ни к кому не привязывать себя; абсолютно все желали смерти ему и его семье, и вполне оправдано — что бы ни происходило с ними сейчас, ответственность за это лежала на Мидасе и только на нём.

Грёза тоже стала жертвой этой безумной игры, но ей отведена особая роль. Если слова пророчества верны, то Мидас обязан поддержать её всеми возможными способами, иначе она рано или поздно сломается.

Он прикрыл глаза и, коснувшись предплечья Грёзы ногтями, быстро скользнул ими вдоль сухожилий, оставив две длинные кровоточащие раны. Девушка скривилась и рефлекторно отдёрнула руку. Повременив немного, она проделала то же с предплечьем Мидаса и положила своё поверх его. Мужчина притянул Грёзу к себе и поцеловал.

Неохотно прервавшись, девушка наклонилась и собрала губами бордовые подтёки на коже Мидаса. Она с благоговением вкусила его крови и ощутила, как наполняется её мёртвое сердце безграничной преданностью и любовью.

После нескольких глотков Грёза оторвалась от руки мужчины и протянула ему свою. Он нежно поцеловал её порезы и провёл языком вдоль одного из них, разделяя кончиком неровные края. Грёза тихо зашипела от боли и закусила губу. Новый поцелуй заглушил неприятные ощущения, и затем Мидас прижался к её ранам устами и жадно потянул кровь из вен.