— Это точно безопасно? — волновалась мама, заранее жмурясь.

— Совершенно, — сказал папа. — Но мы все отойдём подальше, под навес…

— Все готовы?

— Да!

— Даю обратный отсчёт! 10!

— А она точно не заденет никого?

— 9!

— Может лучше ты?

— 8!

— Что-то я нервничаю…

— 7!

— Кажется я не смогу…

— 6!

— Нет, я не буду!

— 5!

— Боже мой!

— 4!

— Ещё не поздно отложить эту дурацкую затею!

— 3! — дружным хором прокричала троица.

— Ой, ой, ой!

— 2!

— Мамочки!

— 1!

— НЕТ!

— Зажигание!

Мама щёлкнула колёсиком зажигалки и краешек бумаги, торчавший в хвосте ракеты, вспыхнул, разбрасывая искры.

— Все назад! — сказал папа, но все и так уже были под навесом, и первой туда прибежала мама.

Сноп искр превратился в струю ревущего пламени, вырывающегося снизу ракеты, но ракета никак не хотела стартовать, а только ходила ходуном и тряслась. Пламя максимально усилилось, засвистело и вдруг, когда оно уже начало угасать, ракета взмыла в воздух под протяжное ура на земле. Словно комета, она, роняя снопы искр, пронеслась по большой дуге над участком, потом внезапно ускорилась, сделала замысловатый пируэт, свистнула в последний раз и, полностью прогорев, спикировала на крышу дома, откуда скатилась под ноги ребятам, пшикнув и окончательно погаснув в луже на земле.

— А?! — сказал папа. — Как вам?! Не хуже стрижей! Только, конечно, требуется доработка и корректировка веса и, в следующий раз, всё будет гораздо интереснее.

— Без меня, — сказала мама. — Пойдёмте обратно, а то ветер холодный.

— Вы неслись как лань, моя королева… — шутливо сказал папа.

— Не желаю ничего об этом слышать, — отозвалась мама. — Стража, немедленно отведите этого человека на кухню и не спускайте с него глаз!

Серёжа и Варя схватили папу за руки, и повели на кухню.

— Караул! — закричал он в смятении. — Моя королева, я невиновен! Пощады!

Но «стража» была неумолима, и папа был препровождён на кухню, на которой царил полный разгром…

Стол был залит какао, куски кексов валялись на полу, где их доедал Степашка, а главный виновник «торжества», Счастливчик, гордо восседал на папином стуле, держа в каждой лапе по куску кекса. Его живот, грудь и мордочка были перемазаны какао и припорошены сверху сахарным песком из опрокинутой сахарницы. Увидев ребят, он тревожно пискнул с набитым ртом, бросил кексы и прыгнул на кресло. Его сообщник, сразу поняв, что дело принимает дурной оборот, быстро проглотил последний кусок кекса и спрятался под сервантом, поджав уши и хвост. Счастливчик же просто притворился спящим и даже свернулся калачиком, как он обычно делал, но его челюсти продолжали работать, дожёвывая не проглоченный кекс, а один глаз был приоткрыт.

Папа захохотал первым. Виноватый вид перемазанного шоколадом Счастливчика, с сахарными разводами на голове был невероятно комичен и папа никак не мог успокоиться, держась обеими руками за живот. Мама была в гневе, но и она не могла сдержать улыбки, когда Счастливчик, сделав вид что только что проснулся, открыл оба глаза и протянул к ней свои перепачканные лапки, требуя обнять его.

— Безобразие! — говорила она неизвестно кому. — Тут нет ничего смешного! Только посмотри, сколько уборки. И скатерть, она стала ни на что негодной! И это зелёный поросёнок перемазал кресло и стул!

— И накормил друга, — смеялся папа. — Без помощи Счастливчика, ему бы никогда не добраться до кексов.

— Пять минут! — возмущалась мама. — Нас не было всего лишь пять минут и что вы тут натворили?!

Ребята не знали, что им делать. Им обоим было смешно, но они понимали, что это и их вина, нельзя было оставлять малыша одного, рядом с такими лакомствами. Теперь, нужно было отмывать кухню, второй раз за этот день…

— Нужно как то наказать их, — сказала мама.

— Это не их вина, — сказал папа. — Степашка только подбирал то, что ему сбрасывал малыш, а сам Счастливчик, просто любопытный зверёк, который любит вкусно покушать. Это моя вина. Малыш так сладко спал, что заморочил мне голову. Каков хитрец!

— Хорошенькое окончание новогоднего застолья, — сказала мама. — Нет, ну вы посмотрите на этих поросят?!

Степашка, поняв, что угроза миновала, выбрался из своего убежища, залез на кресло и принялся старательно вылизывать Счастливчика. Его брови и усы были в шоколаде, а Счастливчик стал буро-зелёным от размазанного по меху какао.

— Так, — сказал папа, беря Счастливчика на руки. — Я пойду, вымою его под душем, там, кажется, ещё осталась тёплая вода и выпущу Стёпу. Пусть побегает немного под дождём. Потом я вернусь и мы ту быстро наведём порядок.

— Иди уже, — сказала мама, повязывая поверх платья фартук. — Мы тут сами управимся. Варя, Серёжа, отнесите всю посуду в раковину и снимите скатерть. Я пойду, налью воды и вымою пол. И поставьте чайник, кипяток нам понадобиться.

К часу ночи всё сияло. Усталые ребята легли в кровать и хихикали, вспоминая прошедший день.

— Вот тебе и «скукота», — сказал Серёжа. — Такой Новый год получился, не забудешь.

— И мне понравилось, — сказала Варя. — Только жалко мы кексы недоели, они такие вкусные.

— Зато кое-кто другой славно поужинал, — засмеялся Сережа, и Варя присоединилась к нему.

— Только вот, — спустя какое-то время сказала Варя, — мы ничего не подарили папе…

— Вот блин! — подскочил на кровати Серёжа. — Точно! Как же так!

— Я забыла…

— И я тоже… Но знаешь, мы обязательно сделаем ему подарок. Настоящий подарок!

— Когда? — оживилась Варя.

— Точно не знаю, — сказал Серёжа, — но скоро. Очень скоро… очень…

— А большой? — спросила Варя, но ответа не было, Серёжа уже спал. Она села в кровати и выглянула в окно. Там, под светом фонаря, сверкало Новогоднее дерево, и Варя счастливо засмеялась.

— Хорошо когда Новый год бывает часто, — сказала она вслух. Потом она легла, повернулась на бок и уснула под шум дождя, который мерно колотил по крыше.

Воздух был чистым и свежим, каким он бывает только осенью, после долгих дождей, когда снова, ненадолго, выглядывает солнце и жёлто-красный лес сияет на фоне поблёкшего неба. Сад уже облетел, но газон ещё был зелен и опрятен, и Степа весело гонял по нему мяч, радуясь прохладе, после долгих месяцев жары. Он оброс и окреп, как всегда за лето, и в его глазах плясали шальные искры, когда он выбегал на переулок в поисках приключений, но, увы, участки пустели и ему лишь оставалось безоговорочно «владеть» пустующими улицами, что он и делал. Они подолгу гуляли теперь с папой, доходя до поля и, даже, иногда пересекая его. До поздней ночи папа что-то делал на втором этаже, шелестя бумагами и стуча по клавиатуре, в то время как Степашка спал внизу, сквозь сон прислушиваясь к завыванию ветра в трубе. Ребята вместе с мамой уехали три недели назад, а папа остался, как он иногда делал, чтобы закончить работу в уединении. В пятницу, они должны были приехать обратно, а в воскресенье, все вместе, окончательно покинуть дачу, уже до следующей весны. Но Степашка не любил думать о плохом. Он радовался каждой минуте на воле, с удовольствием бегая и резвясь, катаясь в облетевшей листве и гавкая на любопытных синичек, которые, как ему казалось, пытались стащить корм из его миски. «Скоро будем тебя стричь! — говорил папа, тиская его за уши. — Оброс как дикарь, во дворе не узнают. Линда не узнает! Помнишь Линду? Небось скучает по тебе, разбойнику, а ты тут, грязный как поросёнок роешься в мамином цветнике». Стёпа помнил Линду и при звуке её имени наклонял свою косматую голову в сторону и тихонько скулил. Они любили играть вместе, несмотря на то, что Линда была далматинцем и, иногда, по неосторожности, наступала на Степашку. А вот стричься он не любил. Машинка противно жужжала в ушах, и нужно было долго стоять на столе неподвижно, а после, ему казалось, что он голый и ему было холодно и Аркаша, надменный королевский пудель, будто бы украдкой посмеивался над ним. Нет, определённо лучше всего было целый день валяться на траве и рыть ямы, или просто дремать на устланной сосновыми иглами земле перед баней, глядя как папа подрезает и закрывает на зиму цветы, и снова что-то пишет, сидя на ступеньках кухни. Иногда, (Степашка очень любил эти вечера, хотя ему и приходилось мыться и протирать лапы) папа зажигал камин, приносил сверху Счастливчика и они молча сидели втроём у огня, жмурясь и позёвывая. Папа наливал что-то пахучее из стеклянной бутылки в стакан и макал туда печенье и ел его, причмокивая от удовольствия. Стёпе и Счастливчику тоже доставалось печенье, но сухое. Стёпе было очень интересно, что же такое вкусное у папы в стакане и как-то раз, он уличил момент и лизнул тёмно-красную жидкость, которая хоть и была сладковатой, обожгла ему язык, и он долго фыркал и чихал, а папа смеялся. Счастливчик теперь мало играл с ним. Он был сонным и спокойным и только изредка они резвились на веранде, пытаясь побороть друг друга и повалить на пол. Но Степашке нравилось и просто сидеть, тесно прижавшись к Счастливчику, и дремать в ожидании нового печенья.