Пребывание Сомерсета в Нормандии не прошло бесследно. Его отряд численностью чуть более 2.000 человек целенаправленно продвигался к Пикардии, где осадил замок Фольвиль. Именно во время этой осады был убит неназванный фаворит Сомерсета, что заставило непримиримого графа дать "великую клятву, что он не уйдет, пока не завоюет замок и не подчинит все внутри своей власти". Он так и сделал; Фольвиль подвергался беспощадной бомбардировке до тех, пока не капитулировал, а выжившие защитники были вынуждены заплатить графу выкуп за сохранения своих жизней. Сомерсет приказал отремонтировать замок, прежде чем англичане продолжили свой поход на город Лион, где перепуганные горожане укрылись в местной церкви.
По словам бургундца Монстреле, Сомерсет приказал им открыть ворота и сдаться, иначе он заставит сделать это силой. Когда находившиеся в церкви 300 человек, включая женщин и детей, отказались подчиниться, церковь подожгли, а находившиеся в ней люди были поглощены пламенем, пока их тела не были "безжалостно уничтожены". Находившийся в соседнем форте французский гарнизон, наблюдавший за этой жестокой расправой, потерял самообладание и сдался. Но Сомерсет на этом не остановился: его люди совершили опустошительные рейды по окрестностям, грабя и притесняя местных жителей, а затем захватили городок Арбоньер и заставили местного сеньора заплатить выкуп в 1.000 золотых салюдоров. После десятидневного отдыха в Лионе довольный Сомерсет вернулся в Руан, по пути разместив гарнизон в Фольвиле[478].
В июле 1440 года, когда из Англии дошли новости о назначении герцога Йорка лейтенантом, Сомерсет вместе со своим братом Дорсетом, кузеном Фоконбергом и лордом Толботом переключили свое внимание на отвоевание Арфлёра. Дядя Бофортов Эксетер участвовал в осаде и захвате города-крепости в 1415 году, и хотя в 1435 году французы его отбили, братья были полны решимости повторить подвиг своего уважаемого родственника. На карту была поставлена честь семьи и их собственная репутация, но Бофорты столкнулись с теми же проблемами, что и Эксетер поколением раньше, поскольку Арфлёр был хорошо укреплен и имел гарнизон примерно в 400 человек под умелым командованием других братьев, Жана и Роберта д'Эстутевилей.
Вероятно, действуя отчасти по совету своих более опытных коллег, Сомерсет приказал вырыть несколько рвов между своим лагерем и стенами города, а многочисленная артиллерия и осадные машины использовались для обстрела городских ворот издалека. Прошло четыре изнурительных месяца, прежде чем французский отряд под командованием графов Карла д'Э и Жана де Дюнуа прибыл в регион, чтобы оказать помощь своим осажденным соотечественникам. Их стратегия заключалась в том, чтобы выбить англичан из их осадного лагеря, причем отдельные французские отряды наступали с трех разных направлений. Первыми атаке подверглись люди Толбота, хотя, как ни странно, изготовленные французами деревянные мостики оказались слишком короткими, чтобы быть перекинутыми через широкие рвы, что дало английским лучникам достаточно времени на уничтожение врага. Карл д'Э сменил тактику и приказал атаковать со стороны моря, но снова обнаружилось, что английские войска хорошо подготовлены к отражению высадки десанта.
Не имея другого выхода, граф д'Э отступил на север, в Монтивилье, откуда лично вызвал Сомерсета на поединок, чтобы решить вопрос. Несмотря на то, что Джон Бофорт часто принимал сомнительные решения, он вовсе не был дураком. Гарнизон Арфлёра, изнуренный голодом и болезнями, не мог держаться бесконечно долго, и не было никакой необходимости рисковать всей дорогостоящей операцией в поединке один на один. Наконец, в конце октября Арфлёр капитулировал, и городские ворота вновь открылись перед победоносными Бофортами[479].
Оба брата вернулись в Англию с укрепившейся боевой репутацией, хотя действия Сомерсета в Лионе были сомнительными и характеризовали его как безжалостного, даже жестокого человека. Если рассказ Монстреле достоверен, то многолетний плен во Франции ожесточил характер графа, заставив его действовать с гораздо большей свирепостью, чем его современники. Тем временем Дорсет, в знак признания его "доброй службы", 14 февраля 1441 года получил дом с "различными пристройками, подвалами и садами под названием Олдекали", полезную собственность в приходе Святого Николая в Кале, которая ранее принадлежала герцогу Бедфорду[480].
Если кардинал и был обрадован известием о взятии его племянниками Арфлёра, то радость его была недолгой, поскольку 13 ноября 1440 года до него дошла весть о смерти его сестры Джоанны. Последние два года своей жизни вдовствующая графиня Уэстморленд провела в роскошном маноре Хауден, церковном владении в двадцати милях к юго-востоку от Йорка, которое перешло во владение ее сына Роберта Невилла после его перевода в епископство Даремское в начале 1438 года[481]. Хауден, расположенный под сенью прекрасной коллегиальной церкви, долгое время служил местом остановки сменяющих друг друга епископов на пути в Лондон и обратно, а после того, как перешел от бывшего канцлера Томаса Лэнгли к епископу Роберту Невиллу, он стал для Джоанны удобным местом для жизни на закате ее дней.
Завещание Джоанны, засвидетельствованное в Хаудене за семь месяцев до ее смерти, касалось нескольких монастырей на севере страны и в то же время членов ее семьи и бедных арендаторов в ее владениях. Разумеется, не были обойдены вниманием и дети: она оставила сыновьям Псалтырь, вероятно, унаследованный от ее собственной матери, а также завещала им "золотое кольцо, которым я свято поклялась Богу". Джоанна могла бы умереть как и жила графиней Уэстморленд, и упокоиться в уже приготовленной для нее гробнице рядом с мужем в коллегиальной церкви в Стейндропе, недалеко от ее дома в Рэби, но она попросила похоронить ее как послушную дочь рядом с матерью в Линкольнском соборе[482]. Трогательно, что их связь была столь же крепкой в смерти, как и при жизни.
Гробницы Джоанны Бофорт и Екатерина Суинфорд первоначально располагались рядом друг с другом на южной стороне пресвитериума Линкольнского собора, недалеко от главного алтаря. На рисунке Уильяма Дагдейла 1640 года видно, что гробницы были украшены латунными фигурами, причем на гробнице Джоанны был изображен герб Бофортов и Невиллов. Обе гробницы пострадали во время Гражданской войны в Англии, и в настоящее время они стоят вплотную друг к другу короткой стороной.
Смерть самого могущественного матриарха на севере позволила поставить точку в горьком двадцатилетнем конфликте между двумя семьями детей ее мужа. Старший сын графини, граф Солсбери, согласился уступить Стаффордам-Невиллам ряд земель в графстве Дарем, включая замки Бранспет и Рэби, а 26 августа 1443 года граф Уэстморленд официально признал право своего дяди графа Солсбери на владение оставшейся частью земель Невиллов в Йоркшире, Камберленде, Эссексе, Уэстморленде, Йорке и Лондоне. Влияние Солсбери при дворе значительно превосходило влияние Уэстморленда, что, возможно, и привело к столь благоприятным условиям сделки, и потеря Дарема не имела для него большого значения[483].
Смерть Джоанны Бофорт, должно быть, сильно повлияла на кардинала. Не будучи женатым из-за своего священнического сана, Генри пережил обоих родителей и всех своих братьев и сестру. Несмотря на то что два его оставшихся в живых племянника добились значительных успехов в Нормандии, он, тем не менее, в течение следующих двенадцати месяцев оставался в тени, даже когда летом 1441 года скандальная история с Элеонорой Кобэм угрожала погубить ее мужа, герцога Глостера.
Герцогиню обвинили не только в том, что она обратилась к астрологам, для того чтобы предсказать смерть короля (что являлось государственной изменой), но и в приобретении нескольких ядовитых зелий, которыми она намеревалась отравить Генриха VI. Предполагаемый мотив Элеоноры был понятен: если король умрет без наследника, корона перейдет к Глостеру, что сделает ее королевой.
