Хотя Эксетер не желал тратить много средств на свои похороны, он оставил распоряжение возвести над своей могилой гробницу, на которую завещал 100 фунтов стерлингов. Если эта гробница и была создана, то от нее не осталось и следа; скорее всего, она была разрушена после роспуска монастыря в 1539 году. Могила Эксетера была вновь обнаружена 7 февраля 1772 года, когда несколько рабочих вскрыли тяжелый дубовый гроб, в котором находилось покрытое тканью тело, считавшееся прекрасно сохранившимся. Местный хирург утверждал, что тело было крепким, ростом около шести футов, с седеющими каштановыми волосами[371]. В итоге останки были перезахоронены недалеко от места, где они были найдены, хотя и без одной руки, хранившейся в Королевском Колледже Хирургов, дальнейшая судьба которой неизвестна[372].

Томас Бофорт был выдающимся человеком и прожил необыкновенную жизнь. Он сыграл важную роль в утверждении династии Ланкастеров на английском троне и дожил до того времени, когда его внучатый племянник стал, по идее, и королем Франции. Ученый, солдат и государственный деятель, Томас был одним из последних великих рыцарей Позднего Средневековья, и его потерю остро ощутили не только оставшиеся Бофорты, но и его соотечественники-англичане.

Смерть Томаса Бофорта наступила в самый неподходящий момент для Генриха Бофорта, который, должно быть, проклинал потерю своего брата именно тогда, когда ему больше всего была нужна неоценимая поддержка герцога, как публичная, так и частная. Помимо личного горя, смерть Эксетера стала политической катастрофой для епископа, лишив его широко уважаемого союзника в обострившемся конфликте с герцогом Глостером. Генри столкнулся с неопределенным будущим в Англии, и впервые за целое поколение в высших эшелонах английской власти не было Бофорта. Епископ Винчестерский сыграл в азартную игру вступив в конфликт с Хамфри Глостером и, к сожалению, проиграл.

Однако у Генри еще оставалась возможность заявить о себе на континентальной политической сцене. Герцог Бедфорд стремился сохранить теплые отношения со своим расстроенным дядей и попытался задобрить бывшего канцлера призом, который когда-то у гордого церковника отобрали: кардинальской шапкой. Бедфорд был предан цели своего брата Генриха V — завоеванию Франции — и знал, что может рассчитывать на постоянную, как политическую, так и финансовую, поддержку своего дяди. Это был благоразумный шаг со стороны герцога, предотвративший дальнейшее отчуждение.

Дядя и племянник вместе покинули Англию в марте 1427 года, отплыв из Дувра во главе большого войска, собранного для того, чтобы придать новый импульс затухающей кампании во Франции. Первым портом захода был Кале, где Генри был официально введен в кардинальское звание под присмотром своего племянника и его супруги. Торжественная церемония состоялась в городской церкви Святой Марии — сильно укрепленном сооружении XIV века, которое было построено англичанами в самом начале их оккупации. Кардинальская шапка была привезена из Рима кузеном Папы Мартина V, который по прибытии возложил ее на главный алтарь с "великим почтением". Генри, одетый в прекрасный алый плащ, подбитый дорогим мехом серой белки, провел мессу, а затем преклонил колени перед алтарем, пока вслух читалась папская булла, подтверждающая его возведение в сан. Сознательно демонстрируя личную привязанность и политическую причастность к происходящему, Бедфорд вышел вперед после провозглашения буллы и снял с алтаря кардинальскую шляпу, а затем аккуратно возложил ее на голову своего дяди[373].

Возможно, в предыдущем году Генри пришлось отказаться от канцлерства, а вместе с ним и от любого остатка политической власти в Англии, но как кардинал-священник Святого Евсевия он теперь претендовал на религиозное превосходство над любым другим человеком, кроме Папы и своих коллег-кардиналов. Кроме того, кардиналы-англичане не были обычным явлением: Адам Истон в 1381 году стал последним англичанином, удостоившимся этой чести. Редкость возвышения священнослужителей-англичан до сана кардинала, несомненно, импонировала гордому епископу, который восемью годами ранее уже претендовал на подобный приз, но в последний момент, был его лишен.

Сопровождал Бедфорда и нового кардинала через Ла-Манш молодой Эдмунд Бофорт, кузен первого и племянник второго. Эдмунду было около двадцати одного года, но после смерти его дяди Эксетера он представлял собой надежду семьи Бофортов. Два его старших брата, Джон и Томас, оставались в плену во Франции, сроки их освобождения были неопределенными и осложнялись политическими соображениями с обеих сторон. Англичане не проявляли особого желания освобождать своих французских пленников, и поэтому вряд ли могли рассчитывать на благосклонное ответное отношение. Пленники могли принести реальную прибыль, поэтому деньги выкупа должны были быть адекватными, как и время их выплаты. До сих пор ни то, ни другое обе заинтересованные стороны не устраивало.

Джон Бофорт, 2-й граф Сомерсет, был самым высокопоставленным английским пэром во французских владениях, сыном уважаемого полководца, в венах которого текла королевская кровь. Сначала он был пленником шотландского эсквайра по имени Лоренс Вернон, а затем, в 1423 году, был выкуплен Карлом VII, за что шотландец получил солидную денежную компенсацию в дополнение к сеньории Монтрей-Боннен, которым его потомки владели в течение следующего столетия[374].

Карл VII передал молодого графа под опеку Марии, супруги Иоанна, герцога Бурбонского, который сам находился в неволе, попав в плен в битве при Азенкуре в 1415 году. Было очевидно, что герцогиня, которая была матерью и другого пленника, Карла, графа д'Э, использует Сомерсета, чтобы попытаться договориться об освобождении своего мужа, и в 1427 году обе стороны предприняли одну согласованную попытку. 27 марта герцог Бурбонский подписал петицию с просьбой об освобождении Джона и Томаса Бофортов, а в ответ братья направили в ноябрьский Парламент обращение к Глостеру и Совету с просьбой освободить французского герцога[375]. Ни одно из обращений не увенчалось успехом, вероятно, из-за предсмертного распоряжения Генриха V, запретившего освобождать французских пленников до достижения его сыном совершеннолетия. Это распоряжение оставляло братьев Бофорт в плену еще как минимум на десятилетие, что, должно быть, особенно расстраивало Сомерсета, который официально вступил в полное владение землями своего отца 24 сентября 1425 года после того, как его совершеннолетие было объявлено в Совете[376]. Еще один акт от 6 июня 1427 года также даровал графу некоторые земли, ранее принадлежавшие его дяде Эксетеру, что стало твердым признанием его статуса старшего наследника Бофорта[377]. Таким образом, Сомерсета, после освобождения, ожидало значительное наследство, но пока этот день не наступил, оно оставалось под опекой его матери Маргариты Холланд.

Участие Эдмунда Бофорта в последней кампании Бедфорда не могло радовать Маргариту, если учесть, что ее семья и так была разорена французскими войнами. В случае если с кем-то из пленных сыновей герцогини что-то случится, то все будущее династии Бофортов ляжет исключительно на плечи Эдмунда. Его пленение, или еще что похуже, было немыслимо. Тем не менее Эдмунд не мог рассчитывать на значительное наследство, и, как и многим англичанам до него, включая его отца Джона и дядю Томаса, именно служба во Франции давала возможность получить земли, титулы и почести.