— Ты знаешь, у нас противоречивые мнения по этому поводу.

— Даже если он отвечал за надзор за одной из крупнейших группировок по эксплуатации женщин на планете?

Я замираю.

— Ты имеешь в виду торговлю людьми в целях сексуальной эксплуатации?

— С подростками, детьми…

— Ты серьезно?

Он кивает, не прерывая зрительного контакта со мной, заставляя меня бросить ему вызов и отвергнуть его методы правосудия, даже несмотря на то, что преступления, в которых предположительно виновна его жертва, слишком ужасны, чтобы о них думать.

Я смотрю на него и ловлю себя на том, что верю каждому его слову.

— О, Боже мой.

Опираюсь о капот джипа. Я едва ощущаю жар металла сквозь тонкую ткань своего сарафана. Знала, что такие преступления существуют, конечно, знала. Один из моих коллег по газете расследовал дело о банде педофилов в Майами два года назад. Его доказательства помогли добиться ареста, но дело было закрыто в зале суда в первый же день. Я помню наши разговоры в то время, как мы возмущались деньгами и влиянием людей, которые заслуживали особого места в аду. Оправдана ли когда-либо казнь? Являются ли одни правонарушения хуже других?

— У тебя есть какие-то…

— Доказательства? — Данте отводит взгляд, и я вижу, как напрягается мускул на его левой щеке. — Да, Ив, у нас есть доказательства. У нас даже есть признание.

На мгновение я задумываюсь.

— Я думала, ты наемник, а не мститель.

— Я делаю все, за что мне платят.

— Чушь собачья. Ты делаешь это не ради денег, — жестом указываю на райский остров, окружающий нас со всех сторон. — Тебе это не нужно. Ты никогда в этом не нуждался. У тебя было достаточно, чтобы наконец уйти из этой жизни, но ты решил остаться.

— Может, на то у меня были свои причины.

— Может быть, у тебя начинает просыпаться совесть?

Я вижу намек на улыбку на его губах.

— Только ты можешь быть такого высокого мнения обо мне, когда я стою здесь весь в крови другого человека.

— Я рада, что ты пытал его, — тихо говорю я, шокируя нас обоих.

— А, уже? — улыбка исчезает. — Хочешь знать, как я это сделал, мой ангел? — говорит он, делая шаг ко мне. Данте опускает свой пристальный взгляд на мою грудь, предательские очертания его эрекции внезапно отчетливо проступают спереди его черных джинсов.

— Мне не нужно знать мельчайших деталей, — говорю я, отводя глаза от его проницательного взгляда.

— Надо, — говорит он, все глубже погружаясь в мою собственную тьму. — Ты находишь отвратительным то, что я делаю, но только тогда, когда это тебя устраивает. В остальное время это пустое место, mi alma. Меняющийся сюжет в твоей прекрасной голове.

Одним пальцем касаясь моего подбородка, он поднимает его, чтобы я вновь смотрела на него.

— Нет, я…

— Хватит лгать самой себе.

Он опускает руки к моей заднице, и легко поднимает меня на капот. Я вздрагиваю, когда жар, наконец, доходит до меня. Он почти уместен, поскольку я все глубже погружаюсь в ад Данте, когда ловлю себя на том, что благодарна мужчине, которого я люблю, за определенный набор навыков.

Раздвинув мои ноги, он протискивается между ними.

— Я не буду заниматься с тобой сексом, когда ты весь в его крови, — говорю, снова пытаясь вывернуться из его объятий.

— Я привязал его к стулу, а потом вонзил свои ножи ему в бедра до самой кости. Ты хочешь услышать, как громко он кричал, мой ангел? Ты хочешь услышать, как сильно он молил меня о пощаде?

Он приковывает меня к себе своим возбужденным блеском в глазах. Я в ужасе от того, насколько сильно меня заводит его больное признание.

— Остановись, пожалуйста, остановись, — молю я его.

Пальцами Данте с силой сжимает кончики моих волос. Я не могу удержаться от крика, когда он дергает мою голову вниз, заставляя снова посмотреть на него.

— Как ты думаешь, Ив, многие его жертвы кричали так же громко? Женщины или дети, которым едва исполнилось четыре года…

Я чувствую слезы на своих щеках, но не возражаю, когда рукой он задирает мое платье на бедрах. Не перестаю задаваться вопросом, почему мы собираемся трахаться на виду у всех на этом острове. Вместо этого волны жара пробегают по моему телу и пропитывают мое естество. Моя тоска по нему никогда не была такой особенной или желанной. Я не могу думать ни о чем, кроме его ненависти и твердости, пронзающих мое тело.

— Скажи мне, что правильно поступил, сделав это, — внезапно стонет он, высвобождая свой член и подтаскивая меня ближе к краю машины. Я уже чувствую, как его бархатистая головка скользит по моим складочкам. — Скажи мне, что он этого заслужил.

— Я рада, что ты так с ним поступил, — снова шепчу я, вкладывая смысл в каждое слово. — И я рада, что убила твоего брата.

«Правда. Наконец-то».

— Еще как рада, — рычит он, его голос полон удовлетворения, и, обхватив одной рукой мой затылок, он глубоко входит в меня, не давая мне возможности пожалеть о своих словах.

Данте оборачивает мои ноги вокруг своей талии и берет меня быстро, не отпуская. Членом задевает точку так глубоко внутри, что с каждым толчком я чувствую укол боли. Мы все ближе приближаемся к какому-то новому пороку. Мой желудок сжимается от извращенного наслаждения тем шквалом, который выдерживает тело. Маленькая частичка меня медленно умирает, пока он трахает меня до беспамятства на капоте своего джипа. Я чувствую исходящий от него страх другого человека, но не свой собственный. По какому бы темному пути он меня ни вел, я охотно иду с ним.

Мы кончаем вместе, наши общие оргазмы оставляют нас измотанными и одержимыми, опустошенными. Мои мысли все еще осознаются, когда он прижимает меня к себе, зарываясь лицом в мою шею, его дыхание прерывисто касается моей кожи. Все стало ясно, как только я дала свое согласие на его темноту.

Я вспоминаю слова стихотворения, которое изучала в колледже много лет назад.

Злись, злись на то, что свет уходит.

Вот о чем были наши споры. Они были моей яростью против угасания моего света. Мое представление о добре и зле, и обо всем, что есть черного и белого в этом мире. Женщина, которую Данте украл из той больничной палаты, теперь не что иное, как призрак.

Угасающий шепот приличия.

Воспоминание о достоинстве.

После сегодняшнего дня эта женщина уйдет навсегда.

— У меня дела за границей. Я уезжаю сегодня вечером.

Данте выходит из меня и начинает застегивать свои джинсы. Я испытываю острое чувство паники, наблюдая, как он одевается. Я больше не хочу оставаться наедине со своими мыслями. Они слишком сильно пугают меня.

— Это как-то связано с…?

— Да, — кратко отвечает он.

Сожалеет ли он о том, что так открыто заговорил со мной?

— Ты долго будешь в отъезде?

— Нет. Мне нужно принять душ, — он с отвращением опускает взгляд. На моем белом платье остались малиновые пятна. — Я никогда не должен был прикасаться к тебе в таким виде.

Похоже, он зол на себя. Он думает, что испортил меня, но я была испорчена с того момента, как он впервые прикоснулся ко мне. Испорчена для прикосновений другого. Он повысил ставки, и теперь ни у кого больше нет шансов завладеть моим сердцем.

— Больше никаких секретов, — тихо умоляю я его.

Мгновение он пристально смотрит на меня, а затем захватывает мой рот в грубом, всепоглощающем поцелуе.

— Ты божественна на вкус. Так чертовски божественна…

— Почему у Джозепа на ноутбуке есть видеозапись с детективом Питерсом?

Он снова отстраняется, удивленно качая головой.

— Я только что сделал тебе комплимент, Ив.

— Ты также оставляешь после себя больше вопросов, чем ответов.

Он ругается на испанском. Данте решает, соблюдать или нет этот новый указ об открытости между нами.

— Он убил того человека в вестибюле отеля.

— Что? — я ошеломлена.

— За пять минут до того, как ты вошла. Посмотри отснятый материал, если хочешь.

— Но зачем ему делать это? Он же из ФБР!