На этот раз я выкрикиваю его имя, царапая ногтями его спину, а затем наслаждаюсь его хваткой, похожей на тиски, когда он выкручивает мои руки над головой. У меня больше нет сил соответствовать его ритму. Опустошенная и выжатая, липкая от пота, я полностью отдаюсь ему.

— Данте! — его имя застревает у меня в горле.

— Ты моя, Ив. Моя!

— Навсегда.

Резко дернувшись, он входит в меня в последний раз, так глубоко и яростно, что моя спина выгибается дугой, и я отрываюсь от кровати, бедрами врезаясь в твердые мышцы его живота. Я чувствую, как его член утолщается и внутри меня разливается тепло, его хватка на моих запястьях ослабевает. Данте своим весом вдавливает меня все глубже и глубже в мягкий матрас.

У меня начинает кружиться голова.

Перед глазами все плывет.

Мгновение спустя я погружаюсь в темноту.

— Я никогда раньше не трахал женщину без сознания.

Я быстро моргаю, а затем открываю глаза. Сразу же отворачиваюсь от резкого белого света над головой. Данте лежит рядом со мной, приподнявшись на одном локте, а другой рукой нежно массирует мою щеку. Когда он видит, что я проснулась, он поворачивает мою голову лицом к себе. Выражение его лица настороженное, темные глаза непроницаемы. Если бы я не знала его лучше, я бы сказала, что он выглядел виноватым.

— С возвращением.

— Что случилось?

— Мы трахались.

— Это я вроде помню.

— Мы трахались так, будто были последними двумя людьми на этой земле, — я наблюдаю, как взглядом он обводит мое обнаженное тело, оценивая на предмет повреждений. — Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке.

Он недоверчиво смотрит, поэтому я протягиваю руку, чтобы обхватить его подбородок, чувствуя жесткую щетину под кончиками пальцев.

— Правда, Данте. Я в порядке.

У меня пульсирует в висках, и глубоко внутри моего влагалища ноет, но это ощущение, которым я наслаждаюсь, а не уклоняюсь от него. Он никогда раньше не брал меня так сильно, как сейчас. Мы оба потеряли контроль. Но мне это было нужно. Я умоляла об этом. Мы перешли черту, чтобы воссоединиться, и я никогда не чувствовала себя более удовлетворенной, чем сейчас.

Он натягивает на нас белую простыню, сброшенную в изножье кровати.

— Как долго я была в отключке? — я спрашиваю.

— Пару минут. Вот, выпей, — он тянется за бутылкой воды на тумбочке и откручивает для меня крышку.

— Чувствую себя так, словно пережила войну, — я сажусь, чтобы сделать глоток.

— Войну на истощение, — ухмыляется он, проводя тыльной стороной пальцев вниз по моей руке.

— Тебе не нужно говорить об этом так самодовольно, — он измотал меня именно так, как и обещал, взорвав мои чувства и опустошив мои эмоции. В этой спальне не было дружественного огня.

Я делаю еще глоток воды и замечаю его татуировку от запястья до плеча. Сложный дизайн изгибается вокруг толстой паутины мышц в виде лабиринта пересекающихся сверкающих молний и лезвий. Я никогда не была поклонницей боди-арта, но ему это идет, дополняя всю мрачную и опасную атмосферу, которую он так мастерски излучает. Три новых шрама покрывают его грудь. Должно быть, это следы прошлогодних пуль от его брата.

— Что произошло после того, как ты уехал на лодке, Данте? Где ты был?

Я смотрю, как опускаются затвор. Его лицо теряет всякое выражение. Это его стандартная реакция, когда он не хочет о чем-то говорить.

— Вокруг.

— Вокруг?

— Ты закончила? — он жестом указывает на воду.

Я киваю, и он забирает бутылку и ставит ее обратно на тумбочку. Когда он наклоняется надо мной, простыня сползает с его талии, открывая аппетитную темную дорожку, проходящую по нижней части живота. Еще ниже, я вижу, что он уже снова возбужден.

Данте ловит мой пристальный взгляд. Отбросив простыню, он сползает с кровати и руками раздвигает мои ноги.

— Данте, нет! — я стону. — Я не думаю, что…

Он отмахивает мой протест и широко раздвигает мои ноги, нежно дуя на мою ноющую киску.

— Это слишком. Я не могу…

— Я могу позволить себе быть щедрым.

— Я не это имела в виду.

Мое тело напряжено и сопротивляется. Что, если он снова потеряет контроль? Что, если мы оба сделаем это? Мне нужно больше времени, чтобы восстановиться… Затем он опускает голову и проводит языком дорожку вверх по моему лону. Довольно скоро моя спина отрывается от матраса, и я снова поднимаюсь по спирали к небесам.

Данте

1987 год

— Мама, не плачь… Ябуду стараться лучше, я обещаю.

Я предлагаю свою уверенность со всей верой и невинностью своего семилетнего «я», хотя не стоит. В будущем наступит время, когда я буду определять судьбу всей своей семьи, но не сегодня. Это мои последние несколько мгновений благодати, прежде чем тьма утащит меня навсегда.

— Мой милый мальчик, мой дорогой мальчик. Мы должны уходить сейчас… Нельзя терять времени.

Я чувствую, как дрожит ее тело. От ее кожи исходит кислый запах, как от горьких яблок. Даже ее духи не способны скрыть его. Это тот же самый аромат, который окутывает ее всякий раз, когда мой отец и его кулаки находятся рядом. Она целует меня в макушку, и я чувствую, как ее слезы впитываются в мои волосы.

— Эмилио тоже может пойти, мама?

— Нет, любовь моя. Твой брат… — она замолкает с большой печалью в голосе. Я знаю, из-за чего так. Эмилио теперь жесток и недоброжелателен. Он как папа. — Но для тебя еще не слишком поздно, Данте, — говорит она мне. — Но мы должны уходить быстро.

Она поднимается на ноги, руками я все еще крепко сжимаю ее вокруг талии. Она мягкая и теплая. Ее красивые темные волосы падают ей на лицо. Когда она поворачивается, чтобы взять моего плюшевого мишку с моей кровати, я вижу засохшую кровь у нее на губе и фиолетовые отметины на подбородке.

Вот тогда-то я слышу это. Звук, которого я боюсь больше всего на свете.

Тяжелые шаги отцовских ботинок по лестнице.

Он выкрикивает имя моей матери, называет ее словами, которых я не понимаю. Словами, которыми Эмилио тоже начал ее называть.

— Спускайся сюда, грязная шлюха… ленивая тварь. Иди и посмотри, что у меня есть для тебя.

Визг, который издает моя мать, пугает и меня тоже. Она скулиткак побитый щенок. Падает на колени и начинает говорить мне слова, в которых нет никакого смысла, пока тридцать лет спустя в моей жизни не появляется другой темноволосый ангел.

— Мне так жаль, дорогой. Я сожалею об этой проклятой жизни, которую тебе дала. Я хотела бы стереть эти воспоминания из твоей головы. Не позволяй этому уничтожить тебя, как это произошло с твоими отцом и братом. Ищи свет. Оставайся верен своему сердцу. Найди выход из темноты, если сможешь.

Мама все еще что-то шепчет мне, когда открывается дверь и входит папа. Он выглядит как монстр. Его глаза маленькие и злые, как у крысы, лицо ярко-красное, а тело все опухшее. Мама говорит, это от того, что он пьет. У него всегда в руке бутылка этого напитка.

— Отвали от него, — слышу я, как он рычит, его губы кривятся при виде мамы. Он никогда не смотрит на нее по-другому. Как будто ненавидит ее. — Слишком много потакания, Изабелла. Пришло время показать ему, кто и что он на самом деле.

— Нет, пожалуйста, нет! Не Данте. Теперь у тебя есть Эмилио… разве тебе не достаточно? — мольбы мамы заставляют и меня хотеть плакать.

— Раз у него фамилия Сантьяго, значит он мой.

Он оттаскивает ее от меня за волосы, разрывая нашу связь парой сильных пощечин по ее лицу, прежде чем отбросить в угол комнаты. Мама беззвучно принимает свое наказание. Она знает, что от ее криков его кулаки станут только сильнее. Когда он, наконец, отпускает ее, между его пальцами висят пряди ее темных волос. Я вижу кровь, размазанную по костяшкам его пальцев.

— Мама!

Она выставляет руку, чтобы остановить меня и запретить мне подходить к ней. Она знает, что кулаки моего отца обратятся против меня, если я это сделаю.