— Присоединяйся ко мне, — это больше звучит как команда, чем предложение.

— Я не умею плавать, забыл?

— Я научу тебя. Первый урок начинается прямо сейчас. У тебя есть ровно пять секунд, чтобы спуститься сюда… Исходя из предыдущих встреч, у тебя достаточно времени.

Сейчас он смеется надо мной. Он думает, что он такой неотразимый. Я наблюдаю, как он ныряет головой вперед в набегающую волну, рассекая воду со всей присущей ему элегантностью и властностью. Я знаю, о чем этот показ. Он мастер манипуляций.

Готовясь к последствиям, я разворачиваюсь и направляюсь обратно по тропинке так быстро, как только могу. Я не его игрушка. Он не может просто причинить мне боль, а потом ожидать, что я прощу его, не раздумывая, как только упадут его штаны. Я слышу, как он зовет меня по имени, но к тому времени я уже на полпути к дому.

Последние сто метров я иду с опущенной головой и напряженными плечами, ожидая, когда меня схватит тяжелая рука и стиснув, развернет назад. Но этого не происходит.

Рядом с черным «феррари» Данте припаркован джип. Джозеп стоит, прислонившись к капоту, и ждет его. Он поднимает взгляд, когда я подхожу к нему, и тень улыбки почти появляется на его губах. Он одет в джинсы и серую рубашку, черная бейсболка, низко надвинута на его светлую короткую стрижку, и такие же очки, как у Данте. Особенный наемник, говорю я себе с усмешкой.

— Данте ищет тебя, — говорит он. Никаких «привет» или «доброе утро». Я помогла спасти жизнь этому человеку, но он никогда не поблагодарит меня за это.

— Он никогда больше не найдет меня, если продолжит вести себя как последний осел.

Джозеп слегка улыбается. Улыбки Данте чертовски редкие, а Грейсона — тем более. Он снимает солнцезащитные очки и смотрит на меня своими неумолимыми голубыми глазами. Его пристальное наблюдение требует всех деталей.

— Что он натворил на этот раз?

— Он вел себя как высокомерный сукин сын. Я оставила его там поплавать в одиночестве.

— Украла его одежду, не так ли?

— Черт, — ухмыляюсь я. — И почему я об этом не подумала?

Мы пристально смотрим друг на друга, между нами воцаряется неловкое молчание.

— Что на самом деле произошло после Майами, Джозеп?

— Не мое дело говорить об этом, — огрызается он, немедленно надевая солнцезащитные очки. Я смотрю, как он обходит машину со стороны водителя и открывает дверцу.

— Тебе не кажется, что после…

Он с грохотом захлопывает дверь.

— После чего? После того, как ты позвонила по номеру и организовала лодку? Ты не приняла гребаную пулю из-за меня в прошлом году, Ив Миллер!

Я отшатываюсь назад, потрясенная его злобой.

— Прости, я не хотела…

Он чертыхается, и мое лицо краснеет от смущения. Мне никогда не следовало задавать ему этот вопрос. Чего я ожидала? Правду? Этот человек предан Данте, а не мне. Если Данте хочет хранить секреты, пусть так и остается.

Он делает шаг ко мне.

— Ив… Мне не следовало так с тобой разговаривать.

— Все в порядке, правда. Я… увидимся позже, — я возвращаюсь по своим следам, но он следует за мной тенью. Я чувствую его прикосновение к своей руке прямо перед тем, как подхожу к входной двери.

— Остановись.

— Что здесь на самом деле происходит? — говорю я, разворачиваясь обратно. — С Данте что-то не так, я это чувствую. Я знаю, ты ничего не можешь мне сказать, но… — я беспомощно замолкаю.

Он взволнованно поправляет бейсболку.

— Черт возьми, лучше бы он просто оставил тебя в Майами. Ты слишком хороша для того, к чему мы направляемся. Он это знает. Я знаю это…

О Боже. Неужели он..?

Он замечает мое ошеломленное выражение лица и смеется. Его смех великолепен, как солнечный свет, пробивающийся сквозь самую тяжелую дождевую тучу. На самый краткий миг я мельком вижу кого-то совершенно другого.

— Неудачный выбор слов, Ив. Ничего безответственного, я могу тебя заверить, — он отпускает мою руку, и резкий вдох, который я сдерживала, со свистом вырывается наружу. — Кроме того, я думаю, у тебя более чем достаточно забот, не так ли?

— Я могу сама о себе позаботиться.

— Я в этом не сомневаюсь. Ты снова и снова показывала нам, насколько ты находчива, — он отводит взгляд, и у меня складывается впечатление, что он тщательно подбирает свои следующие слова. — Ты права. Кое-что случилось. Что-то настолько хреновое, что заставляет меня усомниться… черт. Забудь об этом.

Джозеп оборачивается и возвращается к джипу.

— Подожди!

— Скажешь ему, что я вернулся на базу.

— Пожалуйста, Джозеп, — говорю я отчаянно. — Я должна знать.

— Дай ему время.

— Разве у нас есть эта роскошь?

Он делает паузу. Этот человек поклялся Данте в верности на всю жизнь. Какое-то событие в их прошлом связывает этих двух мужчин так крепко, что он не может заставить себя разорвать эту связь, чего бы оно ни стоило. Разговаривать со мной сейчас означало бы пойти против Данте, а это для него проклятие.

— Увидимся позже, — говорит он, открывая дверцу джипа, в то время как ледяные щупальца страха обвиваются вокруг моего сердца.

Я вижу беспокойство в его глазах.

Мгновение спустя он с большой скоростью уезжает по подъездной дорожке.

Данте

1999 год

— Посмотри на меня, Данте Сантьяго… Ты многим мне обязан.

— Я ни хрена тебе не должен.

Справа от меня раздается громкое хихиканье. Я поворачиваю голову в ту сторону, и Карлос немедленно затыкается. В девятнадцать лет я уже завоевал себе репутацию человека, который давным-давно оставил сострадание и прощение позади вместе с остальными своими детскими представлениями. Раньше я вел учет всех убитых мной людей, но сейчас цифры не имеют значения. Как только ты убиваешь первого, последующие — это череда расплывчатых имен и лиц.

— Да пошел ты, Данте!

— Иди домой, Люсия.

Теперь она начинает меня раздражать. Я впустил ее в эту комнату, потому что мне было любопытно посмотреть, достойна ли все еще моего внимания девушка, с которой я трахался столько месяцев назад.

Я ошибался.

Я указываю на свою пустую бутылку. Мне немедленно приносят новую. За столом воцаряется тишина, пока наполняется мой бокал. За пределами этих четырех стен безжалостный шум и драма ночного клуба моего брата разворачиваются своим обычным, предсказуемым образом. Бьющееся стекло, визжащие женщины, хвастающиеся мужчины… Я ненавижу это место. Я ненавижу каждый кирпич, каждую бутылку, каждую пластинку, проигрываемую на проигрывателе ди-джея. Я бы сжег все здание дотла, если бы мог.

— Данте, пожалуйста!

Я смотрю на нее, безразличный к дрожащему воплощению скорби, стоящему в дверном проеме, и делаю большой глоток текилы. Ее некогда красивое лицо искажено болью и замешательством. Ее волосы в беспорядке. Ее щеки в пятнах от потекшей туши. Я опускаю взгляд на ее губы, такие розовые и припухшие от слез, и мой член дергается. Возможно, мне следует смягчиться, только для того, чтобы позже я мог заполнить им ее прелестный ротик.

— Я знаю тебя, Данте, — внезапно шепчет она, ее голос едва слышен из-за бешеного ритма. — Я знаю, что скрывается под этой жестокой маской, которую ты носишь. Ты не можешь вечно жить во лжи.

Снова хихиканье. На этот раз я не утруждаю себя тем, чтобы заткнуть рот своим людям. Люсия только что подписала себе смертный приговор. Слишком плохо. Она была неплоха в сексе.

— Ты ошибаешься, милая, — вздыхаю я. — Здесь нет никакой лжи. Человек, которого ты видишь перед собой, — не что иное, как правда, — мой голос обманчиво спокоен, когда я поднимаюсь на ноги, но мои люди знают обратное. За столом воцаряется тишина. Кобра вот-вот нанесет удар.

Когда я делаю свой ход, он такой стремительный, такой смертоносный. У нее нет ни единого шанса. Прежде чем она успевает попросить о пощаде, я прижимаю ее к стене, держа за горло, жестоко наказывая за то, что она осмелилась так свободно говорить при мне.