Эта территория состоит из пары складов боеприпасов, учебного центра с полностью оборудованным тренажерным залом и бассейном, а также пяти жилых блоков. Бизнес процветает. Учитывая небывало низкий уровень вежливости, весь мир внезапно полюбил наемный бизнес.

На этом острове у меня более двухсот человек — бывшие спецназовцы, морские котики, новобранцы из Колумбии и других стран; люди, которые клянутся в верности мне, и только мне. Все они были лично рекомендованы нам. Все они — хладнокровные убийцы. После предательства Томаса мы не хотели рисковать.

Мы выходим из машины и направляемся к самому маленькому из складов — черному сооружению из стали и бетона, которое я построил вскоре после того, как захватил остров.

— Он в задней части, — говорит мне Джозеп, ведя нас вдоль рядов высокотехнологичного оружия туда, где ждет наша добыча.

Лука Иванов представляет собой жалкое зрелище. Люди Петрова довольно хорошо поработали над ним с тех пор, как мы добыли его три дня назад. Некогда уважаемый медиа-магнат теперь просто пропитанный кровью холст, на котором я могу вырезать свои инициалы.

Привязанный ремнями к металлическому стулу, со связанными за спиной руками, его тело больше не кожа, а в запекшаяся кровь. Потоки багрового лишь выделяют белки его глаз, создавая впечатление мишени. Он видит, как я приближаюсь, и мгновенно узнает меня. Его оживление почти комично. Он начинает по-кроличьи подпрыгивать на стуле, чтобы убежать, но отодвигается всего на пару сантиметров. Во рту у него кляп, так что его крики приглушены до пронзительного воя.

— Закрой двери, — бормочу я одному из охранников, топчущемуся позади меня. — Это дерьмо скоро станет еще громче.

Подойдя, я встаю перед ним, чтобы он в полной мере мог насладиться убийственным взглядом Сантьяго. Мне нравится встречаться взглядом со своими жертвами, прежде чем совершить убийство. Он вот-вот потеряет сознание от страха, и от него исходит отвратительное зловоние, когда он теряет контроль над своим кишечником.

Я делаю шаг назад и тихо фыркаю от отвращения. Его белая рубашка забрызгана кровью. Его черные брюки порваны. Он потерял свои дорогие туфли, галстук-бабочку и смокинг где-то между этим местом и Майами.

Позади меня кто-то хрипло прочищает горло.

— Сеньор Сантьяго?

— Что такое? — я не утруждаю себя тем, чтобы обернуться.

— Виктор Михайлов, сеньор. Я работаю на Петрова.

Это заставляет меня немного повернуть голову в его сторону. То, что я вижу, привело бы в ужас большинство людей, но я не такой, как большинство людей. Этот парень почти такого же роста, как я, с короткой стрижкой, пустым взглядом и таким же злобным выражением лица. Однако на этом лице читается почтение, и немалая доля уважения. Может, он и Братва, но этот человек знает о моей репутации. Я гребаная знаменитость в России. Они назвали чертов алкоголь в мою честь.

— Добро пожаловать на мой остров, мистер Михайлов, — говорю я, плавно переходя на русский. — Надеюсь, ваше путешествие было приятным?

— Дважды ощущалась турбулентность, как до, так и после взлета. Ничего такого, чего не смог бы исправить укол эпинефрина.

Я киваю, сразу все понимая. У Иванова случился сердечный приступ во время допроса и еще раз во время полета. Мне лучше поторопиться, иначе его смерть не будет на моей совести или ее отсутствии.

— Петров рассказал мне о том, что вы уже узнали, — говорю я, протягивая руку для самого короткого и холодного из рукопожатий. — Мы знаем о масштабах его роли в США и Восточной Европе. Мы также знаем об утечке информации внутри властей США, начиная с ФБР и заканчивая береговой охраной и в некоторой степени УБН. Вот почему «товару» было позволено так свободно поступать из Мексики и пересекать границы США, а также во Флориду. Чего у нас нет, так это имен этих фасилитаторов[4] … Я прав?

— Да, прав.

Я поворачиваюсь обратно к нашему заключенному, который представляет собой трясущуюся массу мочи и дерьма.

— Зубы все еще при нем, — замечаю я, снова переходя на английский. — Что, черт возьми, ты делал с ним в течение двух дней? Обменивался советами по макияжу?

Вспышка ярости пробегает по лицу Виктора.

— При всем моем уважении, сеньор Сантьяго, у нас есть свои методы…

— Но они не увенчались успехом, не так ли?

Слева от меня раздается шум, едва слышный из-за плача Иванова. Я поворачиваюсь и ловлю взгляд Рика. Он уже наслаждается шоу. В этой комнате чертовски много враждебности, и не вся она направлена на Иванова. У Рика проблемы со всей братвой. Виктор не принадлежит к той же группе, которая посягает на его территорию на Восточном побережье, но эти люди жадные. Они причиняют ему бесконечную головную боль с тех пор, как он заведует моей бывшей империей. Если повезет, моя позиция по отношению к нему сегодня послужит четким сигналом России.

Я насмехаюсь над этим человеком не просто для развлечения Рика. У вас должны быть стальные яйца, чтобы вести эту игру. Виктор не посмел бы ответить тем же, и мы оба это знаем.

— Ну что, начнем? — говорю я, вопросительно поднимая бровь. Он страдает. Два гребаных огненных шара ярости направлены на меня.

— Он весь ваш, — отвечает он, склоняя голову. Снова это почтение. Ты не можешь купить это. Это нужно заслужить.

— Джозеп. Мой нож.

Я беру запасной стул из угла и ставлю его в паре метров перед Ивановым. Заняв свое место, я откидываюсь назад и скрещиваю ноги в лодыжках, как человек, обладающий терпением. Будто все время мира принадлежит мне.

Джозеп протягивает мне мое любимое оружие — пятнадцатисантиметровый зазубренный мерзавец, который унес больше жизней, чем чума. Ему тоже не терпится поучаствовать, и я, возможно, просто отдам всю власть ему. То, что Иванов делал с детьми и женщинами на протяжении многих лет, заслужило ему место на моем складе.

Я наклоняюсь вперед и выдергиваю кляп у него изо рта. И сразу же наружу, словно желчь, выплескиваются мольбы.

— Помолчи, — рявкаю я, и он немедленно замолкает.

Боже. Он, бл*ть, плачет прямо сейчас.

Я позволяю ему некоторое время тихо всхлипывать, пока решаю, какую часть его тела изуродовать в первую очередь.

— Имена, — рычу я, размахивая ножом перед ним, чтобы он мог увидеть, что у меня припасено.

— Я не могу, — стонет он. — Моя семья…

— Твоя семья?

Он знает, что облажался, потому что плач становится еще более истеричным. Он только что упомянул об одной вещи, которая гарантированно сделает его смерть еще более кровавой и затяжной.

Семья.

Моя дочь.

Он никогда не задумывался на ее счет. Какого хрена я должен оказывать ему такую любезность?

— Имена.

Я повторю это слово еще два раза, а затем начну.

Он опускает голову в знак поражения.

— Моя семья в безопасности, пока я держу рот на замке. Они сказали, что защитят их, если я умру молча.

— Они?

— Не заставляй меня говорить, умоляю тебя.

— Твоя семья мертва, — говорю я прямо. — Ты идиот, если ожидать чего-то другого. Говори сейчас, и я, возможно, сделаю это быстро.

— Я не знал, что она твоя дочь, — внезапно хнычет он.

На складе воцаряется потрясенная тишина. Такое чувство, будто ледяная волна только что ударила мне в лицо.

— Клянусь богом, я не знал. Пожалуйста. Прошу…

— Мне нужны имена скомпрометированных копов, Иванов, — мой голос звучит отстраненно, губы двигаются сами по себе. Ничто не выдает того, что земля только что ушла у меня из-под ног. Я даже не могу смотреть на Джозепа. Я ожидал сегодня множества признаний, но только не этого.

— Она была одной из шести из Колумбии, — продолжает он, бормоча от страха. ― Чем моложе, тем лучше. Вот какой была спецификация.

Боже.

— Куда ее увезли? — рычит Джозеп, делая шаг вперед.

Я чувствую, как он маячит у меня за спиной, снова предлагая мне свою молчаливую солидарность и силу. Никогда еще не был так благодарен за это.