– И что с того? – подозрительно покосился на него спецназовец.

– Ну, куда ее нам, господин? Лишний рот только будет! У нас и так у всех мал мала меньше остались, а теперь ни кола ни двора. Это брести, дом и хозяйство поднимать, поля сеять. А с малявки какой прок? Чем она поможет? А просто так ее кормить – так тут все сами теперь голодными сидеть будут, – быстро затараторил он, пытаясь оправдаться.

– И что дальше, я спрашиваю? – прорычал Макс.

– Ну, дык… Тут останется, сама дальше пусть решает, как ей быть. С нами не пущу – ныть будет да канючить, только расстройство в дорогу. И так у всех на душе кошки скребут. Сколько народу родного сегодня схоронили.

Кулак непроизвольно сжался. Ниирва, оглядываясь на Макса, подбежала к Мисси и еще быстрее зашептала что-то ей на ухо, но та только размазывала слезы по грязному лицу и мотала головой. Макс догадывался, что она ей сейчас предлагает. С такой-то сестрой…

– Ты хочешь сейчас просто бросить ее одну на этом пепелище? – повторил он.

– Не хочу, господин, – лицо старосты исказила гримаса страха, а сам он вновь затрясся. – Да никто не будет ее приживалой брать. Не то время. Пришла беда – отворяй ворота. Самим бы с голоду в пути не подохнуть. Куда ни кинь – всюду клин. Не повезло девке.

– Слушай, мужик, – прошипел Макс, едва сдерживаясь, чтобы не врезать ему. – Я вообще просто шел мимо вашей деревни и то ввязался в бойню, что тут творилась. А вы не можете ребенка своего же односельчанина приютить? Да, вам тяжело, но, черт возьми, я вообще ради вас шкурой рисковал!

Увы, по бегающим глазам старосты Макс понял – он будет юлить, извращаться, но Мисси в итоге с собой не возьмет. А если и возьмет под нажимом или угрозами – то бросит по дороге. И Макс ничего не мог с этим поделать.

Хоть и осознавая всю бесполезность этих попыток, Макс потратил еще почти час на уговоры старосты и других деревенских мужиков, но проку это не дало – все переживали за себя и уцелевших родственников, и свежеиспеченная сирота для всех была лишним балластом.

Макс сам не знал, почему его вдруг так взволновала судьба совершенно чужого, незнакомого ребенка. То ли ему было до глубины души жаль ее, то ли отцовские чувства невесть откуда проснулись, то ли просто взыграла обида, что своим поступком эти деревенщины обесценили в его глазах все усилия по их спасению. В самом деле, ему было тошно от мысли, что рисковал он собой ради нелюдей, которые всей деревней не способны прокормить сироту.

– Мы отправляемся в путь, господин, – наконец сообщил старик.

– Вы собрались идти сейчас? – удивился Макс. – Ночью?

– Да. Оставаться здесь опасно – запах крови может привлечь хищников, а если поблизости окажется охотница умари, нам вообще спасу не будет!

– Я прошу – возьмите Мисси с собой. Неужели ты не понимаешь, что одна она здесь погибнет? – прошептал Макс, глядя в землю.

– Простите, господин, но не могем, – вздохнул староста. – Самим бы не помереть с голодухи. Думаете, нас сильно ждут в других деревнях? Да мы там никому не надобны. Там таких босяков своих хватает.

Сказав это, он развернулся и пошел к ближайшей запряженной телеге. По пути махнул рукой, и вся процессия, состоящая из нескольких повозок, медленно тронулась вперед по дороге.

Ниирва, с видимым трудом сдерживая слезы, обняла подругу и, что-то прошептав ей на прощание, побежала за старостой. Чем с ним и остальными за это рассчитается Аншари? Даже думать было мерзко, хоть и вполне очевидно…

Оставшись одна, Мисси тяжело вздохнула и, опустив глаза, вернулась на ту колоду, где сидела раньше, и, уткнув лицо в перепачканные ладошки, всхлипнула. Она не заревела навзрыд, не кинулась за людьми, бросившими ее умирать. Шок это или понимание, что эти действия бессмысленны – неважно; она уже была обречена.

Толпа селян, освещаемая лишь несколькими факелами в руках бредущих пешком крестьян, постепенно отдалялась, вскоре превратившись в мерцающие вдалеке огоньки.

Макс же так и стоял, опустив руки и не зная, что сказать или сделать. Больше всего ему хотелось догнать их и посворачивать шеи этим жалким скотам, которые заставили его пожалеть о том, что он вообще взялся их спасать.

Погруженный в мрачные мысли, он даже не заметил, как к нему подошли Лика и Вельга.

– Я понимаю твои чувства, Макс, но староста прав, – вздохнула Вельга. – Они сами будут голодать, многие могут и не выжить. Никто не хочет рисковать своей жизнью ради чужого ребенка.

– Тут не так и мало мисюков, – хмыкнула Лика. – Поймать не проблема. Так что это лишь отговорки. Может, поубиваем их все-таки? – предложила она, сполна ощутив, похоже, все чувства Макса.

– Поймать мисюка практически невозможно, – покачала головой Вельга. – Лика, ты носишься быстрее вурла, у тебя невероятная реакция. Тебе этого не понять, ты можешь просто догнать и зарезать мисюка. Зелирийцы – нет. Мисюки бегают и прыгают так быстро и по непредсказуемой траектории – подстрелить его даже из армейского арбалета очень трудно, а из лука – вовсе никак.

– Пф… Ладно, предлагаю ложиться спать. Хоть этот дикарь и кричал что-то про хищников и умари, бояться нам тут нечего. Максимум попечатка цапнет. Но если уж кто-нибудь на кровь и придет – нам же лучше; зарежу, пожарю, подам на завтрак, – хищно улыбнулась она.

Хамки тем временем вновь оказался у Макса на плече. Судя по ощущениям – плавно приземлился, словно белка-летяга.

– Ну-с, что у нас на ужин? – поинтересовался он, словно меню могло поменяться.

– Хамки-Хамки… – вздохнул Макс. – И вроде не злой ты, и вроде не совсем уж сволочь… Но, черт возьми… Неужели ты ничего не мог сделать для этих людей? Или просто не хотел?

– Для каких людей? – вскинул бровь хомяк.

– Ну, для зелирийцев, не суть…

– Каких именно зелирийцев? – с нажимом на первые два слова сказал Хамки.

– Эм?!

– Одни зелирийцы убивали других. Кому прикажешь помогать и чем объяснишь эту необходимость?

Такая постановка вопроса застала Макса врасплох.

– Если то, что бандиты убивали мирных жителей – плохо, то, если я поубиваю бандитов, – разве это хорошо? – как ни в чем не бывало продолжал рассуждать Хамки. – Разве это не то же самое? Для меня между ними нет никакой разницы. Что те, что другие – дети Зелирии. Я не вижу смысла убивать одних, чтобы выжили другие, это не изменит сути, а решать задачу в частном случае я не вижу смысла.

Он покачал головой.

– Пойми, Макс, пока они сами не осознают простую истину, что убивать – недопустимо, любые мои усилия будут бесполезны. Нельзя убийством остановить убийства, если речь идет о замкнутом социуме разумных существ, коим является любая обитаемая планета. Тем более, по сути, они – представители одного вида. Это автогеноцид. Убивать можно, даже нужно. Но не здесь, не сейчас, не при таких обстоятельствах. Когда на Саланган нападали пришельцы, я со всех ног мчался к своему истребителю, чтобы начать контратаку на их миры. Догнать и уничтожить всех до единого. И так же в этот миг делали миллиарды других моих коллег-чистильщиков. А в это же время наши сослуживцы за панелями АПОСТОЛа выжигали врагов на нашей орбите. Но смерть, которую сеяла наша армия, была направлена вне нашего общества. Мы убивали пришельцев, чтобы жили саланганцы. И происходящего здесь и сейчас мне не понять – одни зелирийцы губят других, имея для этого, сколь я могу судить, только сиюминутную персональную материальную выгоду.

Хамки вздохнул и заметно скуксился.

– Когда староста отказался взять девчонку с собой, я уже даже не удивился. Крайняя степень эгоизма вкупе с жестокостью и жадностью. С таким уровнем внутривидовой лояльности и взаимопомощи они обречены, Макс. Не сейчас, так позже. От глобальной войны, повальной эпидемии или нападения извне – рано или поздно их вид исчезнет. Они сами делают все для этого. Рано или поздно небо закроет черная тень, это неизбежно. АПОСТОЛ не будет защищать их, если меня не будет рядом, и я не отдам прямой приказ об атаке. А я могу и спать в это время, или уже вернуться на Новый Саланган. Знаешь, Вселенная велика только до тех пор, пока ты не обнаруживаешь, что твой мир стал для кого-то лакомым кусочком. Так было и у нас во время Первой войны. Мир поменялся в наших глазах тогда. Поверь, Макс, пока вместо дружного усердного труда мы с тобой видим только попытки захватить ресурсы друг друга, взять в рабство соседа, ограбить ближнего, у них нет перспектив. Тьфу! Говорить и думать противно.