— Я сказал ему, что мир не рухнет за день, а наша поездка больше не займёт. Потом мы вернёмся, запрёмся в замке и будем работать-работать-работать. К тому же сейчас делами официально должен заниматься он.

Сэр Рейверн бы был очень недоволен, если бы увидел, как Хелена веселится, будто одобряет подобное, но Эдвард рассказывал всё так естественно, что сложно было удержаться.

— Надеюсь, он нас простит, — сказала Хелена. — Когда мы отправляемся?

Эдвард посмотрел на часы. Разница между Санарксом и Мидландом составляла пять часов, не было смысла выезжать рано, тем более что Эдвард планировал остаться до полуночи и встретить первый день зимы там.

— Уже можно, — сказал он, встал и подал Хелене руку. А потом окинул взглядом её длинное платье. — У тебя ведь есть что-то покороче, правда? Так будет неудобно.

Хелена изогнула бровь.

Мидланд оказался самым странным местом, которое она когда-либо видела. С одной стороны, город походил на Ренджерелл: низкие светлые дома, классическая архитектура, большие окна, просторные улицы. С другой стороны, он горел. Он бурлил энергией настолько живой и неоднородной, словно весь мир съехался в одно место. Балы и приёмы не шли ни в какое сравнение. В Мидланде скопилось столько экзотики, столько силы — и сколько хаоса. Хелена сильнее вцепилась с плечо Эдварда: атмосфера давила ей на голову. В любой другой ситуации она бы не продержалась здесь ни минуты.

Перед ней, гремя колёсами по брусчатке, проносились машины, редкие, но новые, сверкающие чистыми крыльями и гудящие клаксонами, как обычно делали, чтобы возвестить о прибытии важных персон. Хелена сомневалась, что все в столице Мидланда были такими важными. Повсюду мелькали люди, слишком громкие и цветастые, и девушек в длинных платьях они почти не встречали.

— Я чувствую себя глупо, — призналась Хелена, проводя рукой по юбке. Плиссированная, оливкового цвета, она открывала высокие шнурованные сапоги.

— Почему? — удивился Эдвард.

— Я лет шесть не носила ничего короткого на людях. С тех пор, как мать решила, что я достаточно взрослая, чтобы носить платья в пол.

— Ты прекрасно выглядишь. В чём угодно.

Хелена поймала взглядом его улыбку и выдохнула. Эдвард был слишком органичен для этой пышущей жизнью страны, его восхищало всё вокруг и вряд ли беспокоило хоть что-то. Он не мог её понять — только поддержать словами. И, Хелена не знала, как и почему, но они работали, пусть и не прогоняли тревогу полностью.

Она ещё раз осмотрела улицу. Они шли мимо сверкающих витрин: от одних, выставляющих красочные торты, пирожные, мешки цветных карамелек в форме фруктов, пахло горячим сахаром; в других в огромных аквариумах, как древние рыцари, боролись раки — воины в хитиновой броне, бессмысленно глазели остроносые серебробокие щуки; третьи привлекали платьями — к счастью, и длинными тоже, струящимися, легкими, — шляпками, туфлями. Хелена рассматривала всё подряд, отвлекаясь и от пронизывающей энергии, и от разглядывания людей — не понятно, от чего становилось более некомфортно.

— Квартира Джонатана через пару домов отсюда, — сказал Эдвард. — Можем заглянуть. Он неплохо заваривает чай. А ещё маленький Миши такой забавный. Круглый и вообще на Джона не похож.

Хелена нахмурилась.

— Почему я должна видеться с твоими друзьями?

— Ну, потому что они хорошие люди?

— Это твои друзья.

— А у тебя есть свои?

Эдвард рассмеялся под её разъярённым взглядом.

— Ладно, ладно! Я понял: в следующий раз.

Хелена демонстративно отвернулась, закатила глаза, но руку его не отпустила. С витрин она переключилась на коньки на крышах, изысканные витиеватые узоры лепнин, раскрытые окна, из которых вырывались, надуваясь, как паруса, легкие занавески, а на наружных подоконниках пестрели уже пустые цветочные горшки.

— А тут на самом деле всем плевать, кто мы? — вдруг спросила Хелена, рассеянно провожая взглядом стайку голубей.

— Да, — пожал плечами Эдвард. — Им абсолютно всё равно. Наши титулы просто — пф! — испаряются на территории Мидланда. Нет, разумеется, если с правительством списаться, я уверен, нас примут как положено, но обычным людям — особенно местным, не приезжим — всё равно.

— Это необычно…

Мидланд привлекал многих именно этим: здесь все были равны, никаких титулов от рождения, никаких привилегий, связанных с благородным происхождением. Если ты мог позволить себе жить в Мидланде — в столице ли, на отшибах, — ты становился частью единой системы, где класс твоей прежней жизни становился историей и значение имело лишь то, что ты делал здесь и сейчас. Этим Мидланд уже более века переманивал к себе энтузиастов и жаждущих свободы так же успешно, как таинственный скрывающийся за океаном Форкселли. И никто никогда не говорил, словно это было табу, о том, насколько счастливы и успешны перебежчики на самом деле.

Лиф, например, точно не страдал и вряд ли жалел, что ещё во время учёбы в Академии переехал в столицу и завёл бизнес, выкупив старый дуэльный клуб на окраине и сделав из него злачное место: нуарный, горящий неоном и пропахший кальянным дымом клуб, где можно было отдохнуть, посмотреть шоу и, при желании, устроить шоу самому. Но вряд ли так повезло всем.

— Мы почти на месте, кстати! — возвестил Эдвард.

Они прошли мимо ещё одного дома — неожиданного нежно-розового и с большой аркой, ведущей на внутренний двор, который выглядывал через ворота белоснежными скамейками, мощёными дорожками и фонтаном с крылатым мальчиком, — вышли к широкой реке, по которой плавали катера. На другой стороне зеленело здание парламента, перед ним разливались фонтаны — последний день в этом году — и высилась стела, с её макушки взирал человек, благодаря которому Мидланд вышел из Альянса, наладил связь с Советом Магии и объявил независимость.

Они недолго смотрели через реку на живую, полную людей площадь, а потом Эдвард потянул Хелену за собой.

— Нам вообще вот сюда. — Он остановился у следующего же дома и торжественно представил: — «Мировой маяк» — самое высокое здание Мидланда и всей восточной части Мэтрика от гор до океана. И, кстати, очень классный ресторан.

Фасад у «Маяка» был обычный — бледно-жёлтый с такими же большими окнами и коричневыми деревянными дверями, но в центре его росла башня, спрятавшая вершину в облаках.

— Мы поднимаемся туда? — удивилась Хелена.

— Обязательно! — И Эдвард со всей галантностью пригласил её к дверям.

Открыл им одетый в адмиральские китель и фуражку швейцар. У них забрали плащи, улыбчивая девушка за высокой стойкой поинтересовалась именем в резервации (на бумаги она не взглянула — узнала по лицам и проверила заранее, но устав нужно было выполнить). Затем спросила, нужна ли помощь подняться наверх: юноша за неё спиной выпрямился по струнке, готовый исполнять обязанности, но Эдвард мотнул головой.

— Спасибо, мы сами.

И в следующий миг они стояли в украшенной букетами лилий и множеством световых шаров комнате. Все стены были прозрачными, а за ними вились улицы, дороги, бежала река, вырывались ввысь купола и шпили, такие крошечные, как в игрушечных городах. Быть может, давным-давно маяк освещал речной путь торговым судам именно из этой комнаты.

Хелена бросила взгляд на стол на двоих и повернулась к выглядящему крайне довольным Эдварду.

— Серьёзно?

— Вполне! Я слышал, кстати, что такие жесты делают обычно до помолвки, но у нас особый случай, верно?

— Верно. Пойдёшь со мной? — Она поманила его к прозрачным дверям на смотровую площадку.

Там в лицо тут же ударил ветер. Внизу его не чувствовалось — мешали вереницы домов, река дала ему толику свободы, но только здесь, в вышине ветер смог разгуляться: вольно пролететь над миром, взметнуть волосы, кинуть их в лицо, игриво проникнуть под ситцевую блузку, расцеловать холодными прикосновениями. Хелена вцепилась в железные перила, открыв рот и улыбаясь тому, насколько же здесь много воздуха, насколько он лёгок и заражающ.