На следующий день глупого германца посадили на корабль и отправили на родину, где следы его затерялись. Зато другим молодым людям, осмеливавшимся смотреть в ее сторону, а также тем, кто болтал о ней неуважительно, она показала, что может быть и жестокой.

И тем не менее ей предстояло еще разобраться с теми женщинами, кто распускал слухи о том, что Феодора — новая Мессалина на престоле, что представляет великую опасность для государства.

Когда Феодоре донесли об этих слухах, она ничего на это не сказала.

Но уже на следующий день произошло событие, ошеломившее всех. Был арестован и обвинен в казнокрадстве Сильвий Тестор, который разбогател, будучи сборщиком налогов в Галатее. Имущество его было конфисковано, а самого его приговорили к высылке вместе со всем семейством, запретив впредь возвращаться в столицу под страхом смерти.

Имя Софронии, супруги Тестера, которая и была источником сплетен, не называлось. Но, конечно же, все, включая самого Сильвия, их дочь Тиспасу и зятя Герона, который вынужден был с ними разделить изгнание, знали, что виноват во всем ее длинный язык. А то, что Сильвий Тестер чистосердечно признал свою вину, вовсе не помешало ему ненавидеть жену всю последующую жизнь.

Целое семейство было вырвано с корнем из самой гущи придворной жизни — это было недобрым знаком. Двор затаился в тревожном ожидании: что последует за этим?

Но никого больше не тронули.

Следующий шаг Феодоры был чисто женским.

Однажды утром в списке придворных дам появилось два новых имени: Антонина и Хризомалло.

Кто они такие? Никто не знал.

Через неделю новенькие появились при дворе императрицы и были представлены. Несомненно, они были хороши собой: одна — рыжая, другая — золотоволосая, обе стройные и гибкие, хотя кое-кто отметил, что они, пожалуй, чересчур смело разглядывают мужчин.

Их никто не знал, и вокруг них строилось множество догадок. Откуда они? Из Сирии, Египта, а может, из самой Киренаики? Все гадали, но никто не мог сказать определенно.

Первые подозрения зародились в голове у Флоры. Она поделилась ими с другими дамами, а вскоре появились и бесспорные доказательства.

Эти девушки — куртизанки!

Оказалось, что эти девицы, воспользовавшись разрешением, дарованным этой категории особ, вышли замуж и стали, так сказать, уважаемыми матронами, по крайней мере, формально. Ходили слухи, что мужей им подыскала сама императрица. Хризомалло стала женой торговца шерстью. Антонина оказалась вдовой — муж ее, пожилой купец, умер вскоре после того, как взял ее в жены. Но до этого обе были, несомненно, шлюхами.

При дворе зрело возмущение. Надменные патрицианки кипятились. Открыто говорили о том, чтобы в полном составе покинуть двор — пусть императрица остается с этими уличными девками.

На следующий день Феодора собрала своих дам, улыбнулась им и сказала:

— Мне приятно сообщить вам, что госпожа Антонина назначается первой дамой императорских покоев, а госпожа Хризомалло — первой дамой императорских купален.

Последовавшее изумление трудно описать. Эти должности были высшими женскими должностями при дворе, по праву принадлежавшими самым знатным и высокородным.

Какое оскорбление!

Феодора дала возможность накопиться их гневу до того предела, когда они были уже готовы взорваться, и заговорила вновь:

— Полагаю, что все вы будете выказывать к этим госпожам полное почтение, как того требуют их высокие должности, ну а если кто окажется не в силах, это будет расцениваться как оскорбление трона.

Таким образом она им это и преподнесла. Улыбка все еще играла на ее лице, но взгляд был холоден.

Перед ними была далеко не Евфимия: за этой улыбкой скрывалась смертельная угроза, она бросала им вызов.

Возмущение внезапно угасло. Почувствовав, как от ужаса леденеет кровь, дамы смирились. Всем разом вспомнилось, что стало с семьей Софронии. Те же, кто намеревался демонстративно удалиться, передумали.

Это была полная победа.

Сделав приближенными подруг молодости и вынудив придворных дам признать их верховенство над собою, императрица бросила вызов надменной неприязни двора, причем в самом больном вопросе. Добиваясь послушания, она сделала так, что ее перестали осуждать за прошлое.

И никогда больше ее авторитет не подвергался сомнению. Единодушная неприязнь к ней миновала, как нетяжелая болезнь, и о ней забыли.

Кроме того, взяв ко двору Антонину и Хризомалло, Феодора выгадала кое в чем. Иногда в компании этих двоих она могла побыть самой собою, чего не могла позволить себе с другими.

И она всегда высоко ценила бескорыстную привязанность Хризомалло. Антонина была менее беззаветна, но ее она приблизила с другой, особой целью.

Спустя три месяца после того, как новые император и императрица взошли на трон, Велизарий вернулся в столицу и был удостоен всенародного триумфа.

Он преподал опрометчивым аварам такой урок, что это варварское племя просило пощады и поклялось никогда более не совершать набегов на рубежи империи. Ко двору были отправлены высокородные заложники. Часть аварских пленников была продана на невольничьем рынке, немало аварских воинов было зачислено в комитаты.

В большом тронном зале Феодора восседала рядом с императором. Велизарий в серебряном нагруднике, ало-золотистой тунике и мантии с пурпурной каймой преклонил перед троном колени. Юстиниан возложил на его шею цепь с массивными звеньями из чистого золота и подвеском в виде креста с самоцветами, наложенного на золотой щит, и провозгласил его главнокомандующим всеми силами империи.

Феодора отметила, что Велизарий изрядно загорел. После похода у него изменилась манера держаться, величественной стала осанка, а его голова с густой темно-рыжей бородой теперь совсем походила на львиную. Когда он взглянул на нее, былое восхищение появилось в его взгляде. Вот он, настоящий мужчина, мечта любой женщины!

От этой мысли она нахмурилась и с новой силой вспомнила об ограничениях, которые налагало ее высокое положение. Одним из наслаждений женского естества является бурная фантазия, но даже помечтать она теперь не имела права. Ей порой казалось, что трон, на котором она сидит, делает ее бесполой.

Ей также пришло в голову, вызвав некоторое раздражение, что корона ни в коем случае не освобождает от женских проблем. Это его восхищение по-прежнему небезопасно. С этим надо что-то сделать, а это нелегко, потому что с Велизарием нельзя обращаться так, как со всеми прочими.

После торжественной церемонии Феодора сказала полководцу:

— Пожалуй завтра на аудиенцию ко мне. Расскажешь о походе.

Но в запасе у Феодоры имелось кое-что более важное, чем любезная беседа, ведь именно для этой цели она и предназначала Антонину.

Когда на следующий день явился Велизарий, его представили этой зеленоглазой сирене, опытной и безжалостной в обращении с мужчинами. Как только ей показали намеченную жертву, глаза Антонины лукаво засмеялись, и она превратилась в кошку на охоте.

Для нее все было проще простого: мужчина, не привыкший к женщинам, но со здоровыми инстинктами, с которым она, большая мастерица, вольна использовать какие угодно женские уловки и хитрости.

В этой охоте ей нравилось многое. Воин, которого надлежало пленить, был знаменит, и это льстило ее тщеславию… Он был богат, империя щедро награждала его, и это разжигало ее алчность. Он был достаточно привлекателен, и это тоже было немаловажно.

Но вдобавок ко всему этому Антонина почувствовала, что Феодора пасует в разговоре с Велизарием, а для какой женщины не в радость отбить мужчину у другой, которую он боготворит, — триумф вдвойне приятный, так как этой другой была императрица.

То, что она не любила Велизария, не имело никакого значения для ее расчетливого ума. Наверное, она вообще никогда никого не любила, кроме себя самой, прелестной и благоухающей. Возможно, у нее и не было сердца, но обольщать она умела мастерски.

Когда ее представляли Велизарию, она устремила на него долгий пристальный взгляд, который, казалось, проникал в самую душу. Затем она опустила ресницы, чтобы он мог полюбоваться, как лежат они на ее нежных, слегка нарумяненных щеках безукоризненным темным полумесяцем. И когда, обронив несколько слов и улыбнувшись, она отошла прочь, то почувствовала, что воин провожает взглядом ее грациозную фигуру.