Группа лиц, облаченных в кроваво-красные одеяния, нанесла визит на сикийскую виллу на четвертый день. Это был цвет одежды профессиональных ораторов, зарабатывавших на жизнь своим красноречием, предоставляя услуги каждому желающему, задавшемуся целью воздействовать на мнение толпы.

Всякое удачное слово, любая цитата, классическая ли, из священного ли писания, выразительный жест или хитроумная игра на чувствах или предрассудках аудитории — все это имелось в арсенале опытных краснобаев. Те, кто пересек Золотой Рог в этот день, находились на содержании у Иоанна Каппадокийца. По его сигналу они должны будут расположиться в самых людных местах Константинополя, таких, как Августеон, Бычья площадь, площадь Братской Любви, площадь Константина, у всех городских ворот и даже на площади Афродиты, собрать вокруг себя толпу слушателей и обрушить на них поток своих обвинений и разоблачений.

Их задачей было возбудить в народе ненависть к женщине, которая поработила наследника, и к нему самому, забывшему о своем положении и достоинстве и совершенно потерявшему здравый смысл. В народе еще сохранилось известное почтение к царской крови, и его чувства могли быть оскорблены известием о том, что Юстиниан ожидает ребенка от проститутки, что может испортить благородную кровь в степени, доселе неслыханной в истории.

Когда последнее из тайных совещаний закончилось и алые накидки отправились назад в Константинополь, Иоанн Каппадокиец, оставшись один и проанализировав ситуацию, пришел к выводу, что она складывается довольно благоприятно — для него самого.

Старому Юстину, совершенно очевидно, оставалось жить совсем немного — несколько недель, в крайнем случае — месяцев. Стало известно, что свищ, образовавшийся у императора и не поддававшийся лечению, разрастается с каждым днем, а самочувствие все ухудшается.

Когда Юстин в конце концов отдаст Богу душу, необходимо будет решать вопрос о наследовании престола. Будь у Юстиниана более прочное положение, воспрепятствовать его восхождению на императорский трон было бы чрезвычайно трудно. Но если он будет обесчещен… или даже проклят? В таком случае все может измениться. Наследника, изобличенного в распутстве, слабоволии, ставшего позором для христианской церкви и империи, народ разорвет на куски, едва лишь тот сделает первый шаг к императорскому трону.

И кто же тогда окажется наиболее подходящим для управления великой империей?

Иоанн знал ответ на этот вопрос. Разумеется, он не относился к императорскому дому, однако и Юстин до его восхождения на трон тоже не мог бы этим похвастать. Иоанн не был достаточно образован, но и Юстин не умел ни читать, ни писать. Иоанн был выходцем из отдаленной провинции Каппадокии, но и Юстин тоже был провинциалом из Македонии.

Так что за прецедентом далеко ходить не придется.

К тому же Иоанн Каппадокиец как префект претория и логофет[62] фактически держал в своих волосатых руках все бразды правления, а равно и казну империи. Кто мог бы соперничать с ним в случае кризиса власти?

Возможно, самым главным его преимуществом было то, что инициатива также принадлежала ему. Человек, против которого он плел заговор, даже не подозревал о существовании у Каппадокийца каких-либо амбиций. Совсем немного времени требовалось для того, чтобы все обдумать, и еще меньше, чтобы предоставить Юстиниану возможность себя окончательно погубить. Затем — считанные дни на безупречную заключительную подготовку «стихийного» волеизъявления толпы, умоляющей занять пошатнувшийся трон умного, доброго и могущественного Иоанна.

Перед тем, как покинуть на пятый день свою виллу и возвратиться в столицу, Иоанн занялся еще одним, последним по счету делом.

В самой глубине огромного дома находилась потайная комната, запертая днем и ночью, о которой рабы и слуги даже шепотом не упоминали, страшась быть забитыми насмерть. Ключ от комнаты имелся только у Иоанна.

В этой комнате, ужасающе безмолвной и мрачной, размещался алтарь. Над алтарем высилась статуя — непристойное изваяние женщины с жестоким лицом, изображающее финикийскую богиню Астарту.

Капище — поскольку это было именно оно — было заполнено украшениями, дорогими тканями и геммами; однако все они были отвратительны для добродетельного взора, поскольку в бесконечном разнообразии на них были изображены любовные сцены в окружении фаллических и ионических символов[63]. Стены комнаты были покрыты фресками, представляющими все виды греховного эротизма: вся грязь и непристойность мифологической развращенности была представлена здесь. Астарта, будучи в какой-то мере восточным двойником Афродиты, никогда не пользовалась таким поклонением и уважением, как богиня любви и плодородия. Наоборот, она слыла богиней сладострастия и грубого наслаждения, вызывающей у ее поклонников отвратительную тягу к кровавым жертвоприношениям; провинция Каппадокия, откуда вышел префект претория, была одним из последних оплотов почитателей культа развратной богини.

Порой тайные приверженцы грязного божества, которые хорошо знали Иоанна и друг друга, встречались перед алтарем Астарты. Происходившие тогда оргии были неописуемо бурными и сопровождались всяческим скотством. К услугам гостей всегда имелись юные рабыни, обязательно девственницы, которых тщательно отбирали и проверяли, чтобы не было 'никаких сомнений. Нередко эти несчастные умирали после того, что проделывали с ними во время похотливых оргий.

Когда это случалось, почитатели Астарты видели в этом залог скорой удачи, поскольку одной из составляющих культа богини, являвшейся женским воплощением кровавого бога Ваала[64], была смерть.

Таким образом, Иоанн призвал своего домоправителя и распорядился, чтобы к нему направили девушку по имени Ариадна.

Эта недавно купленная рабыня явилась, вся дрожа от страха и совершенно не представляя себе, какая участь ее ожидает в этом доме.

Иоанн Каппадокиец сидел, откинувшись в огромном кресле, и его густые брови мрачно сошлись на переносице, пока он разглядывал девушку.

Схватив ее за тонкое запястье, он мог бы сейчас затащить ее в запертую комнату. Вышел бы он оттуда один, а об Ариадне больше никто ничего бы не услышал. Там, в святилище, есть в полу откидывающаяся плита, под которой черный провал, ведущий глубоко под землю…

Хрупкая и нежная, с характерными для очень юных девушек угловатыми движениями, Ариадна в страхе стояла перед ним, опустив глаза и даже не подозревая о той поистине страшной опасности, нависшей над ней в этот момент.

— Подойди сюда, девочка, — прорычал префект.

Она нерешительно и боязливо сделала несколько шажков и встала возле него.

Он протянул свою волосатую лапу и взял ее за руку. Кожа у девушки была гладкая, как шелк, а тело нежное и упругое. Ладонью другой руки он ощупал ее груди и ягодицы, и сделал это почти так, как если бы щупал курицу на базаре, покупая ее для того, чтобы сварить из нее похлебку. Девушка была стройной и грациозной, но теперь он убедился, что она не костлява. Лицо у нее тоже было очень хорошеньким.

Он ущипнул ее за ляжку, и девушка вскрикнула от боли.

— Больно? — усмехнулся он.

— Да, повелитель… — робко ответила она.

— И теперь там будет синяк?

— Да, повелитель… — Ее голос дрожал от страха.

Он потер свои щеки с синеватыми прожилками, потом переместил ладонь на гладкий, совершенно лысый череп. Казалось, он ведет спор с самим собой.

— Я мог бы сделать тебе еще больнее, — наконец проворчал он. — Теперь — уходи.

Девушка тут же исчезла.

Насколько близко она была к страшной черте, Ариадна, эта юная рабыня, так никогда и не узнала. Ее спасло только одно: этот мужчина был слишком большим сладострастником, слишком эгоистичным сластолюбцем, чтобы принести ее в жертву.

Иоанн вынужден был признать, что девушка очень хороша. Его ложе, а не алтарь Астарты ее участь.