Когда он приглашал к себе вечерами кого-либо из тех, кто ведал зарубежными делами, или одного-двух друзей, что стало обычным для него в этот период напряженных отношений с соседними монархами, Феодора великолепно скрывала свое состояние. Она рассеянно слушала обсуждение подробностей задунайской политики, или хода обучения воинов Велизария, или доклад посла, посетившего двор короля остготов Теодориха[61], или даже такие несущественные вопросы, как шансы Зеленых или Синих на предстоящих ристаниях на Ипподроме. В этих беседах всегда находилось место и мудрости, и остроумию, они были насыщены дипломатическими двусмысленностями, цитатами классиков и молниеносными острыми репликами спорящих сторон.

Феодора при этом и смеялась, и старалась отвечать умно, когда к ней обращались, но ни разум ее, ни сердце во всем этом не участвовали. Она бесконечно задавалась вопросом, как можно заниматься столь несущественными делами, в то время как нечто действительно реальное и грозное заставляет ее чувствовать себя безнадежно несчастной.

Юстиниан был наследником трона величайшей империи мира. Да и Феодора была женщиной не такой уж простой, несмотря на свой юный возраст.

Однако способ, каким она сообщила важную для него новость, оказался до смешного обычным, ’он включал в себя полагающиеся при этом слезы, недоумение, заверения и другие, очевидно, неизбежные составляющие подобных ситуаций, ведь еще Ева, как известно, была настолько переполнена чувствами, что рыдала на груди Адама, собираясь подарить ему сына, впоследствии названного Каином.

Произошло это так. Однажды днем Феодора, будучи уже на втором месяце беременности, внимательно рассмотрев себя во весь рост перед зеркалом, с замиранием сердца ощутила уверенность, что предательские признаки ее положения стали в десять раз очевиднее, чем они на самом деле были — и как раз в этот момент Юстиниан вернулся во дворец. Он был один, и вид у него был ликующий.

— Замечательные новости! — сразу же воскликнул он, обращаясь к ней.

— Да? — отозвалась она довольно вяло.

— Наша политика внесения раскола в стан врагов приносит необыкновенные результаты!

— А, — она будто и не слушала.

— Неужели это тебя не интересует, милая? Только что прибыли гонцы с известием, что италийский король Теодорих охладел к плану персов и вместо этого приступил к укреплению связей с вестготами Гиспании!

Она попыталась показать, что весьма рада, но из этого у нее ничего не вышло.

— Да что это с тобой? — спросил он в недоумении. — Разве ты не понимаешь, что это означает? Теодорих — самый сильный и опасный сосед империи на западе. И если уж он уклоняется от союза, то весь план Кавада терпит крах!

Он вопросительно посмотрел на нее, но она, опустив глаза, молчала.

— Это имеет такое же значение, как и победа в большой войне, — продолжал он, даже и не пытаясь сдержать свое волнение и восторг. — Следует награждать за дипломатические победы точно так же, как и за военные! А в таком случае, дорогая моя, ты бы удостоилась высших почестей, поскольку ты первая высказала эту мысль…

Он умолк, так как Феодора внезапно расплакалась.

— Ну что ты, милая! — принялся успокаивать он ее. — Что-нибудь случилось?

Она, не прекращая рыдать, вырвалась из его рук.

— Н-не трогай меня! Ты будешь меня ненавидеть…

— Ненавидеть тебя? Из-за чего?

Захлебываясь слезами, она наконец произнесла:

— И-и-из-за того, что у-у меня бу-бу-будет ребенок…

Даже опыт в такой момент не в силах совладать с чувствами женщины, и к отчаянию Феодоры добавился страх. К тому же инстинкт подсказал ей, что слезы — наилучший и самый верный способ преодолеть обычную сдержанность мужчины и использовать его сочувствие к своей выгоде.

Юстиниан повел себя точно так же, как ведет себя в аналогичной ситуации бесчисленное множество других мужчин, что подтверждает мудрость природных инстинктов. Некоторое время вид у него был довольно глупый, что тоже часто бывает.

— Ну, хорошо, — произнес он и замолчал. — Ладно… — внезапно он судорожно сглотнул. — И поэтому ты плачешь? Ты подумала, что я… что я не захотел бы ребенка?

Она кивнула, приложив к глазам край покрывала и украдкой взглянув на него.

— Значит… ты не против? — спросила она.

Он засмеялся и протянул к ней руки.

— А почему бы и нет? Почему бы мне не хотеть его? Почему бы и тебе не радоваться этому?..

Некоторое время она стояла перед ним — жалкая, похожая на светло-золотистый призрак; потом, шагнув к нему, она позволила заключить себя в объятия.

Что последовало потом, вряд ли необходимо подробно описывать: обычные проявления нежных чувств, признания в верности и любви, считающиеся почти ритуальными. Затем она, свернувшись клубочком, села на ложе, а он, обнимая ее, сказал:

— Наш ребенок должен быть порфирородным.

Он имел в виду Порфировый дворец, это необычное сооружение из камня пурпурного цвета, в котором многие поколения императриц и женщин высокого положения совершали священный ритуал дарения жизни царственным отпрыскам, поскольку, по многовековой традиции, появившийся на свет в пурпуре относится к правящему классу.

— Только не мой ребенок, — заметила безрадостно Феодора. — Лишь законные дети императорской семьи рождаются в пурпуре.

Он посмотрел вниз, на ее макушку.

— Твой ребенок — это и мой ребенок тоже. — Он сказал это так, будто пытался себя убедить в этом. Затем добавил:

— Любовь моя, если бы обстоятельства были несколько иными — думаю, мы могли бы с тобой пожениться.

Она сидела молча, с побледневшим лицом.

Супружество… вот даже о чем он думает!

Это была такая головокружительная вершина, к которой она и на миг не позволяла себе взлететь в своих честолюбивых помыслах…

Она вздрогнула, как от озноба. Как ужасно мечтать об этом! Ведь это невозможно, нереально и совершенно безнадежно!

Даже страшно о таком подумать!

— Нет-нет… — пролепетала она ломающимся голосом.

— Разве ты не хотела бы этого? — воскликнул он.

— Не в этом дело. Конечно, я бы хотела. Но ведь это неслыханно, противоестественно и невозможно…

— Почему? Почему невозможно? Нет ничего невозможного!

В висках у Феодоры так шумело от внезапного прилива крови, что она смутно видела Юстиниана и едва различала его голос. Это был жутковатый и в то же время решающий момент в ее жизни. Момент, когда необходимо принимать страшные решения.

И она оказалась не готовой к нему.

Но ведь надо же что-то сказать. Не могла же она молча сидеть, позволяя потухнуть разгоревшемуся в нем пламени.

— Я — твоя любовница, — начала она. — Стать ею — и быть любимой тобою — это все, чего я хотела…

Самые обычные слова, но произнесенные истинной женщиной. Ее колебания, ее нерешительность, ее робкий, трепетный вид совершенно покорили Юстиниана.

Внезапно ее замешательство прошло, мысль заработала. Как страшно она недооценивала Юстиниана! Своей поразительной преданностью он доказал ей, насколько глупым был ее страх. Она обязана любить его и быть преданной ему так, как ни одна другая женщина.

Но он мужчина… и поэтому необходимо управлять им, тщательно формируя его мысли и побуждения. И она приняла решение. Теперь пути назад не было. Затаив дыхание, она ждала его ответа.

И ответ явился.

— Возможно, для тебя и достаточно быть моей любовницей, но как же ребенок?

Вот это вопрос! Наконец-то она почувствовала уверенность в себе, и ее последующие действия стали ясны для нее.

Умение управлять мужчинами было у Феодоры врожденным, к тому же оно было развито ее опытом до уровня, недостижимого для большинства женщин. Одним из способов заставить мужчину сделать что-то является умение внушить ему, что это чрезвычайно трудно, почти невозможно. Мужчины любят преодолевать трудности. Это неотъемлемый признак их пола, их мужественности. Они всегда отвечают на брошенный вызов.