Как же она сумела уцелеть?

Она выжила — это несомненно, как и то, что ныне она здесь и стала любовницей Юстиниана. Иоанну следовало ожидать новых опасностей для себя в таком повороте событий. У Феодоры есть причины для ненависти к нему. Другие могут гадать, к добру или нет для них ее возвышение, но Каппадокийцу нечего ждать от нее, кроме несчастий. Всякий — даже венценосец — в объятиях женщины бывает склонен обещать ей все, чего она ни пожелает…

Но Иоанн не утратил присутствия духа. Знавал он дурные времена и раньше. Может быть, и на этот раз все сложится в его пользу… если приняться задело с умом. Каппадокиец был человеком неуемного честолюбия, для которого ничто не было слишком и ничто не казалось недостижимым.

Есть лишь два пути, думал он, — нужно лишь настолько сблизиться с Юстинианом, чтобы девица не смогла подкопаться под него, либо уничтожить ее самое. Второе, по его мнению, и быстрее, и приятнее, да и не потребует больших усилий, если выказать малую толику ловкости.

Юстиниан, пренебрежительно рассуждал префект, всегда был ни рыба ни мясо. Если содержать женщину оказывалось чересчур затруднительно, он вскоре склонялся к мнению, что она не стоит ни затрат, ни усилий.

А коль скоро в силу каких-либо обстоятельств Юстиниан проявит упрямство и не захочет отказаться от своей новой любовницы даже и под давлением, то ведь могут последовать и иные, громадной важности события. В конце концов принц — всего лишь племянник императора, а императору недолго осталось жить. Эскувиты по-прежнему многое решают в деле воцарения нового правителя после смерти старого, у которого нет прямого наследника, и префект претория, по совокупности надзирающий за государственными финансами, мог изыскать немало возможностей, чтобы справиться с дискредитированным претендентом на престол.

Обдумывая все эти дела, Иоанн Каппадокиец прикидывал, кто бы мог оказаться полезен ему в столь необычных обстоятельствах.

Евфимия, престарелая императрица, была удивлена и раздосадована, когда Василий, главный дворецкий, доложил, что во дворец явился и просит ее всемилостивейшее величество об аудиенции префект претория.

Ее величество, правду сказать, не была сейчас особенно милостива. Час был еще довольно ранний, и Евфимия, всю жизнь поднимавшаяся, словно простой солдат, на заре, теперь тешилась хотя бы той наградой за немилосердные передряги, которые претерпела по пути к трону, что от нее не требовалось начинать день в спешке.

В то утро она как раз заканчивала поздний завтрак, а следовательно, до сих пор не была даже одета как следует. Царственный ее лик изборождали морщины и складки, оставшиеся после сна, на царственной голове нерасчесанные седины были в беспорядке упрятаны под своего рода косо сидящий шелковый платок наподобие тюрбана, кряжистую фигуру царственной дамы облекала неряшливая ночная рубашка, а ее ноги… Евфимия так и не отвыкла от крестьянской привычки шлепать босиком, когда обстоятельства не требовали соблюдения приличий, и сейчас пошевеливала растопыренными пальцами не стесненных обувью крупных ступней.

— В такое время? — раздражительно воскликнула она в ответ на доклад Василия.

— Да, о великолепная, — проговорил величавый евнух.

— Не могу я принять его, еще рано… Почему он не предупредил меня о своем приходе?..

Однако префект претория — это префект претория. Даже императрица вряд ли может отказаться принять его по делам службы, и, очевидно, немаловажным, если он явился столь неожиданно и в столь необычное время.

— Н-ну… пусть подождет, — запинаясь, проговорила она. — Мне надо одеться.

Посему Иоанну Каппадокийцу пришлось терпеливо дожидаться в атрии в течение часа или около того, пока евнухи и камеристки скакали, будто взбесившиеся обезьяны, туда и сюда по императрицыным покоям — таща то одно, то другое одеяние, пытаясь совладать с неопрятной седой шевелюрой на ее голове, принося и унося сандалии и косметику, ленты и ожерелья, браслеты и кольца, гребни и булавки и все то поразительное множество украшений и прочих безделушек, без которых пожилая дама считала абсолютно невозможным появиться на людях. Все это происходило под аккомпанемент пронзительных восклицаний и криков, исходивших от нее самой и напоминавших более всего кудахтанье растревоженной наседки.

В конце концов префект претория был все же допущен в приемный покой императрицы, облик которой показался ему не более отталкивающим, чем обычно.

— Величественная и изумительная! — обратился он к ней, преклонив колени. Он был в великолепном одеянии, как приличествовало важному сановнику, но на голове Иоанна сияла обширная плешь, а стоявшие торчком по ее краю темные волосы напоминали шерсть на загривке дикого животного.

— Приветствую тебя, славный префект, — отвечала императрица, взглянув на него с подозрением. Похоже было, что Каппадокиец собирается просить о милости, а она по характеру своему терпеть не могла оказывать милости.

— Осмеливаюсь, о восхитительнейшая звезда творения, явиться перед тобою, чье великолепие ослепляет человеческие глаза, по некоему делу, о котором, как я считаю, тебе необходимо услышать.

Восхитительнейшая звезда творения склонила седую голову и поджала пепельные губы. Потом она несколько смягчилась, но все еще сохраняла бдительность. Дело, о коем ей необходимо услышать, вряд ли дело государственное. Речь идет, очевидно, о поведении какой-нибудь из женщин двора, безраздельной властительницей которого Евфимия себя считала.

— Продолжай, — сказала она.

— Достигло ли твоего слуха известие, о милостивая, что во дворце Гормизды появилась любовница?

— Любовница? Полно, префект! Разумеется, я слыхала, что Юстиниан развлекается с какой-то девушкой. Я, как ты знаешь, не одобряю такой распущенности. Но временная подружка — еще не любовница…

— Тысяча тысяч извинений, о величественнейшая, но это отнюдь не временная подружка. Мне все известно об этой женщине — она себе на уме и опасна. Кроме того, как ни прискорбно, согласно моим сведениям, принц без памяти влюблен в нее!

Евфимия вытаращила глаза, забыв о царственном достоинстве.

— Юстиниан? Влюблен? — наконец воскликнула она. — Не верю! Да в нем любви не больше, чем в прошлогодней брюкве!

— Уверяю тебя, прославленная повелительница, я знаю, что говорю. Мне известно ее имя — Феодора. Она с улицы Женщин!

— С улицы Жен… публичная девка? Смотри, префект, не завирайся, твои слова могут обернуться против тебя.

— О величественнейшая! Твой недостойный слуга готов в любое мгновение подвергнуться опасности ради пользы государства, славы императора и доброго имени любимой императрицы. А в этом деле он готов попросту рискнуть головой!

Евфимия нахмурилась. Несмотря на свои медвежьи ухватки, грубость речи и манер, Иоанн Каппадокиец обладал талантом преподносить известия так, что они вызывали доверие.

— Как же возникло это увлечение? — спросила она.

— Да разве кто-нибудь может знать, о великолепная? Возможно, это какое-то колдовство. Кто знает?

— Не становись смешным, префект! Колдовство? Обычная уличная девка на минуту вскружила голову моему племяннику!

Евфимия обычно называла Юстиниана племянником, хотя на самом деле он приходился племянником лишь Юстину, а она не могла претендовать даже на свойство с ним, так как в законный брак с императором так и не вступила.

— Я почел своим долгом известить тебя как можно скорее, — сказал Иоанн. Он пристально уставился на нее из-под своих густых бровей, чтобы убедиться в произведенном впечатлении, при этом лоб у него покрылся морщинами до самой лоснящейся плеши. Судя по помрачневшему лику императрицы, его цель была достигнута, и он откланялся, произнеся все положенные этикетом комплименты и льстивые титулы.

Какое-то время после его ухода Евфимия, нахмурившись, сидела неподвижно.

Да, похоже, разразился позорнейший скандал, и поскольку он затрагивал царствующее семейство, он затрагивал и ее. Помыслить только — уличная блудница во дворце!