В этом их ошибка. Они слишком уж прославляют себя. Но такое самолюбование таит большую опасность.

Представить себе, что во время одного из таких сборищ она, Феодора, императрица, выйдет на арену и окажется у них в руках!

Красота… женственность… власть…

Три эти вещи будут принесены в жертву звериной жестокости черни.

Без сомнения, они разорвут ее на части. Феодора мысленно услышала их безумный вой, когда они бросятся терзать ее прекрасное нежное тело. Но заставит ли это их вернуться к миру и послушанию? Не возбудит ли эта жертва в них жажду еще большей крови?

Она содрогнулась.

Нет, эта мысль по меньшей мере неразумна.

Феодора повела плечами и встряхнулась. Слишком сильно было в ней желание выжить.

Оглянувшись, она привела в порядок мысли. К ней тотчас вернулся здравый смысл. Что бы ни случилось, она не намерена сдаваться по собственной воле. Толпа может разорвать ее на куски, но ей придется побороться за это!

Минуту она размышляла, крепко сжав губы, затем позвала Нарсеса.

— Где император? — спросила она.

— Его величество удалился в библиотеку, великолепная.

— Как вы справляетесь без него?

— Церковь уничтожена, но огонь не распространился дальше. Толпа, кажется, отхлынула от ворот Халк.

— Я знаю, мятежники на Ипподроме. Но они вернутся. Пошли за Велизарием и Мундом, мне необходимо их видеть!

Нарсес повернулся, но Феодора остановила его.

— Ты мне тоже нужен, Нарсес. Но сначала зови их.

Через несколько минут посланник вернулся. За ним следовали военачальники.

— Твое величество, я принял решение заменить стражу ворот герулами, — сказал Велизарий. — Я привык доверять только тем, кто доказал свою преданность.

— А что предлагает его величество? — спросил Мунд.

— Он не сообщил мне, — последовал ответ.

— Но что-то следует делать уже сейчас! — воскликнул Велизарий. — Меня учили определять решающий момент в битве. Похоже, он наступил. Только немедленный удар может изменить положение, потом это станет невозможным.

Феодора решительно встала:

— Пойдемте, поищем императора!

Юстиниан сидел в одиночестве. На его коленях лежал тяжелый свиток пергамента.

Он снял императорское одеяние. Сейчас на нем было то, что он часто надевал в эти дни — простая и грубая монашеская ряса. Она была подпоясана веревкой, капюшон горбом торчал на спине. На ногах были сандалии.

Лицо императора было измученным.

Военачальники остались за дверью, а Феодора вошла в библиотеку и приблизилась к супругу.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Я читал, — уныло отвечал император. — Апокалипсис святого Иоанна. Я ищу истолкование этих ужасных событий. И, кажется, нашел то, что искал.

Юстиниан взглянул на нее снизу вверх, а затем голосом, полным возвышенного трепета, произнес:

— «И вышли на широту земли и окружили стан святых и город возлюбленный: и ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их. А диавол, прельщавший их, ввержен был в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк…»

Он опять поднял глаза.

— Это ли не пророчество? Стан святых — где это, по-твоему, если не здесь? Во дворце сотни священников, епископов, патриархов, людей чистой и богоугодной жизни. Город возлюбленный — сам Константинополь. Огонь с неба — пламя, охватившее все вокруг. Но диавол — кто он? О ком говорит апостол?

Феодора не позволяла себе смеяться над его верой. Поиски пророчеств в «Откровениях» были постоянным занятием Юстиниана. Но прежде это было скорее развлечением, нежели серьезным занятием. Теперь же император исступленно черпал надежду в Священном Писании. Она снова почувствовала к нему жалость, смешанную с любовью. Так относится мать к больному и хилому ребенку. И тем не менее она пришла по делу.

— Со мной здесь оба военачальника — Велизарий и Мунд. Они ждут, если, конечно, ты собираешься что-либо предпринять, — обратилась Феодора к мужу. — Мы должны отомстить за поджог дворца.

— Не сейчас, нет, еще не сейчас… — отрешенно проговорил Юстиниан.

— Когда же?

— О, это только взбесит народ. Я должен попытаться еще раз.

— О чем ты?

— Я обращусь к ним сам!

Феодора изумилась:

— Ты? Ты рискнешь предстать перед этой кровожадной стаей?

— Я все обдумал и теперь уверен в успехе. Завтра я войду на Ипподром, когда они соберутся там. В руках у меня будет Священное Писание. На нем я поклянусь, что прощу их и соглашусь с их требованиями при условии, что они немедленно прекратят разбой…

— А если они откажутся?

— Но они не должны отказаться! Они не могут этого сделать! — вскричал он в отчаянии.

Мгновение в комнате стояла тишина, затем послышался голос Велизария:

— Ради твоей безопасности, о великолепный! Мне кажется, что это сомнительное предприятие не сулит ничего хорошего…

— Замолчи! — прервал его император. — Все считают себя вправе указывать мне, что я должен делать! У вас была возможность! Что это дало? Теперь попробую я! Все ли понятно?

Велизарий кивнул. На его шлеме была совсем свежая вмятина от камня.

— Это твое право, ослепительный, — вымолвила Феодора. Не оборачиваясь, она покинула библиотеку, оставив императора с пергаментом на коленях.

Военачальники последовали за ней.

— Сейчас уже ничего не поделаешь, — сказала им Феодора. — И тем не менее — подготовьте войска.

Велизарий и Мунд почтительно отсалютовали императрице и вышли, гремя доспехами.

Нарсес поджидал ее на женской половине. Его тощая фигурка в длинной желто-голубой накидке, с золотой цепью на груди, казалась надломленной. Но Феодора видела только нежные, хоть и неправильные черты его лица и почти болезненный отблеск острого ума на нем.

Он был очень некрасив — и в то же время восхитителен. Из всех окружавших ее людей она доверяла только ему. Он один понимал ее. Они даже мыслили порой совершенно одинаково. Так не бывало у нее ни с кем другим, даже с Юстинианом, потому что между ними не существовало различия полов. У Нарсеса были и мужская сила мысли, и мужская точка зрения на вещи и явления, но физически он был по-женски мягок и утончен. С этим человеком Феодора чувствовала себя так, будто ее мысли, чувства и желания заключены в хрустальную шкатулку и выставлены на всеобщее обозрение. Это доставляло ей известные неудобства, но придавало и уверенности. Она знала, что ее поймут.

— Ничего нового? — спросила она, подходя к Нарсесу.

— Твое прекрасное величество намекает на то, что я уже кое-что разузнал у других евнухов? — ответил тот вопросом на вопрос.

Феодора кивнула.

— Пока нет. Но, возможно… — Он поколебался и искоса глянул на императрицу. — Если мне будет позволено, у меня есть предложение…

— Говори, — сказала она.

— Речь идет об императорской казне. Если предложить кому следует и проявить щедрость, то деньги могут сделать немало.

К золоту маленький евнух относился с почтением.

Феодора задумалась. Потом медленно проговорила:

— Сорить деньгами глупо. Но мысль ты подал превосходную. Да, есть такие, что за деньги могли бы помочь.

— Кого твое величество имеет в виду?

Она назвала.

Нарсес удивился:

— Как? Вожди Синих?

Феодора кивнула:

— Посеять раздор в стане врагов — превосходная стратегия. Мятежников необходимо разделить. Союз Синих и Зеленых противоестествен, и у них было время, чтобы это понять. Теперь они вспомнят все — и незаконные привилегии, и неправедно поделенную добычу.

— Очень даже возможно, — задумчиво бормотал Нарсес.

— Наверное, ты смог бы встретиться с этими людьми?

— Да, действуя через евнухов.

— Как? Ты доверяешь евнухам? Ведь они меня ненавидят!

— Возможно. Но они спасут свою императрицу. Не ради нее самой. Сделают они это для меня.

— Ты в этом уверен?

— Как бы мы ни были слабы, сила, которой обладаю я, удерживает нас вместе. Как дворецкий императора, я, Нарсес, сейчас главный среди них. Поэтому они относятся ко мне с тем же уважением, с каким относились бы к любому другому на моем месте. И разве не лучше награждают того, кто усердно исполняет повеления? Евнухам цвет золота особенно дорог. Если твое величество почтит меня своим доверием, клянусь святым апостолом Филиппом, который проповедовал евнухам в Эфиопии, я сделаю все, чего ты ни пожелаешь.