Наконец она расслабилась, лежа рядом с ним и прислушиваясь к дыханию мужа. Оно было глубоким и спокойным. Он всегда легко засыпал.

Феодора еще долго не могла уснуть. Сегодня она потерпела поражение на том поприще, где так часто побеждала.

То, чего она боялась, становилось очевидным. Юстиниану не хватало решимости и энергии, чтобы стать великим императором. Грандиозные деяния ему не по плечу.

Феодора стиснула ладонями виски. Это было как внезапное озарение. Народ она знала, сама из него вышла. Для нее стало очевидно, что ленивые, жадные, эгоистичные жители Константинополя поняли эту слабость императора.

Единовластие может существовать только при твердом властелине.

Узнав о победе, Антонина поспешила присоединиться к Велизарию и возвратилась вместе с ним. По праву супруги полководца она теперь наблюдала триумфальный марш с царской галереи дворца Халк вместе с Феодорой и Юстинианом.

Это был великолепный триумф. На время толпа позабыла свое недовольство властью и приветствовала воинов, доказавших свою отвагу в битве.

Первыми на площадь вступили неизбежные эскувиты. Блистая серебром и золотом доспехов, они так заносчиво держали себя и так надменно смотрели по сторонам, словно это они одержали победу при Дарах. Но никто из них и не нюхал настоящей войны.

Вслед за эскувитами показались в колонне по четыре молчаливые всадники. Гремела военная музыка, развевались знамена. Исхудавшие и сожженные солнцем, оборванные, но во всеоружии — с луками и колчанами за спиной, с копьями у стремени, с длинными мечами — шествовали комитаты, возвращавшиеся в столицу.

Широко шагая и покачивая плечами, прошли свирепого вида пехотинцы. Кожаные и меховые одежды делали их похожими на косматых диких зверей. У них были маленькие шлемы, украшенные изображением морды того животного, чья шкура и отрубленная лапа болтались за спиной, свисая до земли, круглые железные щиты и кривые, острые, как бритва, сабли. Это были герулы, которыми командовал опытный военачальник Мунд, о ком поговаривали, что он наполовину язычник, так как его мать была наложницей воина-гота.

Затем пришел черед добычи: огромного количества захваченного у персов оружия и доспехов. Его несли пленные воины, которых вскоре продадут как рабов; пятнадцать колесниц с косами, прикрепленными по бокам, также влачили пленные; далее следовали знамена и шиты персидской знати, украшенные драгоценными камнями, золотая повязка военачальника Фируза, попавшего в немилость к царю Каваду после сокрушительного разгрома, мулы, нагруженные тюками с золотыми монетами и драгоценностями, которые поступят в казну, черноглазые белолицые пленницы, прежде развлекавшие цвет персидской армии. В прозрачных шароварах и разлетающихся халатах, с цветами в волосах, они были очаровательны, но испуганы, прекрасно зная, что их ожидает.

Добыча была изрядной. Зрелище ее впечатляло, в особенности если учесть, что все это было захвачено только в битве. Византийцы дивились, как велико должно быть богатство персов, если так снаряжена их армия, и как заманчиво было бы овладеть этой страной.

Шествие сопровождала сотня пестро разодетых танцовщиц. Они кружились, разбрасывая цветы. От этого зрелище казалось еще более пышным.

Наконец показалась вереница колесниц с военачальниками. Первой, влекомой четырьмя прекрасными белоснежными конями, правил сам Велизарий.

Его ожидали и встретили с восторгом. Непокрытая голова, всклокоченная борода, глаза, сверкающие из-под выгоревших на солнце бровей. Доспехи сидели на нем как влитые. Пурпурный плащ, переброшенный через плечо, добавлял этой статной фигуре величия.

Когда Велизарий поднял меч, приветствуя императора, Феодора пристально взглянула на него. Настоящий мужчина. Первый солдат империи. Истинный лев!

Она быстро перевела взгляд на Юстиниана, невольно сравнивая. Один бледен и сутуловат — другой мускулист и силен, как атлет. К тому же, выражение лица воина и каждое его движение говорили о сознании своей силы, в то время как внешность Юстиниана не говорила ничего.

Но… Юстиниан — император. С этим не поспоришь.

Эта мысль вернула ее на землю. Феодора бросила взгляд на Антонину. Жена Велизария облокотилась на парапет, наслаждаясь мгновениями славы. Ее муж, заметив Антонину, благодарно улыбнулся ей.

Она бросила ему розу, и та упала на камни прямо перед колесницей.

Велизарий опять улыбнулся — зубы сверкнули в густой бороде, и протянул руку, чтобы поднять цветок. Но стебель был коротким, и воин не дотянулся. Лицо Антонины стало каменным. Она досадовала, что муж не смог подхватить брошенный ею цветок.

Но это был всего лишь ничтожный эпизод. Народ продолжал бурно приветствовать победителей.

Одного этого мгновения Феодоре было достаточно, чтобы все понять. Антонина, уверенная в своей власти над Велизарием, была к нему холодна. Еще один Геракл, унижающийся перед Омфалой…

Сейчас, когда шествие завершилось, Антонина напропалую кокетничала со всеми мужчинами, попадавшимися ей на глаза.

Феодоре захотелось подойти к ней и напомнить, как подобает вести себя жене героя. Но вместе с этой мыслью пришла другая.

Хотя победители уже удалились, восторженная толпа еще не унялась. Среди публики многие были в одеждах на гуннский манер — с широкими рукавами-крыльями. Их было гораздо больше, чем Феодора могла себе представить. Велизарий был народным любимцем.

Пока она ничего не могла возразить. Он заслужил этот миг славы. Но события и люди имеют свойство меняться. И может прийти день, когда власть над этим солдатом — тайная власть — будет иметь решающее значение.

Феодора размышляла и об Антонине. О, эта женщина совершенно не изменилась с тех пор, как ушла с улицы Женщин. Мыслями и душой она оставалась маленькой шлюхой.

И из этого, и из слепого обожания Велизария можно будет когда-нибудь извлечь большую пользу.

До Двенадцатой ночи, то есть до шестого января, Рождество протекало мирно. Но этот праздник был невероятно хмельным и шумным — настолько, что стражники ходили в толпе не поодиночке, а группами, выискивая пьяных буянов.

Шестого января церковь отмечала три события — наречение Христа, брачный пир в Кане Галилейской, где было явлено первое чудо, и Поклонение Волхвов Божественному младенцу.

В этот едва ли не важнейший религиозный праздник повсюду собирались толпы.

Но были обычаи более древние, чем христианские, и простой народ их соблюдал не менее строго. Например, эта ночь, называемая Двенадцатой, — именно столько дней отделяло ее от Рождества. В эту ночь в домах жгли свечу, впервые зажженную год назад в этот же праздник. В течение года ее изредка также зажигали — в величайшие церковные праздники. В эту ночь свече давали сгореть до конца, пока хозяева пьют вино и закусывают. После того, как свеча догорала, зажигали новую, предназначенную на ближайшие двенадцать месяцев. Этот обычай возник из языческого праздника огня в Древнем Риме.

Но Двенадцатая ночь считалась и ночью чудес, когда изгонялись злые духи, привидения и демоны. Как правило, по улицам бродили толпы народу, звоня в колокольчики, гремя посудой и, главное, со свистом рассекая воздух бичами. Именно этот звук и призван был отпугивать злые силы. Люди при этом визжали и вопили, создавая поистине адский шум, что должно было разогнать всех пособников сатаны, нашедших приют в городе за минувший год.

Хотя это празднество и проходило достаточно шумно, оно всегда несло с собой приподнятое настроение. Но эту ночь начисто испортила золотая молодежь из партии Синих, переростки-ювенты. Они крушили все, что попадалось под руку, и рыскали по улицам в поисках все новых несчастных.

Их жертвой мог стать любой, кто подозревался в принадлежности к Зеленым и кому неоткуда было ждать помощи. Его могли хлестать плетьми, пока он не истечет кровью. Какой-нибудь молодчик, гордясь своим умением, мог продемонстрировать на жертве, как следует вырывать клочья мяса особым ударом или метким щелчком бича выбить глаз. Если жертве удавалось убежать после истязаний, можно было считать, что она отделалась легким испугом. Потому что, если бы ей взбрело в голову оказать сопротивление, в ход пошли бы ножи и мечи, и, возможно, несчастная вдова на следующий день обнаружила бы труп мужа в каком-нибудь из закоулков.