— Я помню его… УхI МухIама однажды гостем был в нашем доме (УхI — название одного из обществ Антратля — ред.), — рассказывает тётя. Было много народу, когда он вошёл, пошли шутки, колкости, хохот, все оживились. Кто-то спросил за столом: «Скажи честно, УхI МухIама, сколько баранов ты своровал?». Тот хитро прищурился и указательный палец направил на голову: «Сколько там волос, столько, наверное». Все посмеялись. Кто-то другой заметил: «Лучше этого досыта накормить, а то сворует что-нибудь и исчезнет ещё, ешь и после еды дуа сделай». УхI МухIама странно ухмыльнулся, всё тот же указательный приставил к своему горлу, провёл вниз по нему и сказал: «За всю жизнь тут, кроме чистой воды из родника, ничего халяльного не прошло». Гости опять расхохотались. Был такой странный человек, — вспоминала тётя. Он моему деду признался и попросил прощения за то, что однажды по дороге в Цор через Джурмут с веранды дедовского дома своровал баранью тушу. Сказал, что были в пути, поздняя осень и были голодны как волки, пришлось воровать. Дед простил, халяль сделал ему это.

Поговаривают, что в голодное время благодаря своему умению воровать много сельчан спас. Всё, что у одних брал, раздавал другим. Такой своего рода благородный рыцарь, абрек Зелимхан или Робин Гуд Антратля (Семиземелья). Его все знали, он всех знал и все к нему относились с юмором, не вызывал он никакой ненависти и неприятия, несмотря на такое своё не очень похвальное занятие. Был в нём ещё талант к стихосложению. По образу жизни, странности поведения, непредсказуемости в поступках был таким поэтом-бунтарём. Мне очень странным показалось, как он выжил в век доносов, репрессий, казней даже по надуманным преступлениям, в то время как у него ненадуманных было выше крыши.

Рассказывали, как он совершил побег из здания милиции в Тлярате. Старый корпус был построен на краю пропасти. Говорят, УхI МухIама каким-то образом пробрался оттуда вниз, а реку Джурмут то ли вброд перешёл, то ли переплыл — ушёл оттуда. Спрятался у себя дома в УхI ада и отправил на следующее утро жену с едой в милицию себя навестить. Чтоб не додумались дома его искать.

Но мне он не этим интересен, воров, казнокрадов и прочих грабителей у нас было много. УхI МухIама был безупречным поэтом. Жаль, что из его стихов остались в народной памяти отдельные, незначительные строки. О чём же была поэзия УхI МухIамы? По большей части он писал о трагическом конце своих друзей-абреков в лесах Цора и в горах Джурмута. Большую дружбу он имел с нашими джурмутовцами, для которых воровство овец, крупного рогатого скота и коней было в то время чуть ли не главной профессией. В Камилухе было много друзей по тёмным делам у него. Но были у УхI МухIама стихи, посвящённые тем, в ком признавал он отвагу и благородство.

В Камилухе был один очень уважаемый человек по имени АхI мадав. Он ударил хI акима Советской власти, этим воспользовались его недруги и подвели его под репрессии. Суд состоялся в Тлярате, позднее его отправили оттуда в Хунзах в тюрьму, и дальше он бесследно пропал. УхI МухIама и Завурбек из Чадаколоба, как услышали в Цоре, что забрали АхI мадава, прискакали в Чадаколоб, зарезали ягнёнка, сварили мясо и отправились на лошадях в Хунзах его навестить в последний раз. Известно было, что не вернётся оттуда, были времена жестокие и кровавые. Оказалось, что в то утро АхI мадава отправили этапом в Темирхан-Шуру и дальше в Петровск. Вернулись друзья обратно с большим огорчением. УхI МухIама от отчаяния написал стих, в котором проклял и судью, который вынес решение, и доносчиков‑камилухцев.

Мун туснахъ гьавизе мацI ал гьарурал,

ЦIуял гьерсихъаби гьарчица чI вайги,

Дуе ахирисеб диван къотI арав,

Анцухъа Асильдар Росси тун айги.

Трусливые лжецы, кто доносил на тебя,

Пусть в этом мире попадут под камнепад.

Асильдар из Анцуха, кто вынес приговор,

Да покинет он сам Россию навеки.

Был ещё и отдельный стих, посвящённый АхI мадаву, где воспевалось его благородство, мужество и прочие достоинства. Говорят, в Камилухе есть человек, что помнит его, даст Аллах, непременно найду стихотворение и поделюсь. А пока мы знаем всего две строки из этого стиха. Их вместе с другими народными песнями исполняла известная певица Манарша Дибирова, которая была замужем за камилухцем. Они звучали вот как:

…Лъебелазда, Кьанада, къармал тун ТI омуразда

ТI ад чI ван щвараб багI арбакъ, щинкIун ана нукI кI лакье…

…У тлебелал, у тлянадинцев и в Джурмуте —

без камилухцев

Взошедшее солнце в своём зените

пропало за тёмными тучами…

Ещё одну песню поют и сегодня в Джурмуте, к сожалению, тоже не знаю её целиком:

БецI ал сардал хI алий ккун,

АхI лъимаздеги рахун,

БахI арзал сверун ккуна,

ЧКялъул малгIуназ.

Къокъаялъул цевехъан -

МухIамадтI али чI вана.

Пирхараб пири гI адин,

Пахрудин тI агIун ана…

В подстрочном переводе теряется красота слога, ритм, но перевожу, чтобы было понятно, о чём речь:

Воспользовавшись тёмными ночами,

Поднялись до Ахтлимала,

Окружили тайно героев

Малуъны (нечисть) из ЧК,

Предводитель Мухаммадтали

Пал первым в бою,

Пахрудин, словно молния,

Пропал в ночной мгле.

Одним словом, УхI МухIама, этот загадочный человек с противоречивым характером, оставил яркий след в жизни Антратля в прошлом столетии. Он воровал и делился тем, что ворует. Был щедр и открыт, говорил не на ухадинском говоре анцухского диалекта, а на болмаце, то есть на литературном аварском. Его мировосприятие шло вразрез и с шариатскими, и с государственными законами, но у него был свой кодекс чести, который УхI МухIама никогда не нарушал.

В нём был талант поэта и бунтарский дух. К большому сожалению, многое из того, что он написал, потеряно. Его внучка мне рассказала, что некий ухадинец после смерти УхI МухIама тетрадь с его стихами отдал одному штатному поэту из Союза писателей в Махачкале, и тот сказал, что не нашёл в записях поэзии. А сама тетрадь пропала. То ли потеряны стихи, то ли присвоил их кто-то. Ухадинец, далёкий от поэзии, махнул рукой и забыл. А я вот забыть никак не могу. В океане талантливого и бездарного воспевания страны Советов, Ленина, Сталина и коммунизма очень ярко прозвучал бы сегодня бунтарский мощный голос УхI МухIамы. Голос человека, что сочинял не для того, чтобы его напечатали, не для государственных наград, а потому что природа его была такой! Который писал не за письменным столом в душном кабинете, вымучивая каждую строчку, а так же, как и жил, как стрелял, дрался, уходил от погони, слившись со своим конём, бешено несущимся по нашим горным тропам, уносящим хозяина от верной смерти.

— Историй, как шайтаны или будалаи забирали детей, было много. Слышала в детстве от покойной бабушки, как некий гортнобец (Гортноб — это такое селение) нашёл в местности Маала Росо мальчика лет 16, непохожего на наших детей, — продолжила тётя.

— И что тут необычного?

— Дело в том, что мальчик этот был необычный. Он был не из наших, хотя был похож на наших детей. Одет был в какие-то шкурки, на голове шапка, связанная из травы. В руках держал посох с волосистым покровом наподобие рогов оленя ранней весной, а на спине у него висел небольшой мешочек из коры белой берёзы, привязанный сверху.

— Ты кто? Чей ты сын? — спросил гортнобец загадочного мальчишку, не понимая, как он мог оказаться в местности настолько отдалённой от аулов и людей. А тот ответил на чистом джурмутском говоре: