— Ты следуй за нами, мы завтра вернёмся к нему, иначе все вместе с отарами замёрзнем тут, — ответил ему человек из общества Тлянада. Он был прав: чем поможешь мёртвому, когда живые с трудом передвигаются?

В ту ночь все представители верхнего участка общества Антратль — Анцросо, Богнода, Тлебел, Тлянада, Джурмут — собрались под скалой, чтобы переждать ночь и бурю. Считать овец и разбираться, где чьи — не было ни сил, ни смысла. Решили, что вместе пойдут в Цор, а там уже каждый по метке честно отберёт своих овец, если же не найдёт — на то воля Всевышнего. Утром часть людей и овцы направились в Цор, другие вернулись к покойнику, чтобы его забрать и похоронить. Кто-то признал его, оказалось, это чабан из общества Тлянада.

На следующий день перевал был пройден. Голодные, обессилевшие овцы спускались, падая от слабости на колени, словно высыпанный из мешка рис, медленно ползли по склону.

Как люди отбирали своих овец, как поделились, мне неизвестно, — говорит отец, — но известно, что люди тогда были набожные и честные, редко кто претендовал на чужое.

— Наверное, каждого обязали дать клятву на Коране, что не взял чужих животных, — выдвигаю я свою версию, — иначе все передрались бы. Только Коран и клятва могли вопрос решить.

— Я не знаю, об этом дядя Али не рассказывал; о конфликтах на этой почве тоже я ничего не слышал, — говорит отец, — но про этот год Большой беды люди помнили и рассказывали друг другу как о примере мужества и сплочённости наших людей.

Почему отец, который сейчас болен и слишком слаб для такого длинного повествования, решил рассказать мне эту историю, я не знаю. Может быть, случайное слово или обрывок разговора натолкнули на воспоминание. А может быть, он сознательно выбрал время, решил, что именно теперь мне нужно этот рассказ услышать.

Как-то в один пасмурный осенний день в Тлярату к отцу в гости заглянул Магомед Кебедов из Бежта. Они с отцом были в приятельских отношениях, и если Кебедов приезжал в Тлярату, обязательно навещал отца. Одним словом, скучный пасмурный осенний день осветил для отца кунак из Бежта.

Магомед Кебедов — это тот самый человек, который в конце 1990‑х своим трактором проложил через перевал автомобильную дорогу в Грузию. Человек, который всю жизнь занимается благотворительностью и добрыми делами, общественник, правозащитник, борец с коррупцией и произволом властей. Такой неугомонный тип, которого невозможно ни испугать, ни подкупить. Вот что Кебедов поведал отцу в тот день:

— После того как я открыл дорогу, весь Нагорный Дагестан начал ездить в Грузию и Азербайджан. Пошла торговля, перегоняли оттуда машины, туда возили продукты, разница цен была большая. Вспоминаю одну из последних поездок в Грузию.

Была, как и сегодня, поздняя осень и пасмурная погода. Очень хотел до закрытия перевала ещё раз побывать в Грузии, решить кое-какие вопросы и навестить своего кунака там. Выехал утром из Бежта. На перевале уже лежал снег, с большим трудом на грузовике ЗИЛ‑131 я проехал и спустился в Цор. В ту же ночь пошёл к кунаку.

Оказалось, мой кунак, который раньше жил в роскоши и богатстве, еле сводит концы с концами. В его поведении даже в бедности чувствовалось достоинство, он делился с гостем — со мной — последним куском. Дома холодно, не заготовлено дров на зиму, крыша протекает. Дом совсем не ухожен, жена болеет, и сам он уже немощный старик.

Рано утром я встал, кунаку ничего не сказал, попросил топор у соседа, завёл машину и поехал в лес. За полдня заготовил полную машину дров, выгрузил их во дворе кунака, разложил, распилил, наколол. Поднялся на крышу и подлатал, где она протекала. Растопил печь, сделал хороший чай, налил всем троим и сел со стариками за стол. В комнате стало тепло и уютно. Трещали горящие дрова, легко шипел чайник, тикали часы. Старики молчали.

И я спросил у кунака:

— Ну что, дядя Карло, доволен ты? Как тебе чай?

Старуха заплакала и начала на грузинском благодарить меня. А старик махнул рукой и промолчал. Я чувствовал себя безгранично счастливым, мы оба понимали смысл этого молчания.

Вместе с тем погода ухудшалась, а мне надо было, пока перевал не закрылся, обратно в горы. С большими трудностями, через снега и бури я добрался до Бежта. В ту ночь выпал большой снег, и моя любимая солнечная Грузия, и кунаки остались на той стороне.

Я радовался, что успел им заготовить дрова. Это была одна из моих последних поездок в Грузию, по моей личной дороге. А потом её у меня украло государство.

Российские пограничники закрыли дорогу и границу и навсегда лишили людей возможности поехать в Грузию через Бежта. У Кебедова забрали дорогу, которую он делал для народа и для себя без помощи государства. А у нас у всех вместе с Кебедовым забрали Грузию и Азербайджан, родственников, которые живут в Цоре, многовековую историю и дружбу с людьми на той стороне.

Это была поздняя осень 1946 года. Жители верхнего участка Тляратинского района через перевал спускались в Алазанскую долину, в Джаро-Белоканы, чтобы привезти оттуда пропитание на зиму — пшеницу везли, кукурузу. Поехал туда вместе с женой один тлебелав (житель Тляратинского района). В пасмурное осеннее утро он вышел с женой на базар в Белоканах, чтобы купить кукурузную муку для семьи. На базаре один джарский старик показал ему на облака, которые затянули небо, и сказал:

— Ожидается снегопад. Если тебе в горы надо, то вряд ли успеешь, никто не успеет в такую погоду… Между Белоканами и Джурмутом Большой Кавказский хребет, где снега бывают почти до лета.

К словам старика молодой человек не прислушался. Рискнул пойти в горы. Там, в горах, семья, маленькие дети, которые ждали родителей. Нельзя было не идти. Они с женой шли пешком, каждый на спине нёс больше половины мешка кукурузной муки и разную мелочь. Когда приблизились к перевалу, уже шёл снег, усиливался ветер. Горец с женой остановились и посмотрели на оставшиеся внизу Белоканы.

— Если за три-четыре часа успеем перейти самую вершину, то по ту сторону будет легче, — сказал мужчина молодой жене.

Она плакала и умоляла: «Вернёмся обратно. Мне всё хуже становится, я не смогу больше километра пройти, а снег и буря всё усиливаются!».

На подъёме от Белоканов они встретили всадника, спускавшегося с гор. Он объяснил молодому человеку, что перевал практически закрыт и не смогут они перейти.

— Тем более, женщина не сможет, видно, что она совсем слабая, — сказал он. Жена сказала, что не пойдёт дальше.

Горец бросил на неё суровый взгляд и, не повысив голоса, сказал: «Ты хочешь вместе с падарав (азербайджанцем) вернуться?».

Она поняла упрёк и молча последовала за мужем. Ветер бил им в лица. Азербайджанец ещё помедлил, глядя, как теряются в начинающейся снежной буре два тёмных силуэта, и продолжил свой путь. На следующее утро во дворах Белоканов были метровые сугробы. И азербайджанец сказал белоканцам, что один тлебелав с женой пошёл в горы против бури. Судя по снегу, вряд ли он дошёл до дома, скорее достанутся их трупы волкам на перевале. Узнать о его судьбе невозможно — тогда не было никакой связи гор с Цором. Оставалось дожидаться весны и открытия перевала. Прошла зима, наступила долгожданная весна. Два джурмутовца, дядя моего отца Али и его друг Шамсудин, отправились в Белоканы, чтобы забрать лошадей, оставленных там на зимовку. Почти полдня прошло, пока они добрались до перевала. Вытащили мешочек с толокном и сыром, пообедали и прилегли чуточку отдохнуть. Али почти задремал, а Шамсудин всё не мог успокоиться, время от времени с тревогой оглядывая окрестности. Вдруг он вздрогнул, оглянулся и крикнул Али:

— Ты слышал?!

— Что?

— Какой-то шум…

— Где?

— Где — не знаю, появляется и исчезает.

— Кажется, это шум куропаток, нет?

— Не знаю… нет!!! Нет!!! — крикнул он и побледнел.

— Я слышу зикру, зикру это!!!