— Возьми, Гешул Патима, эти деньги. Найди самую красивую девушку в Джурмуте, купи ей серебро, золото и лучшие платья и сыграй мне свадьбу. Кто может знать лучше Гешул Патимы, как играть свадьбы и создавать семьи? Ты достаточно вышла замуж, дай выйти замуж и другим девушкам.

Я как-то рассказывал о крылатых выражениях и поговорках древнего Джурмута. Горцы ведь ничего просто так не говорят, за каждой поговоркой стоит история, какое-то событие. Многое потеряно, став неактуальным, но есть и такие, что прорвались к нам сквозь толщину веков. Вот, например, «Чухъил гьоболлъи» (гостеприимство по черкеске). Смысл-то ясен, но как эта поговорка зародилась? Как-то мне удалось разговорить отца на эту тему. Он на мгновение задумался и попросил ещё стакан чаю. А это уже предвестник какого-нибудь рассказа или истории.

— Был некий Маралбег из Чорода, — начал отец. — Зажиточный крестьянин с большой отарой овец, с гарцующими ухоженными конями, красивым домом и оружием в серебре. Пользовался большим почётом в Цоре, в Джурмуте, даже в соседней Чароде, в Гочобе было, говорят, много друзей у него, — сказал отец, попросил сахара к чаю и продолжил.

— Маралбег на зиму спускался в Цор, летом поднимался в горы с отарами. Имел большие земли для сенокоса и жил себе, как князь Троекуров на собственной усадьбе со своими прихотями. Помнишь из «Дубровского» Пушкина?

— Да, конечно, — говорю я, чтобы отца как можно быстрее вернуть от Троекурова к Маралбегу, — Маралбег тоже имел крепостных своих, как русский князь?

— Нет конечно. В горах такое не могло быть, там каждый уздень живёт своей жизнью. Я в смысле, что он был богат. Земли, отары, лошади и прочее. И вот однажды спустился Маралбег в Цор со своими отарами и зимовал там. На зиму он в Белоканах арендовал земли у одного богатого кабахчелца. У них были хорошие приятельские отношения. Цорский аварец тоже имел там большие земли, фруктовые сады и своё хозяйство.

Маралбег часто навещал своего кунака в Кабахчеле. У кунака был единственный сын, вырос он, и кабахчелец решил сыграть свадьбу сыну. Пригласил он Маралбега на свадьбу в Кабахчел. Понятно, что даже при одинаковом достатке человек из Цора и горец очень отличаются друг от друга по менталитету. Наши соседи за хребтом очень помпезно отмечают такие мероприятия. Это у них своего рода самоутверждение, признак социального статуса. Возможно, это пришло от азербайджанцев, которые вместе с ними живут. В горах это не проявляется, и если человек позволит лишнее, его джамаат будет осуждать. Наступило время свадьбы кунака. Маралбег не успел пойти домой и прилично одеться и собрался в своих чабанских лохмотьях на кабахчелскую свадьбу. Когда чабаны сделали ему замечание, как, мол, можно так пойти на свадьбу понтовитых и брезгливых кабахчелцев, Маралбег сказал:

— Ле, кто меня знает лично, и в такой одежде примет, до мнения тех, кто не знает, Маралбегу нет дела, пусть как хотят, так и думают.

К обеду добрался он до двора кунака. Там под виноградным навесом зурна, барабан, танцующий весь Кабахчел, с утра уже все навеселе. Маралбег у одного спросил, где его кунак. Тот усмехнулся, что-то сказал и ушёл. Подошёл к другому, он и слушать не стал. Когда Маралбег собирался уходить, один молодой человек подошёл, посмотрел на его изодранные чарыки, на лохматую папаху и сказал:

— Хозяин с хакимами из Евлаха внутри, тебя не пустят туда, гьоболав. Там важные люди, идём я тебя накормлю вон там, — и указал на пустой столик в углу двора. Маралбег ничего не ответил и молча ушёл. Поехал оттуда в Пошбина, где останавливался у кунака. Побрился, надел новую черкеску, взял кинжал в серебре, надел каракулевую папаху, сел на гнедого коня-иноходца и направился в Кабахчел. Как прискакал красивый конь и нарядный всадник, тут же всей свадьбой встретили его у порога. Кто-то коня взял, второй обнял, и кабахчельцы встали в ряд, чтобы подать руку вновь прибывшему важному гостю. Тут же его повели к хозяину в кунацкую, всем гостям представили и посадили на почётное место за столом. Вмиг принесли Маралбегу варёное мясо, хинкал, долму и прочие яства азербайджанкой кухни. Маралбег молчал и не спешил приступать к трапезе. Когда кунак сказал: «Бисмиллах делай, Муралбег-муалим, ты с дороги, проголодался, наверное», Маралбег шлёпнул по подолу своей черкески и крикнул:

— Кванай, чухъа!!! (Ешь, черкеска!!!) Кванай, ханжар!!! (Ешь, кинжал!!!).

Гости из Евлха и кабахчельцы в полном недоумении смотрели, гадая, не свихнулся ли бухадар с гор. Вмешался хозяин свадьбы:

— Ле, Маралбег, что с тобой? Черкеска и кинжал как могут кушать? Ты сдурел что ли?

— Это ведь для черкески и кинжала кушать подали? — возразил Маралбег.

— Как это понимать? — спросил кунак.

— Как это понимать? Я объясню тебе мой, милый друг!!! Этот же Маралбег из Джурмута ровно час назад бегал по твоему двору и искал тебя, ни один кабахчелец прилично на мой салам не ответил, все отмахивались как от назойливой мухи. Я был в своих чарыках и лохматой чабанской папахе. Хотел разделить с тобой радость и сразу вернуться к своей отаре. Не пустили меня к тебе, и как гостя меня никто не принял. Пришлось съездить в Пошбина, переодеться и надеть кинжал в серебре.

И теперь меня посадили на вот такое почётное место и угощают хинкалом. Поэтому эту еду дали не Маралбегу, а черкеске и дорогому оружию. Вот что вам навязали падарал (азербайджанцы), горцам, для которых выше всех вершин была собственная честь. Я не намерен принять от вас чухъил гьоболлъи (уважение черкески), я хочу, чтобы ты во мне видел прежде всего человека, — сказал Маралбег и покинул свадьбу.

Маралбег, как я упоминал в прошлых заметках, был зажиточным крестьянином с отарами овец, собственной землёй в Цоре и в горах, человек тонкий, язвительный, ироничный и острый на язык, у которого на все случаи жизни были свои словечки и присказки. Многие из них стали крылатыми выражениями в Джурмуте.

Одно из таких выражений: «Къаралал рехьрабгу ХI ажимурад гI адин тархъила» (боится как Хаджимурад карахцев). Так говорят, когда человек боится непонятно чего. Что за Хаджимурад, какие ещё карахцы, как мог легендарный, самый известный в горах Хаджимурад Хунзахский, которому неведомо было такое чувство как страх, бояться карахцев? И об этом ли Хаджимураде речь, вы поймёте чуть позже.

Маралбег занимался торговлей и поехал в Карах за баранами, чтобы продать их вместе со своей отарой в Кахетии или в Белоканах. С утра оседлал Маралбег своего иноходца вороного цвета по кличке Хаджимурад, надел красивую черкеску, оружие в серебре, сел на коня и направился в Карах. Было цветущее лето и ясный солнечный день. Ближе к концу дня он через Нукатльский перевал спустился к реке Кара-Койсу и держал путь в сторону Гочоба.

От речки по узкой тропинке поднялся на гору, конь шёл быстрой иноходью в сторону аула. Но, когда после очередного поворота открылась ровная дорога, конь прервал быстрый ход и встал как вкопанный, затем фыркнул и прыгнул с тропинки вниз по крутому склону. Маралбег упал и полетел кувырком в овраг. За ним так же кувырком летел конь. Приземлившись, Хаджимурад минутку полежал, фыркнул, заржал и встал на ноги.

С крутого склона вниз к коню и всаднику бежали женщины узнать, целы ли оба. Маралбег встал, шагнул навстречу, поблагодарил их за заботу, сказал, что жив и доберётся сам до Гочоба.

Тогда-то он и понял, что конь на быстром ходу, вывернув из-за поворота, неожиданно увидел прямо перед собой женщин, что косили траву. Их-то он и испугался. Маралбег поправил седло, себя привёл в порядок и направился в сторону Гочоба. Когда вошёл в село, было предзакатное время, вершины дальних гор были залиты последними лучами солнца. Решил прямиком направиться не к своему кунаку, а на аульский годекан, где все собираются вечером для беседы. Там удобнее будет поговорить с гочобцами о делах, да и по гочобцам он соскучился. Тут его все знали, сам тоже многих знал.