С того дня я помидоры беру в руки очень осторожно. И каждый раз, когда вижу помидор, вспоминаю женщину в шляпе, а шляпа каждый раз напоминает о помидорах. А кушать их люблю, несмотря на их предательство в тот голодный осенний день моей молодости, — говорит дядя.

Смута началась в конце эпохи Шамиля, в 1859 году. Прекратилась Кавказская война. Дети войны, что не умели ничего, кроме как воевать, остались не у дел, но с оружием в руках. Сперва они искали пути для грабежа, ссылаясь на религию. Их последователи, выпав из шариатского правового поля, уже не утруждали себя никакими ссылками. Стали грабить всех без разбору.

Об этом была статья моего отца в журнале «Истина» в конце 90‑х. Называлась она «Гъарачилъиялде сверараб гъазават» («Газават, превращённый в грабёж»). Я перескажу её с некоторыми дополнительными подробностями. Необходимость этого вы поймёте позже.

Банда состояла из семи человек. Их лидером был некий МухаммадтIали из Тлейсеруха. Был там его племянник Пахрудин, Бахъал Абдулмажид из Тлебелуба, Шуайб и ещё три человека. Жили они на нелегальном положении в лесах Цора. У них не было ни семьи, ни дома, что было их преимуществом перед обычным человеком, они могли застрелить любого и уйти в лес.

Путников, направлявшихся из Цора в горы, они грабили, а у чабанов, которые спускались на зимовку в Кахетию, забирали овец. Был такой зульм (насилие). Никто не решался в одиночку противостоять этой банде. Чтобы избежать столкновения с бандитами, в Цор и обратно путники добирались обходными путями.

Лишь один человек смело отправлялся в путь и шёл по главной дороге без оглядки. Звали его Мохол ХIасанил Ильяс. Родом из Камилуха, он, говорят, был метким стрелком, человеком отчаянной дерзости и не знал страха. Ильяс отправил весть главарю банды МухаммадтIали: «С глазу на глаз с любым из вас встретиться и воевать готов я. И вряд ли кто-либо из вас вернётся живым с этой встречи. Но стрелять из-за угла или из лесу я считаю большой подлостью и трусостью. Я не намерен, как другие, менять свой маршрут в Цор. Кто хочет мне запретить это, пусть выйдет навстречу».

Весть эта дошла до МухаммадтIали. Позже он рассказывал: «Трижды я целился из лесу прямо в сердце Ильяса из Камилуха, но не выстрелил. Мне жалко было убивать этого мужчину, и я пропустил его».

Говорят, однажды МухаммадтIали и Ильяс встретились один на один на лошадях в местности Ахтлимал. Ильяс молча проследовал по своей тропе на лошади мимо МухаммадтIали. Через метров пятьдесят МухаммадтIали остановился и долго смотрел вслед удаляющемуся Ильясу, держа его на прицеле. Расчёт был выстрелить, если тот обернётся; но не обернулся Ильяс, и не выстрелил МухаммадтIали. Это был неписаный закон гор — не стрелять в спину.

Позже, в 30‑е годы, группу МухаммадтIали ликвидировала ЧК.

Их окружили в лесу Цора и расстреляли. Первым убили МухаммадтIали. Пахрудин спасся бегством. Бахъал Абдулмажид из Тлебелуба был загнан в пещеру и окружён. Его уговаривали сдаться, но он не вышел — достал пандур и запел. Чекисты, окружившие пещеру, опустили оружие и слушали эту последнюю песню своего врага.

И сейчас молодцы Антратля наигрывают на пандуре эту мелодию, поют эту песню. Она так и называется — песня Бахъал Абдулмажида. Помню несколько строк из неё:

Белокан, Къабагъчол ва ГIалиабад,

Дилъа хIетIе лъечIаб бакIгу бугудай?

Бехе Даначидул чIахIаял рохьал,

Дилъа чу бухьичIеб гъветIгу бугудай?

В песне был печальный мотив ожидания своего конца и перечисления мест, где он блуждал в молодости. Звучит примерно так:

Белокан, Кабахчель и Алиабад,

Есть ли клочок,

где бы не ступала нога моя?

Густые и тёмные леса Даначи,

Найдётся ль дерево,

куда я коня не привязал?

Он так и не вышел. Чекисты забросали пещеру гранатами. Вот так была окончательно установлена советская власть в горах Джурмута и в лесах Джаро-Белоканов. Из всей банды спасся только Пахрудин, сумел убежать. Но позже был пойман работниками НКВД. А у НКВД Пахрудина выкупил брат убитого им гортнобца. Всё подстроили так, будто его застрелили во время побега. Справедливости ради надо сказать, смерть он встретил достойно. Человек, который выкупил его, направил на него пистолет и спросил:

— Скажи, Пахрудин, тот день лучше был, когда ты моего брата застрелил, или сегодняшний?

У Пахрудина на лице ни один мускул не дрогнул, глядя убийце в глаза, он ответил:

— И тот день был хорош, и сегодня неплохой. Ты этот вопрос мог мне задать в лесах Цора, где я убил твоего брата, а не тут, в окружении вооружённых чекистов.

Гортнобец выстрелил и убил Пахрудина. Произошло это возле реки Джурмут, недалеко от местности Тамара майдан. Там по сей день его могила, и называется это место Пахрудин чIвараб гIорхъу (поляна, где убит Пахрудин). Мужественная смерть. Пролитая кровь смыла в глазах общественности все подлости и злодеяния, которые совершал этот человек десятилетиями.

Меня поражает в характере горцев одна черта. Любая подлость прощается человеку, если он характером твёрд и мужественен. И какими бы мастерством, умом, добродетелью человек ни отличался, не заслужит он уважения, если труслив.

Это показательный пример того, как началась героизация вчерашних бандитов. В народе и сегодня исполняют предсмертную песню одного из бандитов; слова другого, сказанные перед дулом пистолета, также повторяют и помнят потомки. И не только. Им посвящают песни, например, поэт Антратля — УхI МухIама. Он был повеса, гуляка, воровал, сидел в тюрьме и совершил побег оттуда. Вот его песня:

БецIал сардал хIалай ккун,

АхIлъимаздеги рахъун,

БахIарзал сверун ккуна

ЧКялъул малгIуназ.

Къокъаялъул цевехъан

МухIаммадтIали чIвана,

Пирхараб пири гIадин

Пахрудин тIагIун ана…

В подстрочном переводе звучит примерно так:

С помощью тёмных ночей,

Поднявшись до Ахтлимала,

Окружили молодцев тайно

Малъуны (кяфиры ЧК).

Выстрелом тайным убили

Предводителя МухаммадтIали,

Пахрудин, словно вспышка молнии,

Исчез из виду гяуров.

Тут очень образно и красиво описан конец банды. Бандиты названы героями, чекисты — малъунами, кяфирами. Как автор этой песни не попал в сети КГБ, остаётся большой загадкой. Но она заслонила собой реальную историю. И молодые приняли её — ведь им красиво рассказали о мужестве. Мужестве воина, проявленном в бою. Личная отвага вдруг стала важнее Всевышнего и его заветов, важнее порядочности, богобоязненности, верности, важнее ума, достоинства, нравственности. Человек в этой песне — всего лишь оружие, не знающее страха и сомнений. Как сабля, кинжал, ружьё. Если превыше всего в обществе начинают ценить именно такие качества — быть войне. И это страшно.

P. S. Мы тут упустили из виду Ильяса из Камилуха, о котором я упоминал в начале повествования. У вас не возник вопрос, почему бандиты так церемонились с ним, почему не стреляли в него? Чем заслужил такое уважение Мохол Хасанил Ильяс из Камилуха?

Случилась одна история за двадцать с лишним лет до этих событий, которая прославила Ильяса во всём Антратле, в Джаро-Белокане и в Грузии особенно. А что это за история, я сейчас расскажу.

Как рассказывают в Камилухе, у некоего МохIол ХIасана было четыре сына. Сам МохIол ХIасан был небогат, но если есть лошади, есть оружие и те, кто готов на дерзкие вылазки, — это дело поправимое. Была ранняя осень 1913 года. Четверо молодых и твёрдых духом молодцев решились на набег. Хотелось совершить подвиг и вернуться в горы со славой и табуном лошадей. В то время в Кахетии жил богатый грузин по имени Реваз. Он имел отары овец, стада быков. Особо известны были его табуны с жеребцами-иноходцами гнедой масти.