Махар заключён, пока не найду любимого.

Потник для седла, чтоб тебя другие носили,

Сколько же мне смотреть на кривую рожу твою?

Рассказывали, что как-то ночью, ещё до рассвета пошла Будус за село, туда, где сено косили; разделась догола, распустила волосы и так побежала навстречу женщинам, которые шли на сенокос. Те от страха кинулись домой, крича о привидении. Всё село туда отправилось. А подойдя, увидели Будус. Она траву по кругу покосила и отметила свои границы, чтобы другие не забрали хорошее место. На вопрос, видела ли она голую женщину, совершенно спокойно ответила:

— Мы только что расстались, она жена Далгата.

— Какой Далгат? — спросили её люди.

— Не наш, их Далгат. Он хан шайтанов; женщина, которая утром тут голая бегала, это жена его. Она моя подруга, — сказала Будус и продолжила косить.

…Историй про Будус много разных рассказывали, её имя на слуху было. Но память моя ослабла, ничего не помню: ни сколько она жила с мужем-джурмутовцем, ни каков был их конец», — завершает свой рассказ тётя.

Как рассказывают старшие, Джурмут был своего рода перевалочной базой по обмену пленных из Грузии и сбору войск для набегов. И джурмутовцам, и другим джамаатам Антратля приходилось быть в постоянной боевой готовности. Отряды из внутреннего Дагестана шли в набеги через Анцух-Капуча или через Тлейсерух в Камилух, дальше через Джурмут в Грузию. В известной народной песне, посвящённой отчаянному храбрецу, предводителю войск аварцев Мусал Адалову из Балахани, встречаются такие строки:

Нухда гъара балел гъолодисеца,

ГъалбацIилан тарав Мусал ГIадалав.

Къокъаби тIотIолел дол тIомураца

ТIаса вищун тарав балахьунисев.

В переводе звучит примерно так:

В засаде успешными голодинцами,

Львом прозванный Мусал Адалав.

Группы разбивающими джурмутовцами

Предводителем избранный балаханинец.

Были походы, и делили добычу поровну, и уходили аварцы по реке вниз в свои аулы. А Джурмуту приходилось воевать с грузинскими отрядами, идущими, чтоб отомстить, и у себя, и в Цоре, куда приходилось спускаться на зимовку — в горах снега, и там не выживут овцы зимой.

Ещё есть предание про Джоджи, пленного грузина. Бетельдинцы передавали его друг другу от очага к очагу, и каждый вечер после работы привязывали, чтоб не сбежал. Дошла очередь до одного добряка-бетельдинца. Ему жалко стало Джоджи, и он спросил:

— Привязать ли тебя, Джоджи?

— Это тебе знать.

— Убежишь, если не привяжу? — спросил бетельдинец.

— Это мне знать, — ответил Джоджи.

«Устал он, куда может сбежать в такую погоду? На улице дождь. Дорогу тоже вряд ли он найдёт в такой темноте, пусть свободно поспит», — подумал бетельдинец и оставил пленника несвязанным. Как узнали, что он не привязал Джоджи и тот убежал, встало всё село, но его так и не нашли. Джоджи спрятался возле аула в пещере, он смотрел на бетельдинцев, которые шли с факелами искать его в темноте. Они вернулись по домам, а он спокойно встал и отправился через горы в Грузию. И поныне есть местность под названием Джоджил нохъо (Пещера Джоджи).

…Про чородинского Зураба, которого похитил из Грузии Малу, я рассказывал. Есть такие же предания и у других сёл Антратля. Отец рассказал ещё одну жуткую историю, которой невозможно найти никакое оправдание.

— Повели одни молодые ребята из Салда в село Чорода похищенную в Грузии женщину и её двух дочерей, чтобы продать. Был день рузмана, там ждали людей из внутреннего Дагестана, которые приходили за пленными в Чорода. Их покупали хиндалалы 2, — сказал отец и накрыл армуд с чаем блюдцем.

Так чай дольше не остывает, и бывает вкуснее — сам пробовал. Этот знак мне понравился, это означало, что мы никуда не спешим. Я слушаю внимательно, предвкушая интересную беседу.

— После рузмана два хиндалава вышли на годекан и спросили, у кого есть женщины на продажу. К покупателям привели женщину с дочерьми. И говорит хиндалав салдинцу: «Дочерей беру, они ещё маленькие, скрутить прутьями проще, и получится из них что-нибудь. А вот её я не возьму, ничему хорошему она их не научит, в глазах её макру (коварство, хитрость)». Так сказал хиндалав и начал готовить хурджуны. Мать ненавидящим взглядом обвела всех и остановила его на покупателе-хиндалаве, смотревшего в её сторону и говорившего что-то на непонятном ей языке. Когда он стал разглядывать её малолетних дочерей и смотреть на хурджуны, прикидывая, поместятся ли в них девочки, мать вздрогнула. Злость в глазах сменилась испугом. Она со страхом смотрела то на гостя, то на своих дочерей, то на людей, собравшихся вокруг.

Кажется, она уже что-то заподозрила, но сердце не желало верить страшному. Салдинец уговаривал хиндалава купить и мать. Объяснял, что она и внешне хороша, не стара — чего отказываться?! — мол, пригодится для хозяйства. Хиндалав ни в какую не соглашался, сказал как отрезал.

Он засунул в хурджун одну из девочек — лет семи, и затянул верхнюю верёвку так, что из мешка торчала только её голова. Девочка начала плакать и биться. Он прикрикнул, она задрожала от испуга и замолкла. Вторую девочку он таким же образом засунул в другой хурджун. Взгляд женщины, встревоженный и молящий, метался от дочерей к её собственным связанным рукам, затем к хозяину-салдинцу, от него к покупателю и снова замирал на девочках; она ждала, что руки развяжут, и её поведут с дочерьми. Но к ней никто не подходил.

Она начала биться, плакать, просить, умолять. Она умоляла хиндалава взять и её тоже, твердила, что умрёт она без дочерей. Тот не знал грузинский язык — переводили рядом стоящие, уговаривая, чтобы взял и женщину. Он отказался наотрез. Сказал, что девочек не удержит, если рядом с ними будет мать. Гости распрощались с чородинцами, взяли своих лошадей и направились в путь.

Привязанная к столбу женщина рыдала на весь аул, а когда гости скрылись за поворотом, принялась что-то говорить нараспев. Это был то ли плач, то ли проклятие, то ли молитва, то ли ворожба. Сельчане спешно стали расходиться, подальше от несчастной женщины, будто опасаясь, что её беда и страдания могут задеть и их.

Через некоторое время кто-то развязал ей руки и отпустил. Она пулей полетела вслед за лошадьми, увозившими её детей. В это время лошади и хиндалал перешли речку и приближались к местности Халцах. Увидев бегущую за ними женщину, они остановились. Жители села, издалека наблюдавшие эту картину, терялись в догадках и даже предположить не могли, как будут развиваться события дальше.

Женщина добежала, схватила за уздечку лошадь, на которую были погружены хурджуны с её детьми. Она умоляла о чём-то всадника, направляясь к хурджуну. Обняла дочь, поцеловала её и долго не выпускала из объятий. Потом побежала на другую сторону, обняла другую дочь, и тоже поцеловала, и долго не отпускала её.

Лошадь и всадник дёргались то назад, то вперёд. Дважды крикнул что-то всадник, потом рукояткой плети оттолкнул её и продолжил путь дальше. Женщина зарыдала и упала на землю. Долго лежала она так и не шевелилась, а жители села разошлись по своим саклям. Говорили, в предвечернее время она встала и направилась в сторону Салда, оттуда пошла по реке вверх.

Через неделю её труп нашли чабаны в местности Ор Ричдиб по дороге в Грузию. Какова была причина смерти, неизвестно. Было это поздней осенью. Могла замёрзнуть, могла умереть с голоду, могла и покончить с собой после всего, что пережила. Есть там недалеко от водораздела по дороге в Грузию, у подножья горы, холмик и почерневший от ветров и дождей маленький камень на нём. Джурмутовцы называют эту местность Хъазахъалъул хIуб (могила грузинки) как свидетельство печальной истории несчастной женщины и её дочерей.

В моих дневниковых записях много всякого. Кого-то зацепили эти истории, перенесли в ранее им неведомый мир волшебства и легенд древнего Джурмута. Для других то, что я рассказывал, не стало новостью. Не исключено, что часть людей равнодушно прошлись взглядом по буковкам, их мои записи не заинтересовали. Тут нет ничего удивительного, у каждого пишущего человека свой читатель. К чему это я тут?