— Элен…

— До свидания!

Положив трубку, я ощутила кисло-горький вкус чего-то упущенного, и в то же время испытывала гордость. Кто-то же должен щёлкать по носу этим «королям жизни», считающим, что в Европе все женщины — проститутки. Нет таких денег, которые заставили бы меня изменить моим принципам.

Квартиру я снимала в девятнадцатом округе, неподалёку от станции метро Сталинград. Да, в Париже была такая. Когда я рассказывала об этом кому-то из России, всегда думали, что я шучу. Но здесь всюду было множество удивительных и не всегда связанных с Францией названий, например, я помимо того жила в десяти минутах ходьбы от площади Марокко; с некоторых пор она сделалась для меня триггером, постоянно возвращающим мыслями к мсье Сафриви.

Ехать на работу в Лувр мне надо было по прямой, по седьмой ветке, и я выходила возле пекарни, где покупала какую-нибудь булочку, бриошь или эклер к полднику, и отправлялась в кабинет, делимый ещё с двумя сотрудницами. Одна из них уже вышла из отпуска, вторая — ещё нет.

Сегодня у меня было самое что ни на есть романтическое настроение, так что на мне была длинная свободная юбка до середины икр, сочного тёмно-голубого цвета, с широким поясом на талии, белая блузка с коротким рукавом и стоячим откладным воротничком, как раз чтобы в разрезе красиво расположился шарфик. В общем, просто Одри Хепберн в «Римских каникулах», только волосы светлые, забранные в высокий пучок. Несмотря на то, что кокетничать и флиртовать я не умела, мне нравилось хорошо выглядеть и ловить на себе восхищённые взгляды — маленькое женское тщеславие. Возможно, саму себя я тоже позиционировала, как музейный экспонат, доступный к просмотру, но недоступный для приобретения.

Выбрав себе булочку с марципаном, я вышла на ступеньки пекарни и услышала:

— Элен!

Подняв голову, я чуть не выронила свой бумажный, источающий прекрасный запах пакет. Это был Набиль. Заметив мою растерянность — скорее невообразимое удивление — он улыбнулся и подошёл.

— Как и обещал, я приехал снова в Париж…

— Мне вы ничего не обещали, — поспешила поправить его я. Очередная встреча дала мне разглядеть его ещё подробнее, чем в прошлые разы. Он выглядел привлекательно, чего уж лукавить. Держал солнечные очки в руке, видимо считая, что прятать глаза при разговоре — дурной тон. У него были длинные и тёмные ресницы, на зависть всем девушкам.

— Да, но я сказал, что сделаю это…

— А я предложила позвонить мне через два года.

— Я предпочёл сразу встретиться.

— Потому что это должно произвести больше впечатления, чем телефонный разговор?

— Почему вы так категорично настроены против того, чтобы поужинать со мной?

Заявить свои истинные причины, объяснить ему, что да как я считаю, это фактически напрямую сказать «я девственница, и берегу свой цветок для принца». Не хотелось, чтобы он узнал обо мне хоть какую-то интимную подробность, бабники слишком хорошо умеют этим пользоваться и манипулировать. Кроме того, при учёте некоторых нюансов, он мог бы принять меня за националистку, а я, даже если была ею немного, не хотела светить этим смертным грехом лицемерно-толерантного общества, где таких же скрывающих своё настоящее мнение — большинство.

— Давайте сделаем так. Сначала вы, Набиль, ответите мне, почему хотите со мной поужинать?

— Вы мне понравились, — не стал жеманничать он. Плюс в карму за честность.

— И?

— И? — не понял он. — Это… сомнительный повод?

— Нет, это означает, что мы поужинаем — и всё? Вы заплатите и уедете, не тревожа меня больше?

Он как будто бы замешкался, не зная и пытаясь угадать, а какого развития я хочу? Чтобы он уехал или продолжал ухаживать? Я намеренно произнесла всё нейтральной интонацией, чтобы поломал голову. И мсье Сафриви выбрал сказать то, что думает он сам:

— Я бы, конечно, хотел продолжить наше общение.

— То есть, ваше приглашение не бескорыстно? Вы рассчитываете что-то получить в итоге?

Набиль хмыкнул, качнув головой, и потёр шею от неловкости:

— Никак не привыкну к европейской прямолинейности. У нас так диалоги не ведут…

— А как у вас ведут?

— Вы были когда-нибудь на восточном базаре?

— Нет.

— Вы бы поняли. Там торгуются целый час, не упоминая товар и цену, а хваля друг друга, отпуская комплименты. И всё же оба понимают, о чём речь. У нас не говорят всё вот так, в лицо.

— Символично, что вы привели в пример базар. Мы торгуемся? Вы пытаетесь что-то купить?

— Элен, вы каждое моё слово понимаете превратно…

— Набиль, я не вижу смысла терять время на наше знакомство. Вы не живёте во Франции, а я — живу, мы разного вероисповедания, разной культуры, отношений у нас не сложится, а на свидания раз в какой-то период времени, в роли любовницы, я ни в коем случае не согласна, — пока я излагала, у него чуть дёрнулась скула, но он быстро переборол себя и стал слушать меня серьёзно, убрав улыбку. Как будто принимал и усваивал новые правила игры. — Теперь вам ясны мои мотивы?

— Вы не хотите дать даже шанса? И кто сказал, что при данных условиях отношения невозможны?

Потому что ты думаешь просто про отношения, Набиль, а я подразумеваю венчание и семейную жизнь. И почему я не озвучила именно это? Почему не решилась? Потому что на самом деле боюсь спугнуть его окончательно, польщённая таким ухажёром? Потому что, как и всякая девушка, хочу нравиться и влюблять в себя? Главное не заиграться и не влюбиться самой. Я бы не хотела завязнуть в таких ослепляющих и отупляющих чувствах, которые толкнули бы меня на смену религии и принятие образа жизни, вовсе мне не свойственного.

— Вы не разбираетесь в искусстве, мы не найдём общего языка, — засмеявшись, смягчила я нотами шутки честное замечание.

— Если бы я в нём разбирался, у меня бы не оказалось повода обратиться за помощью, и мы бы не познакомились. Мне кажется, что людям, владеющим одинаковой информацией, было бы друг с другом довольно скучно. Не считаете?

— Но если мне неинтересна, допустим, физика или химия, я бы не хотела, чтобы мне о них рассказывали на свиданиях.

— Я не очень-то смыслю в том и другом, будьте спокойны, если пойдёте со мной на ужин — никаких формул и задач!

— А о чём же мы с вами будем говорить?

— С удовольствием послушаю вас, Элен, и узнаю что-то о Лувре, например.

— Сведение о Лувре номер один: я там работаю и уже опаздываю на работу.

— Дайте согласие на встречу, и я вас мигом отпущу.

Мы встретились взглядами. Мужская настойчивость вызывала закономерное противоборство, хотелось упираться и отказываться; с другой стороны, ведь нам, девушкам, это и нужно — настойчивость, ею мы проверяем серьёзность намерений. Прими он скромно и покорно моё нежелание за чистую монету, принимай так отказы все мужчины, я точно никогда не заведу отношений. Я слишком сомневающаяся, а надо ли мне сейчас это? А тот ли это человек? А что мы с ним будем делать? А как пойдёт диалог? Стоит ли это моего времени или я пожалею, что гуляла с проходящим кавалером вместо того, чтобы дочитать «В Лувре» Жоржа Салля?

— Хорошо, давайте поужинаем, но это не будет ничего значить, в первую очередь то, что я соглашусь повторно.

— Во сколько вы заканчиваете? Я заеду.

— В шесть, но я думала сначала переодеться…

— Зачем? Вы великолепно выглядите, Элен.

— Разве в рестораны высокого уровня не нужно вечернее платье?

— О, прошу вас! Кого сейчас волнует дресс-код? Может, в спортивной обуви и не пустят, но в остальном — не стоит себя утруждать.

— Что ж, в таком случае — до вечера!

— До вечера, — и пока я проходила мимо, удаляясь в сторону Лувра, он поворачивал за мной лицо. Сунув одну руку в карман, другой он вертел за дужку солнечные очки. Когда я отошла на значительное расстояние, то не удержалась и обернулась. Набиль улыбнулся с выражением охотника, приметившего лань, или мне только казалось, что все восточные мужчины выглядят хищно и похотливо? Может, это моё такое восприятие, исходящее из стереотипов? Надев солнечные очки, он махнул и пошёл к своей машине. Я отвернулась и пошла работать.