— Так-так, — Уваров отхлебнул из чашки. — Значит, в воздухе свистели пули и пулеметы. Хм…

Мысль закончить не удалось, в кармане у него загудел телефон. Отвернувшись, Николай Сергеич отошел к окну. Послушал, изредка вставляя краткие междометия. Завершив разговор, остро взглянул на девушку:

— Звонили из больницы. У Бережного касательное ранение мякоти бедра, кость не задета. Зашили. Ну и ушиб грудной клетки. Сломано два ребра, тут бронежилет выручил. Наложили плотную повязку. Так что все в порядке, больной спит.

Блондинка шумно выдохнула, а потом перекрестилась. Уваров добавил:

— Думаю, через пару дней будет бегать быстрее прежнего.

— Так быстро? — поразилась она. — Я имела в виду, после ранения долго лежат.

— Плохо ты Михалыча знаешь, — усмехнулся Уваров. — Его палкой не убьешь, даже если захочешь.

— А когда можно навестить?

Категорическим тоном Николай Сергеич отрезал:

— Не надо этого, Лёля. Подумаешь, царапина на ноге. Самое лучшее в твоем положении — это поспешить в аэропорт. На Мальдивах глупых вопросов никто не задаст. Разве что спросят, какое блюдо ты желаешь к ужину. Ладно, вернемся к нашим баранам. Больше никто не стрелял?

Глаза у Лёли затуманились, но она собралась:

— В нас больше не стреляли. Но невдалеке хлопали пистолетные выстрелы. Скорее всего, стреляли двое. Потом с улицы забежал мужчина с пистолетом в руке. У меня сердце в пятки ушло!

— Чего так?

— Я подумала: а вдруг он намеревается ограбить меня и лишить девичьей чести, угрожая оружием?

— Так ты еще девица? — поразился Николай Сергеич. — Хм…

— Не надо понимать так буквально, — уклончиво ответила Лёля. — Это фигура речи.

— А можешь обойтись без фигур?

— Конечно. Буду говорить как бы под протокол. В общем, испугалась я, что он меня изнасилует. А у меня с собой, как назло, ни пистолета, ни газового баллончика. И Антон Михалыч лежит трупом.

— Успокойся, — буркнул Уваров. — Насильники в луже не работают. Они тащат жертву куда-нибудь в укромное местечко. Как он выглядел?

— Среднего роста, в серой куртке и бейсболке. Обычное худощавое лицо, ничего особенного. Лет тридцати. Он нагнулся, развернул Антона Михалыча. Потом потряс и попросил очнуться. Так и сказал: «Михалыч, очнись».

— И что?

— Антон Михалыч очнулся. Закашлял. Сказал «Мальчик, домой» и еще что-то буркнул сквозь кашель, вроде «валите отсюда, ребята». Потом он схватил меня, и мы почему-то оказались в спальне, на кровати. В грязной одежде и обуви, представляете?

— Да уж, — согласился Уваров. — А как вы там оказались?

— Не помню, — прошептала она. — Временное помутнение разума нашло. Вообще непонятно, как по лестнице на третий этаж поднялась. Черная пелена перед глазами мелькнула, а потом раз! — и лежу на кровати. И грязная вода с меня течет, прямо на шелковое покрывало. Антон Михалыч рядом лежит, такой же мокрый. Хрипит.

— Так-так.

— И тут на пороге спальни появилась Анюта. Это бывшая Антона Михалыча.

— Я знаю, — кивнул Николай Сергеич.

— Она с ходу начала орать на Антона Михалыча. Такие фразы вульгарные, вроде «что же это такое», и «сколько можно, когда уже это кончится». Еще сказала «свинья грязь везде найдет». Нет, в чем-то она права, ведь мы всю постель изгваздали. Но зачем грубить? Потом она заявила мне очередную гадость.

— Что именно?

— Повторить?

— Если помнишь.

— Ну, слова-то я запомнила: «Иди в душ, кошелка в ботах. Только здесь разденься, чтобы грязь по квартире не носить. И сиди тихо, носа не высовывай. За тобой придут». Эта рыжая змея как в воду глядела, вы пришли.

— Он пришел, я уже здесь, — Уваров хмыкнул, и захрустел печеньем. — Что еще сказала?

— Обидное прошипела, будто я волчица старая и мерзкая притом. Это кто волчица, еще разобраться надо! Я не успела слова вставить, как эта рыжая коза нагнулась, чтобы схватить Антона Михалыча. И они оба исчезли! Видимо, грязь мне в глаза попала. Когда протерла, их уже след простыл. Здоровая кобыла, господи прости.

— Так-так. Это все?

— Еще она сказала «Мальчик, присмотри здесь». И теперь собачка таскается за мной следом, как привязанная. Но не трогает.

— Ладно, это лирика, — Уваров покосился.

Овчарка сидела на прежнем месте. На косой взгляд она ответила улыбкой — показала зубы и плотоядно облизнулась.

— Ну, я помылась, одежду кое-как отстирала. А меховое манто испортилось. Дорогое, блин, манто. Норка натуральная… Жалко.

— Если натуральная норка, после химчистки будет как новенькая, — Уваров взялся за подбородок. — Какой у тебя план на сегодня? Дела в городе есть?

— К чертям все дела, кроме химчистки! Потом надо домой заскочить, чемодан забрать. Ну и свет отключить, газ выключить.

Николай Уваров подошел к окну.

— Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе, — пробормотал он задумчиво. — Снег выпал и тут же растаял.

А во дворе творилось черти что, настоящее столпотворение. Шастали служивые люди в форме и штатском, щелкали фотовспышки. В сторонке сгруппировалось начальство, все как один с телефонами на ухе. Возле полосатой ленты ограждения шептались жильцы, жадно прислушиваясь к происходящему. Кого-то из них опрашивали под запись в планшет.

— Значит так, Лёля, — после паузы решил Николай Сергеич. — Курточку мы тебе подберем из запасов Михалыча. Будет велика, конечно, но ничего. Мешковатая одежда сейчас в моде, фишка называется «стиль оверсайз».

К проблеме выбора нарядов женщины относятся строго, но Лёля отреагировала спокойно, без фанатизма:

— Фигня вопрос, добежать домой можно в чем угодно. Фриков без меня на улице хватает.

— Выходим по одному, сначала ты, потом я, — Уваров начал излагать план действий. — С деловым видом чешешь на улицу Соколова. Там у гостиницы стоит «Порше Кайен». Меня не ждешь, ныряешь внутрь. Водителя я предупрежу по телефону. Через пять минут буду сам. Если тебя кто-то вдруг опознает и позже это всплывет, не отнекивайся. Скажешь, что действительно была здесь, заходила в «Пятерочку».

— Понятно, — кивнула она, махнув рукой: — Подайте тарелку, вон ту, с резаной курицей.

Из кучки мелко резаных кусочков Уваров выбрал ломтик покрупнее, заплямкал губами:

— Сварено без соли и специй… Кошерное питание?

Блондинка слабо улыбнулась:

— Типа того. Диетическое блюдо для котенка, он любит домашнюю курочку.

Уваров продегустировал еще один кусок.

— Хм… Простая вроде курица, а во рту тает, — прошамкал он. А потом перевел взгляд на девичьи колени: — Для котенка зверь слегка великоват, а для льва дюже мал. Не боишься, что хватанет?

Лёля улыбнулась шире, вытягивая руку:

— А он грызет, когда играет. Видите царапины? Но лучше здесь сидеть, чем по улице ходить. У людей зубы куда острее…

Глава шестая, в которой дайте мне «Месть Королевы Анны», ветер в паруса и смесь номер пять

Сны приходят ко всем живым. Диапазон выбора широк: от сладкого и безмятежного до беспокойного и мертвецкого. В ассортименте с дурным сном всегда идет ком в горле, озноб и онемение. Ужас во сне дело известное, рядовое. Все, кому не лень, когда-нибудь это переживали. Панический страх от собственной смерти — самое посещаемое кино.

Остатками разума в глубине сна я понимал абсурдность ситуации: как можно бояться смерти, если уже умер? Вроде бы все уже позади. Но именно от гибели во сне я безмолвно закричал. Дурацкое состояние, когда не можешь ничего. Мычишь будто кукла из ваты, упакованная в поролон. Размытый неведомый враг тянет к тебе крючковатые руки и ты, заходясь от ужаса, поделать ничего не можешь. А что тут сделаешь, если уже умер? Разве что умирать второй раз. И так до бесконечности, раз за разом, пока кинопленка сновидений не порвется. А что снится мертвым, не знает никто. Народная молва невнятно упоминает некий «вечный сон». Только ничего хорошего, сдается мне, там не показывают.