— Мне не нравится ваша версия событий, но она чертовски правдоподобна.

— Возвращаемся к лояльности. В первые годы советской власти сохранялся свободный выезд за рубеж, достаточно было подать заявление. Такой возможностью пользовались многие, в первую очередь поволжские немцы. Это был мудрый ход властей, потому что нелояльная часть населения выбыла сама. Хотя уже тогда раздавались голоса: надо запретить, потому что уезжают крепкие умы и хорошие руки. Сейчас эта ошибка повторяется вновь.

— Должен вас обрадовать, Антон Михалыч, — Захаров хитро улыбнулся. — Лед тронулся. Политическое решение принято, товарищ Пельше продавил через Политбюро. В ЦК еще обсуждаются технические детали, но первый этап уже готовится, комитету госбезопасности даны указания. Задержаны диссиденты, организаторы подпольных кружков и прочие крикуны. На днях их погрузят в самолеты и отправят на родину. Именно в Израиль, чтоб по Европе не разбежались. Бесплатно, заметьте. Вторым этапом оформят творческую интеллигенцию — журналистов, писателей, артистов. Тех, что твердят «пора валить» на своих посиделках. Незачем удерживать тех, кто собрал чемодан. Пора так пора… Эти поедут на поезде до Вены, и за свой счет. И третьим этапом, который станет бессрочным, начнут оформлять всех желающих. У этих граждан советские паспорта отбирать не будут, они смогут вернуться. Товарищ Пельше уверен, что таких будет много, и они станут лучшими пропагандистами среди сомневающихся.

— Дай бог, дай бог, — пробормотал я.

— А в чем ваша корысть, Антон Михалыч? — задал он неожиданный вопрос. — Вы пенсионер, у вас там все в порядке, насколько я понял. Две квартиры, дача, машина. Какое вам дело до страны, которая один раз уже развалилась?

— Хм… Хороший вопрос, — слегка опешил я. — Вы знаете, на Земле коптят небо восемь миллиардов человек. Они далеко, и только и умеют, что создавать горы бытовых отходов. Все эти люди законченные эгоисты, которые пекутся только о своих проблемах. И ни одна ляля не вспомнит обо мне в трудную годину. Неважно, коммунисты они, капиталисты или пофигисты. Я их не знаю, поэтому на них мне начхать.

— Логично, — поощрил меня Захаров. — Проблемы индейцев шерифа не волнуют?

— Всех любить невозможно, как невозможно плюнуть всем в лицо. Я слишком стар для всего этого дерьма под названием «общечеловеческие ценности». Радугу они уже испохабили, теперь очередное знамя толерантности треплют. Это их дело. А я мыслю приземлённо, и моя корысть заключается в близких мне людях. Мне хочется, чтобы они жили в мире и радости, — я развел руками. — И если для этого мне придется изменить мир, я это сделаю. И мне не нужна чья-либо благодарность. Хотя скорее всего следует ожидать озабоченность и осуждение. Впрочем, на это мне тоже начхать.

Глава тридцать вторая, в которой вольному воля — спасенному рай

Если раньше Лизавета успешно рядилась в тогу стервы, то теперь решила включить блондинку.

— Ой, — разулыбалась она приветливо. — Привет, Антон!

И никаких упреков и претензий за опоздание? Удивительно, но круто. Хотя лысая блондинка — что-то новое, очень смелое слово в оформлении женского образа. Сегодня этот образ украшала не пенула, а красный спортивный костюм «Адидас». Наряд был с традиционными тремя полосками, однако с левой стороны груди серебрился герб Советского Союза. Протискиваясь мимо хозяйки в тесной прихожей, я обнаружил буквы «СССР», что белели на спине, над цифрой «1». Вратарскую форму где-то раздобыла, что ли? Костюм выглядел новеньким, явно изготовленным под старину.

— Слава богу, ты пришел! — воскликнула она, закрывая дверь. — Раздевайся, тапки под вешалкой. Собачка, котлетку хочешь?

Энергично принюхиваясь, Мальчик подняла голову. В ее глазах читалось одобрение приятного хода вещей. А что? Врагов здесь нет, и котлеты приличные. Такое угощенье в этом доме уже подносили.

— Можно, — ответил я за собачку, а затем уточнил на всякий случай: — Индюшиные, без специй?

— А то! — Лизавета вернулась с тремя котлетками на пластиковой тарелке. — Еще теплые, с кабачком и йогуртом. Ника готовит диетические блюда по старой привычке, паровым способом.

Она поставила тарелку на пол, и глазом я моргнуть не успел, как угощенье исчезло. Моментально, будто по мановению волшебной палочки, Мальчик успела лишь облизнуться. Овчарка удивленно уставилась в пустую тарелку — ее саму поражало происшествие с пропажей. Лизавета хмыкнула восхищенно:

— Это стресс, — и на мой немой вопрос пояснила: — У нее щенков отобрали, вот животинка и волнуется. Вообще, от нервов на хавчик пробивает многих.

Философские рассуждения не помешали Авдеевой наполнить блюдце вновь. В этот раз собачка кушала не спеша, тщательно пережевывая пищу и закатывая глаза.

— Собираешься? — задал я глупый вопрос, заглядывая в гостиную.

По всей комнате были разбросаны предметы женского гардероба.

— Ничего подходящего нет, представляешь? Только домашнюю одежду нашла, — она ткнула пальцем в грудь, украшенную гербом. — Но что мне надеть на выход?

— Вообще-то компания «Адидас» стала партнером сборной СССР в 1976 году, — осторожно заметил я. — Опережаешь события.

— Ну так стала же? — отмахнулась она. — Ничего, переживут. Лучше скажи, что мне придумать с выходом? Что, если я надену белое жабо и кружевные манжеты?

— Розоватые брабантские манжеты вышли из моды, — возразил я. — Ажурный ламбрекен в крупную дырку тоже давно не котируется. Надень классический деловой костюм с юбкой ниже колена. Это старый стиль, он никогда не умрет.

— Думаешь, прокатит? — задумалась она. Очевидно, это вариант был рассмотрен ранее и отброшен.

— Решай сама. Хуже нет, чем советовать наряды женщине, — прекратил я прения. — А где Ника?

— В магазин ушла. Это так она сказала. На самом деле Ника решила, будто ты будешь домогаться меня. И слиняла, чтобы не мешать.

— А я буду домогаться? — удивился я.

Авдеева подбоченилась:

— А ты хочешь, чтобы я затрахала тебя как самка богомола, а потом грохнула как электрический скат?

— Хм… — засомневался я.

Электрическим током меня уже убивали. Не хватало только, чтобы надругались таким же способом. Эту невысказанную мысль Лизавета поддержала:

— Сегодня не лучший день для рок-н-ролла. Нет, рабочую лошадку надо беречь, на ней еще пахать и ездить. Могу предложить чай, — царским жестом она указала на кухню. — Проходи, располагайся. Кстати, как у тебя с личной жизнью?

Скрывать в этом месте мне было нечего:

— Ни шатко ни валко. Пока в свободном поиске.

— Учти: начнешь к Нике подкатывать, трахну током так, что хотелка отлетит к чертовой бабушке.

Ответа она не ждала. Судя по тону, это была не столько угроза, сколько простое предвидение ситуации. Лизавета отвернулась к плите, чтобы прикоснуться к чайнику. Едва она протянула руки, как из носика тут же повалил пар.

— Вот, научилась использовать электроэнергию в мирных целях, — снизошла она до пояснений.

Хотя что тут пояснять? Имеющий уши да услышит. Обещание атаки, подкрепленное реальной силой, действенно. Убедившись, что я проникся, она мило улыбнулась, то есть из режима «стервозная дамочка» снова переключилась в блондинку. И пока я утверждался на табуретке, в тесном пространстве между столом и холодильником, Лизавета неожиданно сообщила:

— Весь отпуск у моря Ника толковала, что ты мою душу забрал себе.

Блинчик медом я намазал, но рта донести не успел:

— А сейчас не толкует?

— Что-то перестала.

— А зачем мне твоя трепетная душа? — резонно поинтересовался я. — Как приспособить к моим нуждам эту деталь, совершенно непонятно.

— Зачем, зачем… Чтобы было, — процедила Лизавета с театральной злобой. В глазах ее искрился смех. — Нику послушать, так Антон Бережной плотно обложил меня со всех сторон. Десять лет назад положил глаз на меня, потом девичьей чести лишил, а теперь душу забрал в обмен на здоровье. Если так дело пойдет, вздумает покуситься на пенсию и боевой орден.