Авдеева развернула конфету «Белочка»:

— Выходит, традиции сохранились и дожили до наших дней?

Крахмал кивнул:

— Именно так. Всю свою жизнь я провел в общепите. Начинал поваром, потом перешел в официанты. Немного поработал в буфете, и тогда уже, после десяти лет стажа, меня повысили до метрдотеля. И мы все воровали! У мэтра зарплата небольшая, сто рублей с хвостиком. Остальное давали официанты — в месяц выходило за тысячу. Не потому что я хотел воровать — таков порядок. Мне положено было получать тысячу, и я ее получал. Потом треть от этого я должен был отдавать наверх. Остальное, около семисот рублей, оставлял себе.

— Большие деньги, — пробормотала Авдеева.

— Поэтому у нас, торгашей, всегда есть деньги. Я ходил по лезвию ножа, но знал меру. Знал, сколько мне положено.

— Не помогло? — догадалась Лизавета.

— Взяли всех, — вздохнул Крахмал. — Вместе с шефом. Я тогда работал метром в «Центральном», и чувствовал беду. Знаете, душа болела. Как духота давит перед грозой, так и душа ныла. Каждое утро, когда раздавался стук на лестничной клетке, у меня екало сердце: это за мной!

— Опасная работа, полная риска, — если в голосе Авдеевой таилась ирония, то пряталась она глубоко. — Интересно, что вы делали с такими суммами?

— Ничего.

— Вас не испортили деньги? — прищурилась Лизавета. — Впрочем, можете не отвечать.

Крахмал решил отвечать. Только сначала хлебнул чая из стакана в мельхиоровом подстаканнике:

— Я давно не бедный человек. Вы знаете, деньги портят тех, кто их никогда не имел. А я всю жизнь жарил себе котлеты, и откладывал средства на черный день. Хрусталь, мебель и ковры купил сразу, на первые заработки, дальше тратить было некуда.

— Скоморохи с бубнами вас не прельщали? — догадалась Авдеева. — И шиковать под цыганские танцы в ваши планы не входило?

В это время стиль «лакшери», как символ успеха, у богемы уже сформировался. Успешные мужчины стремились к автомобилям «Мерседес» и часам «Ролекс», а их женщины — к ярким брильянтам, натуральным шелкам и болгарскому загару в стиле «курица-гриль». К примеру, Владимир Высоцкий менял иномарки как перчатки, одну за другой, а известный композитор Арно Бабаджанян рассекал по Москве на роскошном корабле «Imperial LeBaron». Светские дамы, косящие под селебрити, появлялись в обществе с собачкой наперевес и тяжелым макияжем а-ля бразильский карнавал. Лакшери статусных персон было видно издалека, ведь «понты — это круто, кароч».

Современное лакшери отличается незначительно. К «меринам» добавились «бугатти», а к брульянтам и шелкам — накаченные губы. Собственно, это все. Авдеева усмехнулась собственным мыслям, а между тем Крахмал продолжал откровения:

— Я скромный человек. Самое грустное в жизни — это когда люди с большими деньгами не могут свободно ими воспользоваться. Купить хорошую кооперативную квартиру или автомобиль «Волга» несложно, но тогда появятся вопросы у ОБХСС. Вы знаете, что первым делом делают милиционеры после ареста?

— Что?

— Они идут на дачный участок, потому что именно там закапывается самое ценное.

— А вы, значит, закопали не на дачном участке? — протянула Авдеева. — Или на необитаемом острове, и очень глубоко?

Крахмал насупился, а затем затолкал в рот очередной бублик. Разговор шел доверительный, однако у всякой откровенности есть предел.

— Можете не отвечать, — она развернула еще одну конфету.

А сама себе подумала:

— И вот с такими людьми здесь собрались строить коммунизм? Ага. Кто даст им чаевые, там, на финише социалистической стройки? А если даст, то зачем чаевые при коммунизме? Куда они будут их тратить в бесклассовом обществе, где все блага раздаются бесплатно? Нет, новый совершенный человек, о котором мечтал Максим Горький, еще не выращен. Он даже не родился, честно говоря.

Завершая мысль, она сделала вывод:

— Даже если дать им волю, такие люди не станут тратить деньги в силу природной бережливости. Им важен сам процесс зарабатывания денег, вот что увлекательно. А факт закопанных в саду банок греет душу, сердце и чувство гордости за себя. Точно так же, как у того музыканта, где аплодисменты повышают самооценку.

Но это все лирика. Общую картину и без этого разговора Лизавета представляла, интерес вызывали лишь детали. И анекдот о Рабиновиче, которому чекисты бесплатно вскопали огород, слышала. Гонения были всегда, но отлаженная веками система работала без сбоев. Руководители точек общепита собирали дань с персонала, и отправляли положенную долю наверх. Самая задрыпанная точка давала тресту ресторанов и столовых тысячу рублей в месяц. Оттуда ручейки, превратившись в реку, текли в министерство. И так дальше до самой вершины, вплоть до ЦК КПСС. Глухие слухи, не подтвержденные фактами, указывали на полноводный канал в сторону КГБ. Система орошения касалась и милиции, и исполкома, но это уже совсем мелкие детали. Одно слово: коррупция.

Массовые аресты ожидают эту братию лет через десять, если верить истории в той жизни. Тогда тысячи людей из пищевой цепочки оказались под следствием, а некоторые из них умерли странной смертью. Кто-то пропал без вести, а несколько слишком активных следователей скончались от инфаркта. Десять тысяч чиновников лишилось работы. И как вишенка на торте, показательно расстреляли директора Елисеевского гастронома. Акцию провели с широким освещение в средствах массовой информации, в назидание всем.

Систему встряхнули серьезно, но изменилась ли она? Вряд ли. По такой же схеме работает машина ГАИ, и это еще одна головная боль. Очень хотелось переложить ее на министра МВД Щелокова, или на председателя КГБ Ивашутина. Только сначала следовало закончить начатые дела и, в частности, эту беседу с Крахмалом.

— Альберт Моисеевич, разговор за деньги всегда интересен, однако обсудить мне хотелось не это.

Заключенный оживился:

— Вы завладели моим вниманием, уважаемая Лизавета Сергеевна. И чем же я обязан приятностью вашего визита?

— Тюремная фабрика, где вы трудитесь начальником цеха, шьет рабочую одежду.

— Да, это так, — согласился он. — План выполняем до копеечки!

— И женам тюремного начальства вы шьете прекрасные платья.

Крахмал сделал вид, будто не понимает, Авдеева игру не приняла. И снова удивила очередным вопросом:

— Скажите, милейший Альберт Моисеевич, откуда там, за решеткой, вы знаете тенденции современной моды?

Крахмал заерзал. У него даже аппетит пропал. А Лизавета его добила:

— В колонию вы больше не вернетесь. Мы вас определим на поселение в Подмосковье.

— Зачем? — поразился Крахмал.

Поселение не колония, это радовало. Неизвестность пугала.

Здесь надо отметить, что заключенные многих колоний работали на лёгкую промышленность. Частенько производство имело многопрофильный вид. Кроме одежды, тюремные цеха выпускали мебель, садовые домики, акустические колонки и корпуса для телевизоров. На поселении режим ослаблен значительно, там легче дышать.

Между тем Авдеева раскрыла карты:

— Под вашим руководством будет расширен и модернизирован цех по пошиву женской одежды. Для рабочих улучшены условия. Откроется кафе-кондитерская и промтоварный киоск. Будем платить реальную зарплату.

— Так не бывает, — горько хмыкнул Крахмал. — Еще скажите, что паханов уберете с поселения.

— Ни паханов, ни положенцев, ни прочих бугров там уже нет, — припечатала Лизавета. — Только специалисты и мастера экспериментального цеха модельной одежды. Вы начальник цеха, сверху вас один начальник колонии. Он отвечает за порядок, вы отвечаете за товар. Штучная работа, и только модные новинки. Итак, Альберт Моисеевич, каким образом вам удается следить за веяниями моды?

— Жена начальника колонии журналы приносит, — раскололся Крахмал. — Французские, итальянские, германские. Показывает пальчиком, что ей понравилась. Мы с ней долго спорим, потом я рисую то платье, что вижу на ней в будущем. Мы снова спорим, а потом я строю платье.