А позавчера на подлодке К-19 случился пожар. Пожар вообще плохое дело, а на подводном корабле — ужасное. Именно по этому поводу Ивашутин созвал срочное совещание. Загорелась лампочка селектора, ровный голос дежурного секретаря доложил:

— Три часа, товарищ председатель. Все в приемной, ждут.

— Запускайте, — распорядился Ивашутин.

Генералы расселись, зашуршали бумагами. Слово дали контрразведчику с Камчатки, которого доставили в Москву военным бортом. Докладчик начал издалека, Ивашутин слушал его вполуха — докладную прочитал заранее. Итак, атомную субмарину К-19 спустили на воду в 1959 году. И в 1961 году с ней случилась первая серьезная беда — авария атомного реактора. Погибших похоронили, а лодку после деактивации поставили на капитальный ремонт. С тех пор за ней закрепилось негласное прозвище «Хиросима». После этого всякое случалось, в том числе и столкновение с американкой. И вот теперь пожар в девятом отсеке, на глубине сто метров. Причиной пожара в водах Атлантического океана стала трещина в трубе гидравлической системы. Потекло масло, проблему увидели и устранили. Но масло попало вниз, на фильтр вентиляции. Накапало прилично, позже масло загорелось. И пламя вырвалось в верхнюю часть отсека. По нарушенной системе подачи воздуха стал проникать угарный газ и дым. Лодка всплыла, только рассчитывать на скорую помощь не приходится. От родных берегов далеко, а в районе всплытия бушует шторм. На помощь направлен сухогруз «Ангарлес», однако идти ему двое суток.

— Вопросы, товарищи? — Председатель поднял глаза. — Нет? Тогда я скажу. Скажу, как оно есть: очень плохо. Два месяца назад мы предупредили контрразведку Камчатки о дефектах в трубопроводах гидравлической системы лодки К-19. Дали подробную информацию. Мы требовали создать комиссию и проверить!

— Мы проверили, — подскочил камчатский контрразведчик. — Вместе с промышленностью всю лодку облазили!

— Плохо проверили, — припечатал Ивашутин. — Погибли люди, пострадало военное имущество. И вы за это ответите. Позже, когда правительственная комиссия закончит свою работу.

После более чем красноречивой паузы Председатель повернул голову в сторону генерала Чебрикова.

— Виктор Михайлович, я поручал вам послать на Камчатку группу толковых сотрудников. Мне представлялось, что они проверят за теми проверяльщиками. Наши сотрудники попали на лодку?

— Так точно, товарищ Председатель, — лицо Чебрикова налилось красным. — Ваше поручение выполнено.

— Выполнено формально, результата нет, — Ивашутин говорил ровно, но по рядам пошла дрожь. — Если прямо говорить, то результат отрицательный. В понедельник вы, Виктор Михайлович, вылетаете на Камчатку. В составе правительственной комиссии вам предстоит разобраться с двумя вопросами: кто виноват, и что делать. С собой берёте своих заместителей.

— Но товарищ Председатель, — замялся Чебриков, — а как же кадровая работа здесь?

— Сам займусь, — отрезал Ивашутин. — Подберу кого-нибудь на помощь.

Как заместитель Председателя КГБ, генерал Чебриков отвечал в конторе за кадры. На работу в органы госбезопасности он пришел с должности секретаря обкома Днепропетровска. Здесь партсекретарь сразу надел генеральские погоны. Выдвигая Чебрикова в органы, Брежнев надеялся укрепить кадры и наладить кадровую работу. На такое «укрепление» Ивашутин смотрел скептически. Ему уже удалось избавиться от людей Брежнева, генералов Цвигуна и Цинева. Позже генерал Крючков получил назначение польским послом. Парторга Пирожкова удалось «уйти» на повышение, в ЦК КПСС. На освободившиеся места Ивашутин метил ставить своих людей, а генерал Чебриков маневру мешал.

Теперь настала его очередь. И не поможет поддержка «самого» и аппаратчиков в ЦК КПСС, куда Чебриков был избран кандидатом в члены ЦК. Причина более чем уважительная — вопиющий провал в работе с кадрами. Пусть на Камчатке теперь потрудится, там бардака хватает. А Ивашутин постарается, чтобы работа с кадрами в поселке Рыбачьем быстро не закончилась.

После совещания, попивая чаек, Председатель поработал с документами. Взглянув на часы, он прижал клавишу селектора:

— Иванов здесь?

— Так точно, — ответил металлический голос. — Ожидает в приемной.

— Приглашайте.

Капитан первого ранга Иванов явился на прием в гражданском костюме, как и просили. Форма у подводников приметная, незачем мелькать на фоне мундиров цвета морской волны и дразнить гусей. Люди запомнят, начнут шептаться.

Ивашутин подошел к посетителю со всем вниманием — предложил к чаю сушки и шоколадные конфеты «Мишка косолапый». И между разговором «за жизнь» задал свой вопрос:

— Скажите, Николай Тарасович, на подводной лодке часто случаются пожары?

С удовольствием прихлебывая из стакана в мельхиоровом подстаканнике, каперанг Иванов не робел:

— Любой моряк начинает свою историю так: «сплю я, сплю, и вдруг…».

— Так-так, — заинтересовался Ивашутин. — И?

— Эту историю можно так начать, если бы я успел тогда добраться до койки. В полдень по часам сдал свою командирскую вахту старпому, и отправился во второй отсек прилечь в каюте. Не вышло. Не успел еще раздеться, как тишину отсека взрезала пронзительная трель звонка. И тут же встревоженный голос старпома по громкой связи: «Аварийная тревога! Пожар в центральном посту!». Мы шли под паковыми льдами Арктического района, чуть севернее Земли Франца-Иосифа. Обычная боевая работа, когда стараешься не думать о ледяном панцире, что нависает сверху как гробовая крышка. Ситуация — хуже не придумаешь. Вообще, когда горит подводный крейсер, оснащенный баллистическими ракетами с мощностью побольше всей огневой мощи последней Мировой войны, это страшно.

— А ядерные реакторы?

— Прибавьте сюда еще две атомных бомбы, — кивнул Иванов. — Пропавшая сотня живых душ внутри корпуса, не считая трех щеглов в вольере зоны отдыха — это понятно. Так этого мало, тут половине земного шара не поздоровится. Это уже не пожар, это апокалипсис.

— Так-так, — поощрил Председатель.

— Выскочил из каюты, метнулся в третий отсек. Там уже пахло едким запахом дыма. Оказалось, что горит перегородка. Дым валил из угольного фильтра, очищавшего воздух в гальюне. Пожар разгорался не на шутку. В Центральном посту воцарилась гнетущая тишина. Я ловил на себе тревожные взгляды, а кое у кого глаза — с полтинник. Вот когда я понял смысл выражения: «у страха глаза велики». В каждом взгляде немая мольба: командир, спаси! Ты знаешь, ты должен знать, что сейчас делать!

— И что надо делать?

— Будь это где-нибудь в Атлантике, я бы немедленно всплыл. Но у нас над головой был мощный паковый лед и категорический запрет обнаруживать себя на поверхности. С каждой минутой росла токсичность воздуха. Химик доложил, что концентрация окиси углерода увеличилась в 380 раз. Экипаж в дыхательных приборах приступил к пожаротушению, а я распорядился вывести людей, не занятых борьбой за живучесть. Хотя на лодке есть железное правило: никто не имеет права покидать аварийный отсек. Но я так решил, и приказ выполнили. Огонь полыхал с такой силой, что расплавилась стальная дверь гальюна. Я отдал распоряжение наддуть смежные отсеки. Это помогло не нам, другим — когда «лишние» моряки переходили во второй отсек, угарный газ не пошел вслед за ними. Жилой отсек не задымили, а у нас дым сгустился до того, что пальцев не видать на вытянутой руке. Сизый дым пластами стелился по пультам и приборным панелям. Пот катился градом, ведь на средней палубе полыхало пламя. Третий отсек превращался в газовую камеру смерти. Труднее всего было на пульте, с которого управляли реактором. С этого поста не уйдешь. Там все просто: умри, но обеспечь подводному кораблю ход, иначе всем хана.

— Умерли?

— Да, двое. Так действовали те, кого без пафоса можно назвать героями. Но были и другие. Секретчик прибежал в центральной пост, чтобы вести черновой вахтенный журнал. Увидев дым столбом, он повернул обратно. Позже его нашли в самом дальнем отсеке, в десятом. Как он прошел сквозь задраенные по тревоге переборочные люки, одному богу известно. Может быть, жажда жизни превратила его в бесплотный дух. Ответить на вопрос, как он оказался в корме, а не на боевом посту, так и не смог. Сказал, мол, сам не знает, как тут очутился. Другой случай: матрос на пульте «Кама» делал все правильно, только приговаривал: «дембель в опасности, дембель в опасности». Его зациклило на этой фразе, парень слегка повредился умом. Но остальной экипаж держался до последнего и действовал, как надо.