И все же первым делом вспомнила именно о тяжести походного одеяла и ночном небе над головой, даже сейчас.
Сознание приходило... странно, не урывками, а будто бы волнами, тогда как память казалась фрагментарной и не полной, не отвечающей на вопросы нынешнего дня. Валзея Вечная вспоминала детство и юность, первые шаги и первые уроки контроля силы династии, радость и веселье прогулок по парку, лоск выделанной кожи охотничьего костюма, едва различимое шипение падающего песка ее часов, подаренных Отцом, часов, которые никогда не заполнялись, в которых никогда не заканчивается песок и оттого их никогда не нужно переворачивать. Последнее воспоминание задевало какие-то глубокие струны в душе, заставляя вспоминать больше, восставать из странного состояния разобранности, собирать воедино разбитое и раскрошенное сознание.
Пыль и песок.
Песок и пыль.
Под ее телом утепленный магией мрамор и базальт, именно этот материал пошел на облицовку внутренних помещений Дворца, не любых, но только тех, которые кому попало все равно не показывают. Лучше всего подходили, правильную энергетику имели и легче переносили наложение различных вспомогательных чар. Дворец, да родные стены, именно они, именно Дворец. Она помнит долгий и короткий одновременно путь по улицам сошедшего с ума города, превратившегося в арену битвы и оргии, помнит несколько идущих подряд сражений, выматывающих и утомляющих в равной мере. Помнила прикрывающую ее Арею Ферн, - нужно как-то наградить ее, серьезно наградить, за подобное не зазорно, - помнила то и дело выпускающего зачарованные болты из арбалета Сквайра, как же его имя, великий Закон, как же пусто в голове... Помнила битву за битвой, помнила побег от заинтересовавшейся ими Легенды и серого, пропитанного пылью Дороги громилу, помнила, как его доспехи, лица угрюмых и страшных стариков на них изображенные, начали плакать черными слезами.
Помнила, как подошли они к Дворцу, как ей пришлось призвать силу Закона, мощь династии, воспользовавшись давно оставленной именно на такой случай лазейкой. Помнила, как их едва не убили - тогда уже перебили всех предателей, повергли тех из очарованных, кого не удалось привести в себя, да и мало ради кого старались возвратить разум. Их появление едва не спровоцировало бойню, но совместной мощи путника и Валзеи хватило, чтобы продержаться какие-то мгновения, а после Отец почуял ее присутствие.
Валзея помнила путь по знакомым и совершенно неузнаваемым коридорам переведенного в осадное положение Дворца. Дворец, что сам по себе являлся огромным артефактом, комплексом таковых, объединенным в одно громадное и рукотворное чудище. Знала, что именно это чудище когда-то откопали из-под земли ее предки, построив город на месте руин и долго, век за веком, вдыхая в старинного то ли голема, то ли все-таки духа места подобие его странной жизни. Ощущала, как теперь эта жизнь постепенно гаснет, как тратится она на противостояние тому, что проросло где-то в городе, которое они обошли иной дорогой лишь чудом и волнами серой пыли, буквально хоронящими целые проулки, по которым они крались. Крались через город, что должен был быть ее, принадлежать ей!
Мелькнуло воспоминание о перекрученном, изуродованном, выглядящим словно потекший воск, теле Зигмунда Роолейма, того, что неизвестно сколько времени, как ей объяснили, притворялось старым и вечно раздраженным на всех и на нее в особенности несносным старцем Зигмундом. Вечно... он терпеть не мог вообще всех, а она его персонально, как наставника и учителя ее второго брата, ныне безымянного и забытого. Рядом, лишь чуть в стороне, лежало освежеванное громадными когтями Посланника, - только подобному типу извергов по силам столь могучая маскировка и настолько идеальное притворство, - тело Артемиуса, призванного из самых полезных, оставленных возле трона даже в преддверии войны с пустынными соседями. Чуть в стороне, не освежеванная, а будто бы и не получавшая никаких ран лежала, словно просто легла подремать Фиалка, тоже призванная, только с небоевыми классами, даже не успевшая нормально развиться, ни разу не вышедшая в поле. Рядом с ней, такой же неповрежденный, лежал Грацио Дельтерри, ее контролер и наставник, ради помощи чьему министерству ее и призывали, потому что в рядах снабженцев засели крысы, нужно было срочно чистить и казнить наживающихся на деньгах Империи недоумков. Отец, как это часто бывает, не хотел привлекать к этому делу Эзлесс, не желая давать тем еще больше власти, тем более, если работать приходилось не столько с денежными потоками, сколько с путями более примитивного товарообмена, завязанного на обмен услугами или готовым продуктом, а не золотом. Грацио и Фиала-Фиалка лежали теперь рядом, наконец-то равные в своей гибели - из них обоих просто выпили души, не повредив тела и продавив всю имеющуюся защиту.
Тела.
Трупы.
Изувеченные и почти целые, убитые в спину или в честном поединке, принадлежащие знакомым ей лично или через досье людям да нелюдями, - вон, лежат ошметки свиты Ардаэля дома Ночного Древа, правда, найти посла среди этого фарша, узнаваемого только по рваным одеждам и их фасонам, не удается, - а также полным незнакомцам. Как же многих они потеряли, как же многих не досчитаются после, как же много... как же сильно она верила в то, что еще будет кому считать, будет это, такое лживое, после.
Отец лишь наградил ее мимолетным взглядом, обратив усталость в силу, вернув твердость рукам и уверенность во вновь крепко стоящие на камне Дворца ноги. Ее "свита", проверенная несколько раз, тоже была с ней, хотя кого-то после могут и казнить за некомпетентность - допустить неизвестного никому громилу и подозреваемую в измене Ферн в центральный узел обороны, какие бы там ни были проведены проверки, казалось удивительно безответственным. Глаза Отца долго, почти несколько ужатых до удара сердца минут неотрывно смотрели на хамовато лыбящегося путника, даже не пытающегося делать вид, что он спокоен. Отец считывал саму суть, исток могущества и даров Всевидящей, того, на кого пал его взор, а мало чего можно спрятать от него здесь, в сердце Дворца. Отцу не понравилось то, что он увидел, но не более, он помнил, кто привел сюда его кровь и родную дочь, понял, что угрожало ему, попади эта кровь в лапы тех, кто ее желал, окажись она во власти искусства покойного Рамарца.
Ее быстро пристроили к делу, даже путника, как носителя связанной с Законом силы, допустили к участию в общей обороне, что, казалось бы, было нонсенсом еще вчера - у династии хватало верных людей с нужными силами, способных работать на подхвате у правящей ветки рода. Но это было вчера, до этой страшной бойни внутри защитного периметра, где предали и били в спину, стремясь убить, но не выжить. На плечи ложилась и спадала невыносимая тяжесть Закона, растягивая минуты на часы, ускоряя откаты боевых артефактов и возобновляя защиту над Дворцом, продолжая сражение с порождением порочных мифов.
Потом... потом что-то поменялось, она еще не вспомнила, что именно, но память вставала на место, возвращала остроту, складывалась мозаичным паззлом. Тварь отвлеклась, убавила натиск, дав секунды, обращенные едва ли не в целые сутки почти полной безопасности, за которые сказано было слишком многое. И ее старший брат, невыносимый и безжалостно топчущийся по слабости, по бесполезности ее, надел древний доспех, взял в руки древний меч. Отец не хотел посылать его туда, но власть над Временем, власть над Империей и, соответственно, над столицей государства, давала и другую власть, если не открывающей гарантированное будущее, то совершенно точно раскрывающей все его неисчислимые варианты. И в тех вариантах была только смерть, смерть, смерть или нечто, даже худшее.
Нужен был козырь, которым избран был стать Варудо. Варудо, который, может быть, не желал подвига сего, но не мог противиться воле Отца, а Отец не мог покинуть Дворец, потому что оставался тем единым, что еще не дало свершиться схождению Вечного и дьявольского домена. И брат ее отправился на бой, из которого мог бы и не вернуться, скорее всего не вернулся бы, несмотря на множество артефактов и амулетов побега, оказавшись в объятиях верховной твари. На какое-то, ставшее очень длинным их волей, время они получили отдых, уже пребывая одной ногой в могиле, отошли от нее на несколько шагов.
