Одна из лучших душ, отмеченная сразу шестью богами подлинная Героиня, давно сгинувшая в своей последней проигранной дуэли, преданная теми, кого когда-то оставила дома, отправляясь на великую, как по тем давним временами, так и по временам нынешним, войну. Пока она совершала подвиг за подвигом, тихий шепот Похоти постепенно убедил всех оставленных ею близких, ее слабые места, ее тщательно лелеемое, и оттого уязвимое, сердце в том, как для Героини будет лучше. И она, шесть раз благословенная, оказалась такой беззащитной перед теми, кого любила, не сумев сражаться и убивать тех, кто таких сомнений не испытывал.
Долгие годы отковки, переплавки и закалки этой души в самых разных фантазиях, целые жизни, прожитые в иллюзорных и сотканных специально под нее мирах, сроднили ее с Похотью, дали позабыть о боли предательства, найти в нем приятные оттенки и познать то, что от нее требовалось познавать. Идеальная заготовка именно под один удар, за которым небытие и, к легкой печали Господина, освобождение от любых оков - даже столь искаженные божественные печати заберут суть преданной из его ласковых рук. Освободят, пусть даже только в гибели. Их, печати эти, потому и оставили искаженными, но рабочими, чтобы заготовка, смелая нота героического стиха, сработала именно так.
Старик уже начал восстанавливать тело, пусть медленно, пусть не успевая, ведь слишком много ему пришлось возвращать, слишком часто он получал раны. Атака, которая не атака вовсе, выглядит подобно вспорхнувшей с протянутой ладони изверга лесной птице, половина которой белоснежна, будто девственный снег на горных вершинах, а вторая черна, как горечь преданной жены и матери. Шесть благословений, шесть проклятий, шесть Чудес, слитые воедино - это могло убить даже его, Господина, соправителя, обладателя сравнимой власти над иным Доменом и Пороком. Для того и создавалось оно, но оставить это несчастное существо жить было выше его сил, уничтожить демона требовало все естество изверга, что он не преминул исполнить.
Проклятый Вестник, наверное, даже после этого возобновился бы.
Но это все-таки был хоть и первожрец, но ключевым фактором являлись остатки человеческой не сути даже, а следов ее пребывания, мертвой памяти о бытие человеком в мертвой памяти о мертвом Боге. И так и не успевший что-то сделать старик уже распадаясь, отправляясь в свое последнее погибельное путешествие, сблизился, вырвав из ловушки жадного камня свои цепи, с даже не пытающимся уклониться извергом, вцепился в пошедшую пятнами от посмертного проклятия руку, выставленную в защитном жесте, да так и опал на землю ворохом истлевшей ткани его рубища, мгновенно проржавевших цепей, от которых целым осталось только одно звено... а может, только одно звено и было с самого начала настоящим? Последней с глухим стуком коснулась камня резная шкатулка, то ли из странного дерева, то ли из черного камня, то ли из кости или даже железа. Открывать ее не хотелось, потому он и не собирался рисковать - что бы ни прятал демонист буквально вместо сердца, но этот трофей, как и явно артефактная цепь может подождать.
Шла третья секунда с момента падения принца Варудо, а дворец уже разрядил в лепестки последние средства, похоже, использовав даже откровенно опасные артефакты, требующие жизней или хотя бы здоровья активировавших. Один из лепестков немного потускнел и покрылся сероватыми пятнами, потеряв часть вложенных в него силуэтов совокупляющихся душ под ударом сразу двух эффектов, близких по силе к мифу. В еще одном появилась быстро затягивающаяся дыра, ведущая не сквозь него, открывая вид на Площадь Семи Поэтов, а в глубины Домена, частью, мерностью которого являлись лепестки. Вторая рана была не столь опасна, почти не нанесла необратимых потерь - даже разрушенные души в лепестках восставали обратно, если целы те души, что помнят ласки развоплощенных, помнят их мелодии и ритмы.
Это акт отчаяния, что не удивительно.
Тварь сближается со своей жертвой.
Господин берет раба своего.
Контроль над разумом Варудо позволяет неспешно отключить капсуляцию времени, притянуть того, прижать к себе в куда более нежных, чем прошлый раз, объятиях, заклеймить намного более мягким поцелуем, забирая память, забирая душу. А после, когда власть над мгновенно развращенной и препарированной десятками способов душой, что в тех секундах грез и фантазий прожила долгие годы, достигла нужной концентрации, когда изверг нащупал ту странную силу, что связывала Вечных в одно, что не давала им враждовать друг с другом, что позволяла, при нужде, действовать как один организм, будучи в прошлом, в будущем, в настоящем, в не случившемся и не случавшемся... нащупал и ворвался в эту связь, отдавая через незримые нити всего себя, напевая им свою мелодию. Сквозь все барьеры Дворца, сквозь любые амулеты и артефактные комплексы индивидуальной защиты, сквозь любую власть над Временем, силой, которую не откатить, не изменить, не отразить и не обмануть.
Прямо в души несущих в себе кровь Вечных, которые только были сегодня под этим куполом.
Прямо в застывшее и такое холодное сердце Императора.
Шум окружения пробивался в сознание будто сквозь плотное шерстяное одеяло, из тех, какими укрываются в самые холодные ночи, когда ночевка почему-то застает тебя под открытым небом, а сердце просит не запираться в зачарованной карете, но порадовать себя сном под светом красочных созвездий. Погода рядом с Вечным обычно солнечная днем и облачная ночью, ведь множество магов, заклинающих погоду, давно подобрали идеальный алгоритм условий, необходимых для инфраструктуры великого города, величайшей из столиц благословенного Алурея. Ильхан-Антар занимает куда большую площадь, являясь, фактически, множеством отдельных городков, возникших когда-то вокруг целой грозди крупных оазисов, городков, почти сросшихся воедино. Таньшинь, он же Златорукий, имеет население даже большее, чем Вечный, но при этом большую его часть составляют громаднейшие во всем мире трущобы. Был еще Антол, жемчужина Нейтмака, был Зарастрон, жемчужина морская, наследие былого величия Зайнберга, были Цветок Извечный и Палаты Камней, были Великая Вартань и Кодерга, отделенные океаном, много было городов великих и статных, прекрасных и восхищающих, достойных стоять рядом. Но для нее именно Вечный был величайшим из великих, прекраснейшим из красивых - так ее воспитали, так она привыкла верить и так оно и будет всегда.
Но бывали моменты, когда хотелось странного, хотелось сбежать из города, выйти за его стены, уйти едва ли не в самую глушь, чтобы именно там смотреть на звездное небо, на закаты и рассветы, чтобы познавать красоту природы и в очередной раз познать собственную родину, кровь от крови ее предков, кровью врагов их построенную, на костях бросивших им вызов взошедшую на вершину. Мелкая причуда, пусть и затратная в плане времени - дни, недели и месяцы ее жизни расписаны ею и Отцом настолько подробно, что очень трудно, с каждым разом все труднее, найти, вы только не смейтесь, Время для себя и своего. Слишком сильно свое начинается поглощаться общим, а полученная по праву рождения власть начинает забирать плату, требовать ответных действий.
Аристократ не принадлежит себе, дворянство сковано не меньшим числом запретов и ограничений, чем нижайшие из смердов, оплачивая то, что было даровано рождением. Приходится жить, как заведено, развивать себя так, как нужно семье, служить тем, кому служили предки, любить того, на кого укажут, кого выбрали, родить или зачать наследника, который продолжит этот же путь. Глупо жаловаться на такую несвободу, достаточно просто выйти в трущобы и посмотреть на тех, кто живет "свободно", да и то, только потому, что на них плевать всем, покуда они не идут против законов Империи.
Она давно забыла про мечты о звездном небе, даже не поленилась проверить себя на различные воздействия, действительно узнав, что у нее в крови от прадедушки осталась маленькая капелька планарной связи с теми самыми Звездами. Она принимала волю Отца, искала его одобрения и тяготилась разочарованием в бесполезной дочери, но кардинально менять свою жизнь не спешила и не собиралась. Девушка годы назад ознакомилась со своим, вероятно, уже точно назначенным женихом, заготовив для себя и него два флакона с особо качественным любовным зельем, чтобы точно обеспечить взаимные чувства, если они вдруг напрочь не сойдутся характерами.
