Все еще текут слезы, но это другие слезы, наполненные не мукой, но облегчением. Наполненные тем, что тоже есть частью природы каждого адепта Небес.

Покоем.

Свободой.

Искуплением.

Изверг могуч, а его скорость реакции оставит далеко позади почти любого из тех, кто привык самому быть воплощением скорости. Он бы легко успел, сумел бы помешать, перехватить, заморочить, разрушить план всего лишь человека, даже не нажившего сотни лет. Если бы он не желал видеть, пожалуй, излюбленное свое зрелище. Если бы он не вынужден был управлять всей сворой своих вернейших псов, благодаря множеству подвернувшихся пленных расширившейся и разросшейся в несколько раз. Если бы он, прекрасно зная о подобном трюке, хоть на один короткий миг заставил себя поверить в то, что такой исход вообще возможен.

Первая получила краткий миг свободы воли и действий. Шансов на спасение у нее не имелось, ведь сил и умений ее ненавистного хозяина с лихвой хватит для того, чтобы вернуть кандалы на место, ведь никуда не делось ни клеймо на ее душе, ни лишь чуточку отброшенная в сторону вторая. Все, что сумел подарить ей глупый человек, так это краткий миг надежды, за которым следует еще большее отчаяние, когда и эта надежда, восставшая из праха, вновь в прах обратится.

У нее не было шансов, но, подобно очень многим личностям сравнимых характеров и мировоззрения, личностей, достигших всего того, чем она и привлекла на свою душу посланников Пекла, личностей, сумевших доказать миру, доказать самим себе, что они всего лишь Герои своей истории... подобно всем им она привыкла игнорировать невозможное. И никакие века мучений, страшнее которых даже извергу будет сложновато вообразить, ни одна из неисчислимого множества сводящих с ума оргий, так и не сумели погасить ее волю. Могли бы, очень даже могли, но изверги сами не захотели терять такую сладкую игрушку.

Если бы она не была повернута к Старшему над Клейменными спиною, укрытая собственными крыльями будто одеялом, он бы увидел зрелище, какое не видел ранее никогда, зрелище, свидетелей которому, возможно, уже давно не осталось под Небом этого мира. Дева улыбнулась, обеими половинами лица улыбнулась, закрыла глаза и позвала Небеса, отдавая им себя так, как не успела отдать в тот злополучный день, когда ее клеймили.

Большую часть успевшей проникнуть в парк мелочи, неважно были это другие клейменные или рядовые изверги, буквально испарило, но даже людям досталось преизрядно, заставив немногих знающих едва ли не в штаны гадить. Потому что изверги это страшно, мерзко, ужасно, кошмарно и вообще так плохо, что хуже не придумаешь, но мало есть на свете тех, кого оставит равнодушным это ощущение. Чувство того, что где-то рядом, в считанных шагах от тебя отдает душу плану, добровольно и с радостью, подлинная Героиня, настолько же древняя, насколько она была сильной.

Небесные твари это очень редкое зрелище, настолько редкое, что большая часть мира о них либо не знает, либо знает только из рассказов и книжных описаний. Природа Неба такова, что планарное заражение им проходит без особых последствий, ну, если сравнивать с теми же стихиями или проклинаемой Тьмой. Падение посвященного Небу в свой класс редко заканчивается разрушениями и жертвами, если не считать тех, кто окажется слишком близко - жаждущие покоя, способные в любой момент получить его в родной синеве, новоиспеченные твари просто уходят, возносятся в свое Небо и больше никогда не возвращаются.

Судьба, на самом деле, незавидная, как и любое другое становление порождением плана, ведь не может быть хорошим выбором обращение тварью, какая бы та тварь ни была. Тем не менее, если выбирать между падением в Небо и вечной жизнью в руках своего радушного хозяина и тех, кому он или вторая ты отдадут тебя поиграть, выбор даже для самого рьяного последователя Чистоты Бытия будет очевидным.

Дева нанесла прощальный удар, подгадила своим пленителям, растворила вторую в собственной душе, подарив ей покой, которого она все равно жаждала, как часть ее самой. Себя не обманешь, и как бы вторая ни наслаждалась муками первой, они обе понимали, что обе оказались равносильно несчастны. Дева освободилась, стремительно растворяясь в покое, которого так долго ждала, но у нее все еще были несколько секунд до падения, все еще была ее память и долг. Она по праву была Героем, по праву обрела свою силу и даже сейчас, сильнее всего стремясь перестать помнить, заново переживать, перестать быть и вознестись, она все еще помнила свои собственные обещания. В иной ситуации она бы забыла о них, позволила бы себе слабость, не рискуя дарованным ей шансом, обретенным без всякой божественности Чудом.

Но их простили.

Искренне, от всего сердца простили их обеих, простили за все, что одна сотворила, за все, чему не смогла помешать другая, простили за силу одной и слабость другой. Если бы не это прощение, не жалость, не понимание, не сочувствие, которых она, забирая Небо у одного несчастного за другим, насмотрелась вдоволь, так много, что не могла вспомнить все эти лица. Лишь простив их обеих, лишь лишив чужого контроля сразу две ее половины им дали шанс стать одним целым, обрести единство и в нем же приобрести волю к сопротивлению. Волю сделать один-единственный совместный шаг, сделать его вместе, потому что половина души не может уйти, оставив вторую.

В последние секунды ясного сознания, сохраняя даже не мысли, но поставленные перед собою цели, она склоняется над землей. Тело растет, а ее громадные, как для алдис'ай, более чем два метра роста стали полноценными тремя, а после и тремя с половиной, добравшись до отметки в четыре. Два верных крыла раскрылись, разрослись, умножились, облачая ее фигуру во множество крыльев, укрывающих стремительно теряющее форму тело. И все же она успевает, успевает схватить рукоятку сломанного клинка, притянуть к себе голой волей все его осколки. Сила Девы выжигает из двойственной сути артефакта все оставшееся Солнце, оставляя только одно лишь Небо, заполняя им кусочки металла, концентрируя его достаточно сильно, чтобы он снова слился воедино, обратился уже новым, совершенно иным клинком.

То же лезвие, та же форма, но теперь там одно только Небо и больше ничего.

Она проводит лезвием шпаги по ладони, прикладывая нешуточные усилия, чтобы порезать кожу и пустить себе кровь, уже не напоминающую даже кровь. Лишь пустое упрямство и память о прощении, повешенный на себя саму долг, пожалуй, единственный, который она могла позволить оплатить, удерживал ее от такого желанного забвения.

Кровь напитывает клинок, вливается в него, застывает на лезвии и рукояти тончайшим узором, словно множество переплетенных крыльев, небесно-синих и будто бы даже движущихся. Закричав, и криком своим преодолевая все сильнее тянущее ее в свои объятия Небо, Дева подымает клинок, что в ее руках выглядит детской игрушкой, вонзая ее прямо туда, где раньше билось ныне застывшее сердце простившего ее, простившего их мальчишки. Отданное сердце, потерянное сердце, пожертвованное ради их свободы, позволившее им вновь стать ею.

Удар завершен.

Клинок к сердцу.

И сердце для клинка.

Вторая вспышка небесной синевы не уступает в мощи самой первой, но наносит куда меньше урона извергам просто потому, что все цели в ближайшем радиусе уже развоплощены, а более дальние противники защищены как внешними стенами храмового комплекса, так и собственными барьерами, после первой вспышки спешно поднятыми и закачанными максимальным количеством силы. Штурмующие готовились отражать силу Гримментрея, но заготовленные трюки от чистой Синевы тоже помогают недурно, лишь самую малость хуже.

Где-то вверху, под самым куполом раздается предсмертный вопль экстаза одной из Легенд, на которую даже очень уставший Иерем Стайр нашел управу, но укрывшийся за мощью гиганта и собственными барьерами Старший над Клейменными, как и примерно половина его элитной свиты, прихлебателей и помощников, внимания на это почти не обратили. Они только-только пережили атаку, выстояли перед вспышкой Синевы, устояли не без труда, пусть риски те были не слишком и высокими. Все-таки поток чистой силы, каким бы густым он ни был, остается всего лишь силой, без контроля и наличествующего круга магов, что эту силу оформят, теряя почти всю опасность, особенно если применять те барьеры, которые простой голой мощью не продавить.