Этот мой замысел гибельный изначально, а любой исход, в котором мне придется именно сражаться в открытую, априори обозначает полный провал. Именно поэтому бесполезны громадные Формы, идеально приспособленные для того чтобы убивать, рвать, терзать, забирать чужие жизни. В нашем дуэте я даже не слабое звено, а вообще пустое место, звонкий ноль, помноженный на еще один ноль и возведенный в ничего. Самоуничижение неприятно царапает то, что у людей зовется чувством собственного величия, но только так, постоянно напоминая себе о несопоставимости сил удается держать под контролем жажду ворваться внутрь любого из лепестков, чтобы выжрать каждую из находящихся там душ до последней. Скорее уж меня там выжрут, наплевав на мое классовое превосходство, великолепность и улетность.
Площадь все ближе, а вот Тени становится все меньше и меньше. Если под куполом от каждого плана словно взяли лишь небольшой соскреб с самого верха, то здесь даже эта неглубокая каверна становится все более мелкой. Тень истончается, почти сливаясь с реальностью, переставая быть как явление, оставляя одно лишь Пекло, тесно сшитое с расползающейся по швам явью. А ведь я еще только подползаю поближе, но уже вынужден вложить все имеющиеся ресурсы в незаметность, лишь бы не попасть под внимательное око одной из душ, вложенных в защитные да сенсорные поля.
Еще ближе, наконец-то касаясь нитью-телом камней мостовой, что обрамляли Площадь Семи Поэтов. Касаясь в реальности, потому что Тени уже нет, совсем никакой нет, только багровые волны овеществленной Похоти, только невыносимое сияние обретшего материальность флера. Тело-нить истончилось до невозможности, став тоньше паутинки, полностью уйдя в скрыт, частично активировав Эгиду, используя Проявление вокруг себя, добавляя сверху Созиданием, снова используя его на собственной плоти. Без жалости, не обращая внимания на боль и все усиливающуюся пустоту, потому что я уже зашел слишком далеко.
Комбинация из всех имеющихся в моем распоряжении классовых умений позволили мне столь долго балансировать на лезвии клинка, но дорогу назад я осилить уже не сумею, засвечусь и погибну впустую, а потому только вперед, поближе к цели, чтобы суметь нагадить той напоследок, испортить праздник и выгнать клоунов.
И вот она перед моими глазами - Площадь Поэтов. Даже знаменитый фонтан отсюда видно, как и толпу сросшихся воедино людей, совсем юных, не старше десяти, что теперь обрамляют собою этот шедевр архитектуры вместо барельефа. Да и камень мостовой тоже укрыт ковром из плоти, отдельные детали-люди еще различимы, но уже неотделимы. Словно на все множество устилающих это место тел имеется только одна кожа, подобная громадному вакуумному одеялу из японских порнофильмов, а под этой кожей тела жертв продолжают свою оргию, постепенно растворяясь, уносясь душами в жадно чавкающие лепестки. Часть цветка, часть тела их Господина, часть всего домена, часть единого целого.
В центре площади стоял сам виновник торжества. У моей текущей Формы нет нормальных глаз и это хорошо, потому что даже просто осознавать присутствие твари слишком больно. Тень не имеет, не может иметь тех струн, на которых играет облик изверга, отчего вместо обожания, жажды отдать всего себя ради одного лишь взгляда приходит невыносимое мучение, осознание собственного одиночества, которое, в свою очередь, дает топливо для леденящей ненависти. Ненависть и боль все разгоняются и я начинаю понимать, почему Тени такие опасные противники для извергов. Даже не знаю, чего в моем настроении больше - жажды сожрать или жажды отомстить за пережитое, за подаренное понимание моей же природы.
Тварь всевидящей Системой подписана коротко и лаконично: Господин, а уровень у него удается разглядеть без особых сложностей, только радости в этом нет, ведь число это составляет сто восемнадцать. Мне, наверное, даже увидеть этот уровень удалось только потому, что я сейчас почти внутри изверга, а сам он, раскрыв цветок, невольно раскрыл и самого себя. Казалось бы, радуйся тому, что противник пребывает в уязвимом положении, но что-то не получается.
Ростом он, - а я, в отличие от бесполого Косновения, воспринимаю тварь в мужском роде, - вышел совершенно не внушительного, лишь немногим выше среднего человека. Изящный стан, словно сияющий золотыми блестками при взгляде на него, тоже являлся человекоподобным, как и набор конечностей. Не имелось ни рогов, ни крыльев, ни щупалец, ни половых органов на всех поверхностях тела, так характерных для его подчиненных, которых уже налюбовался на всю жизнь. Единственной выделяющейся деталью являлось то ли птичье гнездо, то ли отверстие для ключа, расположенное строго промеж лопаток.
Будто раскаленный горн, вмонтированный прямо в тело, обрамленный непрерывно кружащимися деталями, ритуальными символами и пиктограммами. Внутри этого горна были тысячи тысяч нитей, тончайших и почти невидимых, едва ли не столь же тонких, как мое тело сейчас. Нити росли из горна, тянулись к лепесткам, касались укрывающего площадь живого ковра, метались вокруг тела, создавая магию, ускоряя процесс слияния и все это одновременно. А еще часть нитей была выделена на пленников - самых достойных и высокоуровневых изо всех находящихся на площади во время его прибытия, а также среди тех, кого послали на самоубийство во имя высших целей. Это я про тех, кто, подобно мне, попытался помешать процессу слияния, только действуя по приказу сверху.
Их много было, но взгляд прикипел, приклеился даже, игнорируя изверга, не к нескольким ассасинам, непрерывно жрущим друг друга (почему-то вспомнился Край), не к миниатюрной и отдельно огороженной барьером гомооргии обладателей исключительно жреческих и рыцарских классов, не к превратившемуся в лужу слизи, но не умирающему призванному волшебнику, а к иному зрелищу.
Истинная Скованная шестьдесят девятого уровня, что в ином случае стала бы полноценной Избранной, не надень на нее вездесущее Ярмо. Молодая с виду девица, солнечная блондинка с великолепными формами, которые чисто эстетически можно оценить даже в моем нечеловеческом состоянии. А еще она была Пламенем, столь плотно с ним сроднившись, что даже мне только и оставалось уважительно покачать головой... ну, будь у меня-нити голова в этот момент. Вероятно, она вкладывала большую часть очков в один, на крайний случай два класса, что и стало основой ее мощи.
Которая ни капельки не помогала в этот момент.
Я не знаю, как действовал этот ее перк или, возможно, предельно прокачанное умение, но она не гасла даже умирая, возрождаясь из собственного пламени подобно Фениксу. И уж кто-кто, а архидьявол уровнем за сотню нашел способ этим воспользоваться, медленно обращая ее тело в ничто потоком флера, позволяя этому телу восстановиться вновь и снова повторяя процедуру. У нее не может быть бесконечного запаса возрождений, я этот факт просто знаю, даже оказавшись прямо внутри чужого домена, но воля Господина каким-то неясным способом восполняет заряды воскрешений. Вот только каждый следующий раз она воскресает уже немного другой. Это и при обычных использованиях возрождения, наверняка, имело место быть, но изверг сей аспект ее способностей только усилил, буквально перековывая ее в ее же собственном Пламени. Решение одинаково изящное и мерзкое, как раз в характере самого большого извращенца из всех пришедших на огонек извращенцев.
А еще он не может не понимать, что его контроль вступит во взаимодействие с Ярмом, только это его не волнует. То ли его пешки уже успели захватить контролера, то ли он имеет все силы исказить Скованную до той степени, когда даже Ярму уже не за что будет вцепиться. Оба варианта одинаково возможны, как нечто третье, четвертое, восьмое, пятнадцатое и даже все это вместе взятое. Благодарен я был своей несостоявшейся сестре по оружию за то, что ее подготовка отъедала сколько-то там внимания от собственной защиты.
Жаль только, что если уж он позволяет себе такие игры в боевой, мать ее, обстановке, то в своих силах более чем уверен. А учитывая его возраст, силу и социальный статус, которого самоуверенный дурак давно бы лишился, то в излишнюю самонадеянность верить выходит примерно... никак не выходит.
