В комнате зазвучала колыбельная. Без слов, только создаваемая голосом музыка. Души потянулись к ней, как будто она была сосредоточением света. И лишь в последний момент она обернулась ко мне, глянула своими блёклыми глазами, растворяясь в воздухе. На секунду мне тоже захотелось уйти с ними, но пальцы Листика, вонзившиеся мне в плечи, напомнили, что моё время ещё не пришло.

Зато оно пришло для духа. Поняв, что здесь его не ждёт ничего, кроме смерти, он стрельнул в меня полным ненависти взглядом и резко покинул тело девочки, убираясь восвояси. Я же воспользовался моментом неразберихи, вернувшись в астрал и выдернув оттуда ребёнка. Надеюсь, она мало что запомнит из того, что видела или чувствовала. В любом случае, стоит навестить её позднее, когда придёт в себя.

Видеть, как счастливо плачущая мать обнимает своего ожившего ребёнка — кажется, это лучшее, что я вообще мог созерцать за свою жизнь. За обе своих жизни.

Разговор с Меньшиковым прошёл довольно быстро, я обрёл ещё одного союзника. Мужчина безропотно согласился с тем, что теперь должен мне три услуги, и проводил нас до дверей, непрестанно сыпля в мою сторону благодарностями.

Жена Геннадия, чьё имя я в спешке так и не узнал, просто крепко обняла меня на прощание и поцеловала в щеку.

Там же, на лужайке около дома Меньшиковых, я распрощался с Марой, Лебедевой и Листиком. Оксане я отдельно сделал внушение, чтобы где-нибудь в случайном разговоре не обмолвилась о том, что я справился там, где облажался Светлый и даже не рискнул сунуться Старик. Не стоит им сейчас это знать, рано. Пусть дальше тешатся своим мнимым величием.

Хризалида всё порывалась проводить меня до дома, беспокоясь о моём почти опустошённом источнике, но мне было достаточно того, чтобы она поделилась со мной энергией, достаточной для полёта на клинке до дома.

— Больше. Так. Не. Делай! — раздался ослабленный, но гневный голос в моей голове. Лилит тоже хорошо досталось, и демонесса явно была недовольна этим фактом.

— Да вот знаешь, в кои-то веки я с тобой полностью согласен, — усмехнулся я в ответ, зябко кутаясь в куртку.

Дома меня внезапно окружили сразу же, как только я прилетел: оказывается, был запланирован семейный ужин, о котором меня, как всегда, не предупредили. А, может, и говорил кто-то, но это умудрилось выскочить из моей головы в общей суматохе. С боем добился, чтобы мне дали хотя бы в душ сгонять, да переодеться во что-то более приличное. На все вопросы о моём состоянии и внешнем виде отвечал, что меня сегодня существенно нагрузили в академии.

Стоило только вновь спуститься, как мне тут же усадили за большим столом рядом с дедом, Марго, матерью и отцом, Виктором, его женой… Всеми. Пожалуй, только Саранского с женой не хватало, но это было предсказуемо, Ксения последнее время старалась периодически бывать в месте, где его временно содержали под домашним арестом.

За столом звучали разговоры, постоянно передавались из рук в руки блюда, кто-то периодически повышал голос. Я, сначала чуть не засыпающий от слабости, постепенно взбодрился и молча ел, но умудрялся чувствовать себя одновременно рядом со всеми. Неожиданно этот гомон после звенящей тишины астрала стал для меня очень приятным звуком. Мои замерзшие в той черной пустоте тело и сознание каким-то образом отогревались здесь и сейчас, за этим столом и в кругу этих людей.

Достаточно остро в голове высветилась простая, но только сейчас полностью осознанная мною мысль: ведь я мог сегодня сюда и не вернуться. Меня вполне могли сожрать в астрале, как того духа Светлого, пока я спасал чужого ребёнка, который, по сути, был дли меня никем. А если бы пострадал кто-то из моих близких? Взгляд упал на раскрасневшуюся бабушку, что-то весело рассказывающую отцу Марго…

Если с ними что-нибудь случится… С любым из них… Мои губы сложились в кровожадной улыбке от одной только мысли. Раньше я защищал эту семью больше потому, что считал это своим своеобразным долгом. Данью, что отдавал своей дочери, наверное. Сейчас же… сейчас я хотел их защищать. И боги упасите тронуть хоть кого-нибудь из них…

За окном в тишине кружили крупные снежинки, медленно падая вниз, накрывая землю и создавая эфемерный облик чистоты и первозданности. Наступил декабрь.

Ещё не вошедший в силу свет восходящего солнца сверкнул на парящем клинке, который тут же исчез, отозванный владельцем. Паладин, сощурившись, окинул взглядом академию миротворцев, ещё сонную и утопающую в предрассветных сумерках. Только на кончиках башен уже проходила граница света, постепенно захватывающего всё больше пространства.

Паладин специально выбрал такое время, чтобы не привлекать внимание раньше времени и не показывать лицо перед многочисленным населением учебного заведения, прилети он чуть позже, и точно попался бы кому-нибудь на глаза. А его фигура слишком заметна, во всех смыслах этого слова.

Молот с усмешкой на губах спустился, как на прогулке двигаясь по коридорам и шагнул в приёмную Старика. На его появление тут же отреагировала секретарша — женщина уже глубоко в возрасте, но уже присутствующая на рабочем месте в столь ранний час. Она пристала со своего стула, стремясь остановить гостя, уверенно шагающего к двери кабинета начальства. А ведь тот с утра предупредил, что гостей не ждёт.

— Никита Владимирович не принимает… — проговорила она, торопливо выбираясь из-за стола.

Молот развернул к ней внушительные плечи, и вдруг искренняя улыбка смягчила его угловатое лицо с довольно резкими чертами.

— Машенька, радость моя, неужели не узнала старого меня? — дружелюбно спросил он, разглядывая женщину перед собой.

Её лицо уже покрывала сетка глубоких морщин, пусть и грамотно скрытых косметикой. Но от внимательного взгляда Молота не укрылась подряблевшая, потерявшая былую упругость кожа, потускневшие, некогда ярко голубые глаза и болезненно увеличенные костяшки когда-то изящных пальцев, которые секретарша тут же сложила в застенчивый замок.

— Михаил Анатольевич, это и правда вы… — тихо выдохнула женщина, падая в кресло, как будто ноги в одно мгновение перестали её держать.

— Конечно я, кто же ещё, — со смехом ответил Молот, шутливо напрягая рельефные мышцы и заставляя рукава рубашки затрещать.

— Вы совсем не изменились, — покачала головой секретарша, но в водянистых глазах как будто на мгновение мелькнул задорный огонёк. — Не думала, что вспомните меня. А я, как видите, с тех пор, как вы мне подсобили, так и работаю. Помогаю Никите Владимировичу, — она развела руками, как будто обводя своё рабочее место.

Паладин с улыбкой прошагал к её столу, наклонился, кладя могучие руки на жалобно скрипнувшую столешницу, посмотрел женщине в глаза. Протянул лопатообразную ладонь и легко, почти невесомо коснулся согнутым указательным пальцем щеки секретарши.

— Как я мог тебя забыть, Маша? — мягко и коротко усмехнулся он. — Я бессмертный, но не бессердечный.

Женщина не нашла в себе сил отвести взгляда, заливаясь краской смущения, как заходящее солнце, что было довольно большой редкостью в её возрасте. Уже многие годы работы и периодических стычек с молодым и наглым поколением ничто не могло заставить её смутиться, но сейчас напротив неё стоял человек, который был старше самой академии, и она, против воли, вновь почувствовала себя молодой и неопытной, как в те далёкие времена, когда впервые увидела легендарного героя.

С руки паладина полился мир, подпитывая истощенную возрастом ауру Марии, но он не мог вместить много. Она прикрыла глаза, чувствуя вливающуюся в неё энергию, инстинктивно потянулась к ладони Молота, коснулась пальцами его широкого неохватного запястья.

— Машенька, — донёсся до неё вкрадчивый голос паладина. — Ты провела с Никитой так много времени, почти всю жизнь, и многое знаешь. Я знаю что у него есть дочь. Но ни разу её не видел. Не знаешь, как я могу с ней пересечься и поговорить?

Мария с неохотой открыла глаза, отстранилась от прикосновения Молота.