Все глубже погружался в его горло Багор. Окровавленное острие пронзило шею насквозь. Рывок за рывком Кокатрисс все глубже загонял Тесак в собственную грудину. Демон медленно приближался к лицу Шантеклера.

Шантеклер лишь упирался ногами и смотрел в ледяной красный глаз. Смотрел на клюв, что силился пронзить, прикончить его.

Лицо демона было прямо перед его собственным — зеркальное отражение.

Затем горячая кровь хлынула изо рта Кокатрисса, и демон умер. Клюв к клюву, демон уставился на Шантеклера стекленеющим красным глазом; и Петуха стошнило.

С непередаваемым омерзением Шантеклер столкнул с себя труп. Он вырвал из него свои орудия. Он пробежал немного, остановился, уткнулся клювом в землю, присел и стал тереться о траву грудью и головой, дабы очиститься от мерзкой жижи.

Он трясся в судорогах. Его опять стошнило желчью. Затем он отошел, прихрамывая, и, полностью обессиленный, остановился, уронив голову на грудь.

На какое-то время воцарилась полная тишина. Пертелоте стояла на стене и не могла сдвинуться с места. Животные уставились ей в спину и ждали какого-либо знака, способного рассказать им о событиях за пределами лагеря; но они не увидели ничего — только Курицу, отрешенно бьющую себя в грудь.

Но ответ пришел.

Срывающимся, измученным голосом Шантеклер закукарекал победный клич. И животные стряхнули с себя оцепенение. Они взбирались на стену, дабы увидеть, что произошло; и когда они увидели, то поразились толщине и мощи демонова хвоста. Но по-прежнему никто не издавал ни звука. Шантеклер еще не закончил.

Он медленно вернулся к трупу, клокоча страстное, безумное кукареканье. Он яростно начал кромсать мертвую шею, сдирать кожу, обнажая мышцы, жилы, темно-зеленое мясо. Животные отвернулись. Шантеклер, казалось, рассвирепел. Он зажал в клюве обнаженную шейную кость врага и рванул ее с такой яростью, что она сломалась и голова отделилась от тела. Шантеклер высоко поднял эту голову и пошел дальше.

Он шел через поле брани. Он шел среди мертвецов. Смертельно уставший, но с вздернутой, будто знамя, головой Кокатрисса, с которой свисала изодранная плоть, Шантеклер держал путь к реке.

На берегу он вытянул шею и закричал:

— Уирм! Эй, Уирм! Эй, гнусный Уирм! Проглоти эту штуку и подавись ею! Твой Кокатрисс мертв, и я сделал это!

Затем он швырнул в воду голову с застывшими на ней вытаращенными глазами. Она камнем пошла ко дну, и Шантеклер с удовлетворением разглядывал длинную кровавую нить, что погружалась вслед за ней. Сделано. Он отправился домой

Он был посреди поля брани, когда услышал за своей спиной непонятный шум. Он обернулся и невольно застонал. Волны скорби чуть не захлестнули Петуха-Повелителя, ибо он увидел, что вскипели воды реки. В том месте, куда погрузилась голова демона, вода бурлила: пузыри равномерно и неустанно взрывали ее поверхность; затем кипение распространилось вширь, и вот уже вспенилась вся река.

— Шантеклер! Шантеклер! — раздался крик из-под земли. — Последний грех наихудший. Напрасно ты убил Кокатрисса. Но сколь же более презренно упиваться этим! Шантеклер! Я — Уирм!

Воды поползли на поле битвы, обходя, будто тянущимися кулаками, большие трупы и накрывая малые. Три дня река оставалась в своих берегах, но теперь пошла в наступление. Она вновь поднималась, устремляясь к лагерю.

— Я Уирм! — исторгая зловоние, сочился глас из каждой поры земной. — И я здесь!

Вдруг голова у Шантеклера закружилась и покачнулась. Сколько битв составляют войну? Сколько вообще и сколько еще способен вынести Петух, прежде чем сломается окончательно? Он опустил к земле вялые крылья, чтобы совсем не упасть, и поплелся в лагерь. Но снова и снова оборачивался, дабы поверить увиденному им.

Он скатился в ров у подножия стены. Медленно поднял глаза. Там была Пертелоте, она все так же стояла наверху и глядела на него. Шантеклер пожал плечами и силился улыбнуться. Он простер к ней крылья. Улыбка не получалась. Крючком повисла она на его лице.

— Ты знаешь? Ты знаешь? — повторял он, будто мальчишка.— Пертелоте. Я больше не знаю ничего,— сказал он и потерял сознание.

У него было сломано множество костей.

Шантеклер победил. Он выиграл, но

Но вполне возможно одержать победу над врагом, даже убить врага и все-таки проиграть сражение.

Шантеклер не лишился жизни в схватке с Кокатриссом, но он потерял нечто бесконечно более дорогое. Он потерял надежду. А вместе с ней Петуха-Повелителя оставила и вера. А без веры у него не было больше чувства собственной правоты.

Когда оказалось, что битва с Кокатриссом — тяжкая, изнурительная битва — вовсе не означает конца войны, вышло так, что Уирм, а совсем не Петух торжествует победу. Пятью словами Уирм не просто отнял силу у Шантеклера, ибо тот уже был обессилен. Пятью словами Уирм сделал войну бесконечной, а любую победу превратил в насмешку. Пятью словами Уирм убил надежду и швырнул Петуха-Повелителя в бездонную бездну отчаяния. И пятью самоуверенными словами Уирм сокрушил властелина этой земли, так что земля эта перестала быть преградой для могучего узника. Без вождя, лишенные опоры, стражи утратят и силу свою. Узы разорваны, заплата протерлась, отперты врата темницы. И Уирм уже видел разверзающийся над ним путь к свободе!

Для Шантеклера теперь лишь одно имело значение: его собственные переживания. Все остальное стало просто тенью — ухмыляющейся, насмехающейся тенью.

Снова придя в чувство, Шантеклер обнаружил себя в Курятнике, в чистой соломенной постели. Он пытался сдвинуться с места, но у него ничего не вышло. Все его тело — и снаружи, и внутри — затекло и одеревенело.

Все звуки и краски вокруг него были размыты и неотчетливы, так что ему казалось, будто он смотрит сквозь какую-то пелену. «Кто-то, — подумал он, — накрыл меня с головой».

Некоторое время он размышлял, что же это за пелена. «Муслин, — решил он. — Нет, не муслин. Что-то прозрачное, что-то легкое и тонкое».

Цвет покрывала непрерывно менялся, вспыхивал красным с каждым ударом сердца и багровел с каждым вздохом, почти стирая все остальное вокруг. Шантеклер подумал, какая же это добрая и одновременно невыразимо прекрасная завеса, и какое-то время наслаждался ею.

Но только какое-то время. Вскоре тот факт, что покров лежит на его голове, погрузил его в глубокое уныние.

«Они решили, что я умер! — думал он. — Они даже не подождали, пока я очнусь. Они накрыли меня и бросили как мертвого!»

Внезапно Шантеклер ощутил глубочайшую жалость к Шантеклеру.

«Ладно же, с ними все ясно, протухли! — решил он с колоссальным чувством собственного достоинства. — Я и без них обойдусь, — возвестил он себе. — Пускай идут своими персональными дорожками. Шантеклер, Петух-Повелитель, навечно останется самой благородной птицей среди всех до единой!»

И вот так в душе своей беседуя, Шантеклер готовился к вечности одинокого страдания.

Но краски вокруг него мелькать не переставали. Они стали медленно двигаться, будто имея цель, сливаться воедино, складываться в некое очертание. Они приобретали форму. И они смешивались — кружась, сочетаясь, теряя различия, пока наконец все цвета не слились в один сумрачно-бурый цвет. А очертания стали очертаниями Коровы.

Сердце Шантеклера запрыгало! Он моргал и вглядывался изо всех сил.

Да! Он видел широкие острые рога Скорбящей Коровы и ее прозрачные глаза, преисполненные сострадания. Они скорбели, эти глаза, и Петух сразу же их узнал.

— Ты не забыла! — воскликнул Шантеклер, не открывая рта. — Ты видишь мои страдания! Они бросили меня, но ты, настоящий мой друг, — ты вернулась ко мне!

Крик поднял тучу искр вокруг его головы, и лик Скорбящей Коровы заколыхался, будто отраженный в воде.

Но столь безнадежно было уныние Шантеклера, что дикий восторг тут же сменился дичайшим и горчайшим раздражением.