Шантеклер был ошеломлен.

— Послушай,— сказал он, непроизвольно перетаптываясь, — ты уйдешь, и я последую за тобой! Я прилеплюсь к твоему носу. Я сломаю его! Что это за дурацкие разговоры? Ты думаешь, все это из-за тебя? Ты что, папаша Уирма? Ты несешь вздор, простофиля! Ты полный придурок!

Дальнейшее Мундо Кани произнес тихо и ни в какие глаза не глядя:

— Повелитель Вселенной смущен тем, что совершил такую ошибку...

— Кук-а-мамочки!

— И он желает скрыть ее.

— Кук-а-чепуха!

— Это мой промах, о Повелитель.

— ВЗДОР! ВЗДОР, ПУСТОГОЛОВЫЙ ТЫ ПЕС!

Мундо Кани вздохнул. Покачал головой и вздохнул еще раз. Он пытался заговорить, но у него не получилось. Он помахал лапой перед своей физиономией, как бы показывая то, что таилось у него в голове. А потом он заговорил, как дитя, не переводя дыхания, будто исповедуясь:

— Из-за этого Пса — это очевидно, мой Повелитель, — из-за этого Пса прекрасный Индюк, бурый и пестрый, этим вечером умер. Ах, этот Пес не спас его. И он умер.

— Вот что тебе очевидно? Вот что! Да ты же в одиночку...

Неожиданно Шантеклер кинулся прочь от Мундо Кани. Он принялся расхаживать по лагерю, тряся головой и распушив перья на шее. Он ругался. Мелкие животные метались, уступая ему дорогу. Все прочие, кто остановился передохнуть, вскакивали и скорей принимались за работу. Джон Уэсли Хорек как раз собирался доложить о перебранке между утками и гусями, но поглядел на Петуха-Повелителя и тут же решил вообще ни о чем не докладывать. Шантеклер подошел к стене, затем развернулся на пятке и поспешил обратно к Псу — мысль сверкнула в его мозгу.

— Что говорила тебе та Корова?

Мундо Кани сказал:

— Мой Повелитель вправе смеяться надо мной.

— Твой Повелитель! Твой Повелитель вправе заткнуть тебе пасть! Что вчера говорила тебе Корова? Она раздразнила тебя? Она убедила тебя в твоей виновности? Это так она объясняет зло?

— Вчера вечером был Индюк...

— Вчера, Пес, рядом с тобой стояла Корова, там, позади всей толпы. Однажды она сидела со мной, но не сказала ни слова. Она говорила с тобой. Что такого сказала она, чтобы сделать жалкого придурка еще более жалким?

— Мой Повелитель всегда должен быть прав. Разве он когда-нибудь ошибался? Но Корова не нашла времени, чтобы поговорить с этим Псом. А что, была какая-то Корова?

— Была Корова! — взорвался Шантеклер. — Я считал ее чем-то добрым. Но теперь я считаю...

Внезапно Шантеклер сел. Его крылья безвольно упали на землю. Шея его повисла. В глазах появилась бесконечная усталость. Перед печальным, печальным Псом предстал дрожащий Петух.

— Послушай, вот что,— сказал он. Голос его был будто песок. Обоими крыльями он обхватил огромный носище Мундо Кани. — Если Пес принес с собой в Курятник проклятие Создателя, значит, Петух нуждается в проклятии Создателя. Способен ты в это поверить? Притащи с собой Пес полчище блох, Петух был бы счастлив полчищу блох. Пес необходим Петуху. Петух полюбил его. Оставайся.

И долго-долго, в то время как вокруг них кипела дневная работа, Шантеклер молча смотрел на Пса Мундо Кани. А затем он склонил голову на огромный Псиный нос. А так как Петух ужасно устал, он здесь и заснул и спал без сновидений.

И как же теперь Мундо Кани мог уйти — или хотя бы шевельнуться?

Шантеклер снова проснулся, была полночь и было черным-черно. Несколько раз Петух-Повелитель открывал и закрывал глаза, но не замечал никакой разницы: все одно, тьма царила кромешная. Этой ночью сквозь тучи не проник ни один заблудший лучик; и столь плотно, столь тяжело облепили они небеса, что Шантеклер спиной ощутил их тяжесть, и он застонал. Вся земля, а особенно этот круглый лагерь на лице ее, была заперта удушливой, неподвижной, абсолютной тьмой. И дверь была захлопнута.

Двигаться Шантеклеру не хотелось. Вокруг он ощущал невидимое присутствие животных; он не знал, как и куда ступить. Отовсюду доносились шорохи, вздохи, хрюканье, кашель, храп; то и дело слышались сонные крики, отдаваясь повсюду тревожным волнением; ноги и когти, рыла и пасти беспокойно ерзали по земле; спина к спине лежали животные — и для бдящего то был не проходимый и опасный лабиринт. Двигаться Шантеклеру не хотелось...

Но «не хотеть» — это одно, а «не ходить» — совсем другое слово.

— ...бежим! Сейчас или потом, нет никакой разницы. Лучше сейчас.

Шантеклер навострил уши. В ночи и всеобщем сонном беспокойстве он услышал произнесенные слова. Кто-то держал тайный совет хриплым отрывистым шепотом.

— ...видел его? Видел этого Кокатрисса или его?..

— Никогда не видел!.. Ни шкура, ни перья, ни клюв, ни клык, неизвестно, что это за...

— ...Берилл! О Шмяк, ее я видел!

Шмяк! Появилось имя. Итак, эти двое принадлежат к Безумному Дому Выдр. Шантеклер напрягал слух, но все же большая часть слов до него не доходила. Однако интонацию разговора он уловил прекрасно, и она ему совсем не понравилась.

— ...отвратителен! Совершенно неземной и неземным порожден... так сломать шею! Видано ли, Пек, такой удар...

— ...рана Крыса Эбенезера! Что это? Что это? Скрип, что же нам делать?

— Что до меня, я... местечко.

— Что ты! Но Шантеклер...

— Тихо, Шмяк! О чем ты думаешь? Здесь повсюду уши!

Затем Шмяк очень серьезно задал вопрос, который Шантеклер не расслышал вовсе, а Скрип долго отвечал ему. Было очевидно, что они вынашивают план, порожденный суеверным страхом двух выдр, и что Шмяк, хотя и не был уверен в правильности задуманного, несомненно заинтересован сохранить свою собственную шею.

Снова и снова Шантеклер слышал с ужасом произносимое имя Кокатрисса.

— ...не знаю, Шмяк! Что вы против него? Умирать, Шмяк? Зачем? Горстка мягкосердечных...

Один за другим до Шантеклера доносились новые голоса, присоединяющиеся к этому шепоту.

— ...прочь? Этой ночью? ...Ничего не видно, Скрип!

— ...защищать... нашу территорию.

— ...Но!..

— О, пусть Шантеклер себя охраняет!

— Кокатрисс! Кокатрисс! Кокатрисс!

Теперь зашевелились и те животные, что не участвовали в разговоре, — беспокойно задвигались, вскинули головы, наполнились непонятными предчувствиями, испугались. Бормотание выдр породило всеобщий стон, уши улавливали расходящуюся широкими кругами панику, сердца забились и ощетинились. Вот-вот животные вскочат — и что тогда? В этой чудовищной темени? В переполненном лагере? А завтра! Сейчас каждому существу необходим отдых. Более того, каждому здесь необходимо, чтобы завтра бок о бок с ним были другие...

Шантеклер сбросил с себя оцепенение и встал. Он боролся с желанием содрать по семь шкур с этих мерзких предателей, с этих вероломных выдр, а Скрипа разорвать на кусочки.

Но вместо этого он, не сходя с места, принялся кукарекать отбой, седьмой священный час дня. Невозмутимой, спокойной, сдержанной, мягкой нитью оплетал Петух-Повелитель своих животных. Он накрывал их привычным и удобным одеялом. Он возвещал свое присутствие. И он оттянул их от края пропасти. Он благословлял их так мягко, ничем не напоминая о завтрашней битве, но каждого называя по имени. Имена, одно за другим, с мольбой о мире для каждого — вот каким было его кукареканье этой особенной ночью.

Вскоре начала стихать тревога среди животных. Имена в устах Петуха-Повелителя преображали названных.

— Нимбус, — выкликал Шантеклер, — миром тебя благословляет Создатель.

И Олень Нимбус, уже трепещущий и трясущий головой, готовый вскочить и унестись куда глаза глядят, Нимбус услышал из уст Повелителя свое собственное имя и вновь пришел в чувство. Темнота уже не была такой темной. Он улегся воодушевленный — ведь кто же мог знать, что о нем знают и помнят?

— Пищуха,— прокукарекал Шантеклер следующему, и смотри! Нимбус еще более воодушевился, услышав новое имя; ибо Заяц Пищуха, увидеть которого он не мог, вдруг с ним объединился, стал частью его компании. Так и шло, имя за именем. Одиночество утонуло в приобщении: компания росла, будто зажигались огни. И Олень Нимбус погрузился в сон.