Из комода достала свою пижаму с мишками. Она милая, теплая, но в то же время скромная. Немало смешков мне досталось от Найка по поводу моей ночной одежды. Каждый вечер он отпускал нелестные высказывания в её адрес. Теперь я не смогу её надевать больше. Слишком много воспоминаний она хранит.

Услышала, как щелкнул замок двери, и внутренне я напряглась, хотя внешне я старалась держать эмоции под контролем. Я продолжала процесс укладывания вещей в сумки, за ним меня и застал Найк.

— Пропажа вернулась, — я услышала его голос ещё в прихожей. — Надо же, не пришлось даже собак с милицией вызывать.

Он избавился от обуви, поставил на пол, судя по шелесту, пакет с продуктами, и вошёл в гостиную.

— А мне ещё показалось, что внизу твоя машина стоит и этот водитель твой…

Парень растерянно наблюдал за мной с минуту, но после, подошел ко мне и развернул к себе.

— Злата, что происходит? Что ты делаешь?

Мне хотелось избежать зрительного контакта и продолжить спокойно собирать свои пожитки, но сделать это было не так-то просто. Найк держал меня за плечи крепко.

— Это же очевидно, — как можно равнодушнее ответила, не выдавая эмоций. — Возвращаюсь домой.

— Но почему? Я что-то сделал не так? Обидел тебя? Прости, если так.

— Нет… Ты не обидел.

Буду я ещё ему душу наизнанку выворачивать. Пусть думает себе, что хочет.

— Это из-за выходки Дани? Это же глупость! Просто банальная глупость, за которую ему уже безумно стыдно. Слышишь? Он просил извиниться перед тобой. Да он вечером вернется и сам скажет!

«А сам? Самому не стыдно?». Так и просилось наружу затаенная обида, но я лишь поджала губы, и смолчала об этом. Велика честь, унижаться.

— Мне нужно вернуться домой и это не обсуждается, — как можно уверенней и твёрже произнесла. — Мой отец… у него был инсульт вчера. И я утром была у него в больнице. Врачи говорят, худшее позади, но ему противопоказаны стрессовые ситуации. В общем, отец попросил вернуться домой и я должна…

Найк крепко обнял меня, прижался щекой к макушке. Первым порывом было желание оттолкнуть его, но мой нос учуял знакомый приятный аромат легкого парфюма, и я не смогла отказать себе в последних прощальных объятиях. Всё-таки с этим странным парнем у меня случился первый настоящий поцелуй, от которого дрожат коленки и часто стучит сердце. И, к сожалению, не произошло ничего более эмоционального.

— Конечно, — пробасил он откуда-то сверху. — Ты должна быть рядом с ним сейчас. Я понимаю. Все будет хорошо, слышишь?

Мне хотелось сказать что-нибудь на прощание, но все слова будто застряли, и царапают гортань, не давая произнести ничего. Внутри так много всего происходит, и это что-то я совершенно не могу упорядочить. И горько и больно и обидно. И что-то еще. Я лишь напоследок в полном безмолвии крепко обнимаю тощую фигурку в вязаном теплом свитере, отстраняюсь, застегиваю сумки и плетусь с ними на выход. Найк подхватывает мои пожитки, помогает спустить это добро вниз. Я смотрю, как он укладывает вещи в багажник, как закрывает его, и тут же сажусь в салон. Не нахожу в себе силы чтобы поблагодарить его за все хорошее, что он сделал для меня. Не могу сказать «прощай». Даже не могу обернуться и посмотреть ему вслед. Мои редкие всхлипывания переходят в настоящую истерику, и я уже не разбираю дороги, по которой мы едем, из-за потока слез.

— Что вы, Злата Платоновна, ваш отец пойдет на поправку, — Алексей сконфужено поглядывает на меня в зеркало. — Если у него речь так быстро восстановилась, то дела не так уж плохи. Это моя сестра сказала, а она у меня медик.

А я лишь сконфуженно прячу лицо за ладонями. Мне стыдно за эти эмоции. И я не могу объяснить, даже себе самой, почему мне настолько паршиво. Просто, говорю я себе, нужно вернуться домой. И все станет как прежде. Хотя, как прежде, хоть обманывай себя, хоть нет, уже не будет.

Алексей, за что я ему была безмерно благодарна, взял на себя роль носильщика сумок по умолчанию. И мне ни пришлось сразу идти в дом. Для начала я дала себе возможность выдохнуть, успокоиться и привести свои расшатанные чувства в порядок. А когда я была уверена, что мой нос больше не сизого оттенка и я перестала быть похожа на красноглазую квакшу, тогда лишь вошла в дом. Я знала, что мама ждёт моего приезда, она сама мне об этом сказала, когда я уехала за вещами, а мне не хотелось сразу же давать повод для очередного «серьезного разговора». Только не сейчас, когда в моей душе происходит какая-то неразбериха.

— Злата, — мама окликнула меня, едва я только вошла в дом и направилась в сторону лестницы, чтоб подняться в свою комнату. — Не хочешь уделить мне внимания?

Так обычно начинались самые неприятные разговоры, которые, как правило, заканчивались монотонным повторением, что я хорошая и добрая девочка и не могу вести себя неподобающим образом. Родители меня никогда не наказывали. Но эти часовые, порой, беседы действительно действовали на нервы. Иной раз и, правда, тысячу раз обдумаешь, прежде чем затеять шалость. Только бы снова не нарваться на воспитательные беседы.

Я мигом надела улыбку на лицо и повернулась к матери. В конце концов, так будет проще и быстрее добиться её расположения.

— Как отец себя чувствует? — Из вежливости поинтересовалась я, хотя прекрасно понимала, что за пару часов моего отсутствия вряд ли произошли какие-то перемены.

— Об этом я и хотела с тобой поговорить.

Мама смотрела на меня каким-то странным и тяжелым взглядом. В клинике, куда определили отца, выражение её лица было иным. Впрочем, правильно, она ведь волновалась о муже и его состоянии здоровья. А теперь она переключилась на мою персону. И, наверное, считает, что обязана допросить меня, как это обычно делал отец. Моё сердечко тревожно забилось.

— Что-то не так? — Встревожилась я. — Что-то с отцом?

— Нет, дело не в этом, — мама медленно и грациозно подошла ко мне и только когда дистанция между нами исчезла, она заговорила снова. — Видишь ли, Злата, вчера Платону рассказали, что якобы тебя видели в ресторане «Онегин», в весьма непристойном виде.

Внутри аж похолодело от сказанного ею. Мне даже почудилось, будто мама отвесила мне звонкую пощечину. Так хлестко били по моему самолюбию её слова.

— Я там работала официанткой. Но, мама, в моей работе не было ничего непристойного!

— Скажу прямо, чтобы ты не вздумала дальше выкручиваться. Я полностью доверяю человеку, который нам это рассказал. Он серьезный мужчина, который не привык так странно шутить.

— Андрей Николаевич, да? О, он очень серьезный, этого не отнять.

Но рассказать, как этот «серьезный» источник информации протягивал ко мне свои липкие ручонки, я не могла. Слишком неоднозначная ситуация и вряд ли мама поверит в мой рассказ. По её закрытой позе и выражению лица понятно, что точно не поверит.

— В любом случае, я считаю, он правильно поступил, что рассказал нам об этом. Надеюсь, ты наигралась в самостоятельную жизнь. Я-то надеялась, что ты поймешь, что там, в реальной жизни, без всего готового, будет очень сложно. И у людей часто уходят годы на то, чтобы заработать на квартиру, машину, курорты. А у тебя есть всё, бери и пользуйся. Вот чего тебе не хватало, дочь?

— Обычной жизни, — я ответила тихо, низко склонив голову. — У меня было всё, кроме себя самой. Вы ведь с отцом полностью оградили меня от реальной жизни. А я живая, и мне хотелось преодолевать трудности, делать то, чего хочу сама и, в конце концов, я мечтала по-настоящему влюбиться.

— И как? Успешно?

— Не знаю. Возможно.

Не так я представляла себе возвращение домой. Эти стены вдруг стали чужими, давящими. Они смотрели на меня с безмолвным осуждением, как это сейчас делала и моя мама.

— Признаю, я напрасно защищала до последнего тебя перед отцом, — мама чеканила каждое слово, я никогда не слышала, чтобы она так холодно разговаривала со мной. — Я надеялась, что ты повзрослеешь и поймешь, что мы желаем тебе только лучшего, но, видимо, зря. Ты опозорила нас, по твоей милости у отца случился инфаркт. И теперь, моя милая, будет так, как мы тебе говорим. А именно: готовься к браку с Антиповым, возвращайся в академию и будь паинькой. Алексея с завтрашнего дня сменит телохранитель, которым ты помыкать не сможешь.