- Тварь. Хорошая тварь… твари куда чувствительней людей. И в целом живые существа, - Генрих вытянул руку, чтобы коснуться Девочки, но она, до того лежавшая смирно, отозвалась на прикосновение низким утробным рыком. Словно предупреждая, что, если и не спешит перервать ему глотку, то лишь из остатков терпения. И не стоит его испытывать.

И Генрих внял.

- Мы вот! – Васька вывалился следующим, шумный и веселый.

Незнакомый.

В черной, явно с чужого плеча, форме. Та была слишком велика, пусть Васька и старался, стягивал китель ремнем, рукава вон подшил, но все одно форма смотрелась нелепо.

И Генрих поморщился.

Форма была частью спектакля, о которой его не предупредили? И если так, то отнюдь не все он контролирует.

- Анька, ты посмотри только, посмотри…

Женщина, которую он вел, была явно не в себе. Взгляд её рассеянный блуждал, на губах застыла улыбка. И лицо её гляделось маской.

Она и шла-то, одно рукой опираясь на Ваську, другой – вцепившись в Зиму.

И Бекшеев выдохнул.

Ни наручников.

Ни… пут.

А потом вдохнул, потому что понял – бежать не станет. И не в наручниках дело. Просто… не оставит она. И не позволят. У Васьки револьвер.

Ножи.

Михеич не безоружен. Но даже не в них дело. Менталисту револьвер не нужен. Такому – точно не нужен.

- Бекшеев, Бекшеев, - покачала головой Зима. – Вот… почему ты вечно норовишь вляпаться, а?

- Извини, - он понял, что и сам улыбается. – Я не нарочно. Как-то оно… само выходит, что ли.

Генрих вяло хлопнул, изображая аплодисменты.

- Что ж, - сказал он. – Все на месте… в таком случае, полагаю, стоит начать… надеюсь, вы не собираетесь мешать?

- Что вы, - Зима отмахнулась. – Зачем… я так… поприсутствовать. Посмотреть. Понять, как оно… у людей-то… а то ведь…

- Я оружие забрал! – поспешил встрять Васька и, вытащив из кобуры знакомый револьвер, продемонстрировал его. – Вот! И эта… можно, я первым, а? Можно?

- Погоди, - оборвал его Генрих.

Он подошел к Зиме. Медленно ступал, тяжело, подволакивая ногу. И лицо его худое исказилось, и показалось, что вот сейчас оно вовсе переменится, утрачивая всякое сходство с человеческим, что проступит сквозь него иная гримаса.

- Оружие – это ведь ерунда, правда? – Генрих произнес это очень тихо, глядя в глаза Зиме. – Ты и без оружия убить способна…

- Такого, как ты?

- Как я… другого… мага… но ты же понимаешь, что если умру я, умрут и они…

Это он про Михеича?

Ваську, который от нетерпения подпрыгивал на месте.

Про… женщину?

- Они все одно умрут, - Зима пожала плечами. – Сами ли, по статье пойдут, если вдруг не сразу… может, если сами, то и вариант не худший.

- И она?

Женщина стояла, вцепившись в руку Зимы. И улыбалась счастливо-безумной улыбкой.

- Она ведь с твоей точки зрения не виновата… - Генрих коснулся лица. – Ни в чем… и такой интересный выбор, правда? Спасти тех, кто дорог, но загубить одну невинную душу…

- Две, - Зима погладила пальцы, что лежали на её руке. – Твоими стараниями, надо полагать…

Приподнятая бровь.

И… радость?

Искренняя? Гордость даже. Явная. Распирающая просто.

- Надо же, - Зима чуть склонила голову. – Ну да, конечно… ты же знал. В отличие от нее. И когда бы ты её обрадовал? Хотя…

- Лишние знания – лишние печали.

Генрих наклонился, заглянув в пустые глаза женщины. И осторожно, нежно поцеловал её в лоб.

- Зато я теперь понимаю его…

- Кого?

- Брата… только у меня, в отличие от него, все получится… обязательно получится.

Бекшеев промолчал.

[1] В нашей истории первый кинофестиваль состоялся в 1935 году, но официально первым считается фестиваль, проведенный в 1959 г.

[2] Костная форма туберкулеза – это вариант развития болезни, когда поражаются не легкие, а опорно-двигательный аппарат.

Глава 47 Метели

«Пантеон языческих богов столь велик и многообразен, что по сей день нет единого мнения о том, кого же из них считать главным. Если на одних землях язычники поклоняются Даждьбогу, то на других могут нести жертвы Перуну или даже Волоху. Порой во главе становится Макошь или иная, в прочих случаях, слабая богиня. Бытует мнение, что во многом главенство определяется нуждами отдельно взятой общины…»

«Современное язычество Империи», научная работа академика Шаевского.

От чужого безумия пахнет болезнью.

И запах этот острый, едкий. Он не оставляет шансов безумцу, пусть бы самому ему кажется, что времени еще много, но нет, смерть не обмануть.

Она не за спиной.

Она в нем.

В желтой набрякшей коже. В желтых белках глаз, которые налились этой вот желтизной так, что даже веки теперь не смыкаются полностью. Она в желтоватых сосудах, что поднялись из глубин, поползли под кожей тела. Она… всюду.

И там, внутри тела.

Она дышит, глубоко, с клекотом и сипеним в разодранных легких. И она же порождает мелкую дрожь в пальцах. Но сам человек искренне верит, что времени у него еще много. что он успеет… что?

Что-то важное.

У всех есть что-то такое, бесконечно важное, что нельзя ни отложить, ни бросить.

А я… я бы могла свернуть ему шею. Наверное. Нет, его воля… да, ощущалась. Этаким ошейником, что заставил Девочку смирно лежать, пусть бы она тоже с немалой радостью вцепилась бы в глотку наглецу. Но я – не она. И этот ошейник разорвала бы. Легко?

Нет. Но, пожалуй, шанс был бы. Но я…

Жду.

Чего-то.

Сама не знаю, чего. Ответов? Так ли они нужны на самом-то деле? Все здесь… даже больше.

- Надеюсь, ты понимаешь, - он решается заговорить. – Бить буду не по тебе. Я не воюю с женщинами, но…

Бекшеев ментального удара не выдержит.

- Возьми меня за руку, - теперь его сила направлена на Анну. И та подчиняется. Я вижу, что не сразу. Она смотрит на него, губы кривятся и кажется, что женщина того и гляди заплачет. Но нет, вот она послушно протягивает пальцы.

Делает шаг к нему.

- Ты всегда была хорошей девочкой… красивой девочкой.

Девочкой, которой он влез в голову, напрочь заморочив.

Я подхожу к Бекшееву, отмечаю, что выглядит он на диво погано, хотя, конечно, жив – уже радость. Все-таки своей смертью мы не помрем. И знак вон подает, чтобы не лезла.

- Чего ждем-то? – интересуюсь, устраиваясь рядом. За нами следят.

Васька… поганец.

И Михеич.

От кого не ожидала… зато многое понятно становится. И странно только, что раньше не сообразили. Хотя кто ж знал, что ненормальные могут сбиваться в стаи?

То-то и оно.

- Понятия не имею, - также спокойно отвечает Бекшеев. – Полагаю, момента, когда станут уговаривать некроманта открыть путь мертвым.

- А…

Про безумцев, стало быть, не ошиблась.

Но теперь понятно, чем Михеича зацепили. Вот только мертвым мертвыми бы и оставаться. И некромант это наверняка понимает.

А вот остальные?

Нет, Михеич – точно нет. Слишком много он отдал ради шанса. Точнее того, в чем шанс видит. И не отступится. Убьет еще столько же. Три раза по столько же… и главное, что понимаю.

Его.

Я бы…

Нет, тогда я и не знала, что мертвецов можно вернуть. К счастью. Потом… потом видела. В том числе и мертвецов. И многое из того, что хотела бы забыть.

- Софья? – уточнила я, хотя ответ знала.

И поморщилась.

Не стоило её тянуть сюда. Надо было отправить куда… не знаю, на побережье морское свежим воздухом дышать, в гости Медведю… да хоть на Дальний, лишь бы подальше.

А я вот.

Опять. Все повторяется. И даже не смешно.

- Здесь должна быть, - Бекшеев поддерживал одной рукой другую.

Ранили?

- Все здесь. Вон, висят…

Висят.

Это я тоже увидела. И Егорку-Василька, и Тихоню. И каких-то других людей… словно плоды диковинные. Но и дерево непростое.

И снова многое становится понятным.