Я заставила себя открыть глаза.

Ноги у покойника и вправду не было. Как и руки. И… пары ребер? В груди и животе зияла черная дыра, в которой что-то ползало.

- Знаешь… - я сглотнула все ту же вязкую и кислую слюну. – Давай мы их просто в мертвецкую отправим, а потом дождемся заключения?

- Погоди… - прогудел Тихоня из шкафа. – Тут еще один… но этот старый, вон, почти чистенький… подсоби.

И Бекшеев, глянув на меня, просто шагнул к шкафу.

- Давай… - сказал он. – Зима, сходи за машиной и кем-нибудь, кто…

Я кивнула.

И не стала спорить.

Глава 16 Лёжка

«С печалью в сердце отмечаю я, что в годы последние все большее число охотников предпочитает низкую и куда более простую ружейную охоту благородному искусству псовой ловли, отговариваясь сложностью и дороговизной оного. Очевидно, что и вправду содержание псарен требует немалых денег, однако с утратой интереса уходит великая эпоха, когда…»

«В защиту русской борзой», статья помещика Троекурова, отпечатанная в осеннем номере «Русского охотника»

Три трупа. Самый старый выглядел вполне себе целым, чем выгодно отличался от прочих. Тело словно усохло, скукожилось. Полупрозрачные волосы, сквозь которых проглядывали остатки пергаментной кожи. Одежда частью истлела, но в ней угадывались остатки темного платья.

Ткань плотная.

На воротничке – желтоватое кружево, почти, к слову, целое. На ногах – туфли с крупными потемневшими пряжками. При том что к ногам этим туфли кем-то заботливо привязаны. Да и сама женщина укутана в остатки то ли одеяла, то ли покрывала.

- Этой лет пять… а то и семь, - Тихоня уложил покойницу чуть в стороне. – Если не больше. Не из наших.

- Не спеши, - сказал Бекшеев.

Почему-то именно это тело приковывало взгляд.

И казалось, что еще немного, и у него получится увидеть лицо женщины. Это было важно. Очень… но…

Не выходило.

Дар шелохнулся и ушел.

- Тут… - Зима заглянула-таки в окно, не удержавшись. – Подпол быть должен. Машина ушла. Новинский говорит, что ждать часа два, если еще управятся, так что…

Два часа – это немного.

Потом будет дольше. Тела нужно перенести. Загрузить, желательно так, чтобы они доехали нормально, не развалившись в процессе перевозки. Довезти… куда? В часть? Нет. В город. В части Бекшееву делать нечего. Разве что и то тело, которое в их мертвецкой осталось, тоже надо будет забрать. Не факт, конечно, что в городе специалисты лучше… хоть ты и вправду матушке звони.

Если позвонить, она приедет.

Или Одинцову? Должны же у него люди быть на примете.

Ладно, потом разберутся. А пока надо снимки сделать, тем паче, свет неплохой. Особенно этой… лет пять? Семь? Если и больше, то не намного. Стало быть, она не из числа деревенских. Да и вид у нее… конечно, Бекшеев о деревне знает не так и много, но как-то вот… туфли на каблуке.

Кружево.

Да и странно… жителей сожгли, а эта женщина? Спряталась в шкафу? А потом? Умерла от страха? Или от душевного потрясения? Да так и осталась лежать?

На первый взгляд возможно.

Но…

Кто тогда укрыл тело? Кто укутал его? Кто привязал туфли к ногам? И следов разложения не было. Именно. Бекшеев перевел взгляд на двух других покойников. Мухи. Запах…

Он опустился на пол и осторожно коснулся желтоватой руки.

Так и есть.

Тело мумифицировалось и, судя по всему, естественным образом. Бекшеев что-то такое читал, правда, про Египет… условия должны быть специфическими. Следовательно, эта женщина умерла не здесь. Или правильнее было бы сказать, что тело её после смерти долгое время пребывало в месте, в котором происходил процесс естественной мумификации. А затем его перенесли.

Для чего?

Почему просто не похоронили?

Почему спрятали в этот вот шкаф? И кто сунул в него других мертвецов?

Он убрал руку.

- Нужно выяснить, кто это, - сказал Бекшеев. А Тихоня кивнул и пообещал:

- Выясним… кружево приметное. Ручной работы. Подпол, - напомнил он. – Полезете?

И как было отказаться?

Подпол и вправду наличествовал. Квадратный люк, щедро присыпанный мусором, гляделся слишком уж новым. И Тихоня хмыкнул.

- Недавно ставили. Ишь, петли вон блестят. Смазали.

Петли и вправду были чистыми, ни капли ржавчины. И поднялась крышка беззвучно. Первой в темную дыру подпола сунулась было Девочка, но тотчас отпрянула, взвыв во весь голос. А потом Бекшеев почуял запах.

- Мать моя женщина, - Тихоня и тот поднял руку к носу. – Чтоб вас всех… шеф, сидите тут, что ли…

Воняло.

Землей.

Плесенью. Мертвой плотью… чем-то еще, насыщенным, едким до рези в глазах.

- Погоди, - Бекшеев дышал ртом. – Не суйся… тут защита нужна. Мало ли чем там… воняет.

Тихоня лишь головой мотнул.

А воняло мертвецами.

Еще четыре тела. Все четыре лежат давно, достаточно, чтобы плоть уже прилично разложилась, но не настолько, чтобы вовсе от нее очиститься.

Месяцев пару.

Может, дольше.

Мертвецов вытаскивал Тихоня, раскладывая на очередном куске брезента. Через открытую дверь было слышно, как устало матерится Новинский.

Зима молчала.

Следила.

Снимала. Раскладывала вешки. Меняла ракурсы. Бекшеев смотрел. В какой-то момент – он и сам бы не сказал, в какой именно – исчезли и брезгливость, и отвращение. Само собой отключилось обоняние. Или же он сам привык к запаху, как и к мухам, которых стало, кажется, лишь больше. Взгляд отмечал детали, отсекая лишнее.

Нет, разум запомнит все.

Но потом.

Позже.

А сейчас имело значение лишь, что все четверо были с головами. И руки-ноги тоже никуда не делись. Одеты… а тот, что из шкафа, обнажен. Это Бекшеев отметил постфактум, как результат сравнения.

Одежда зимняя.

На одном, кажется, тулуп… сапоги вон. Валенки. Стало быть, лежат или с зимы, или с марта. Весна в этом году ранняя. Если зима, то… сложно будет установить момент, когда они погибли. Могли и в январе, и в декабре. А то и вовсе в конце ноября. Хотя… нет, шуба – это уже чересчур. Её без нужды не одевают, особенно такую вот, толстую да тяжелую.

- Тут это… - Тихоня вытащил сверток, который плюхнул рядом с покойниками. – Склад, похоже… обустроили.

И снова исчез в темноте.

Зима склонилась над свертком, который был не так и велик, ладони в две и пара сантиметров толщины. Темный. Бечевка плотно врезалась в материю. И понять, что внутри, сложно. Зима тоже отстранилась.

- Ничего не чувствую. Все ими провоняло…

Лиц у покойников нет. Может, зимой мухи и не плодились, но хватало и иных желающих, те же крысы прилично объели лица. А там уже и солнце согрело.

И…

Желудок вяло шевельнулся. И замер.

Правильно. Хорош Бекшеев будет, если опозорится сейчас.

- Все, - Тихоня выбрался наружу. – Только один. Странно. Как-то… маловато будет.

А ведь крысы сверток не тронули.

Почему?

Не потому ли, что содержимое было достаточно ценным, чтобы обеспечить особую защиту? Бекшеев раскрыл руку, прислушиваясь. Так и есть, слабый фон улавливался отчетливо.

- Ходоки, - Новинский все же преодолел брезгливость, а может, верх взяло банальное любопытство, но он заглянул. – Навряд ли из местных.

- Почему?

- Да так… не слыхал я, чтобы четверо и сразу пропали. Да еще и с товаром. Люди-то ладно, но товар бы искали.

Он опять вытащил сигарету.

Поглядел на Бекшеева. Вздохнул и убрал.

- Нервы… к нам потащите?

- В город.

- Хорошо. К нашим делам они отношения не имеют. Никакого, - это он произнес с убежденностью человека, который все же до конца не уверен в том, что говорит.

Пускай.

Бекшеев разберется. Со всем. Главное, чтоб машины прислали.

- На улицу тащи, - велел он Тихоне, который сверток взял и не поморщился, пусть даже материю покрывал толстый слой пыли, паутины и слизи. – Еще брезент найдется?