— Говори. Я хочу знать всё.

Шелест плаща приближается и останавливается рядом.

— Я вижу два исхода. — Незнакомка кладёт руку на плечо несчастной и понижает голос: — Начнётся война, и морок поглотит наши земли. Вновь земли впитают реки крови и разнесут чуму в каждый дом. Снова дождь обличит лики волчьи под маской агнцев.

Ветер завывает в унисон, словно у него есть уши. Ладонь сильнее сжимает дрожащее тело.

— Что нам делать?

— Ты должна бежать.

Королева отшатывается.

— Нет! Чтобы мне не было суждено, я не сбегу!

— Если ты останешься, то быть войне. Видения всегда так сложны в разгадывании, но на сей раз я вижу столь ясно, будто зрение вернулось ко мне. Ты станешь причиной всему: точкой отсчёта и невозврата.

— Я тебе не верю.

Голова покачивается в такт.

— Как бы мне хотелось ошибаться…

— Это невозможно! Как ты не понимаешь? Я не могу бросить сына и народ!

— Тогда ты потеряешь всё.

Лицо королевы, полное боли, отражается в тёмной воде. Она всматривается в него, пытаясь найти иной путь, которого нет.

— Когда я смогу вернуться?

Тишина, как палач, возводит топор над её головой и замирает в ожидании.

— Никогда, ваше величество. Вы должны уйти на ту сторону, как можно скорее. И чем меньше душ знает, куда вы направляетесь, тем дальше от нас будет моё видение. Возьмите новое имя, начните жизнь с чистого холста. Не храните старый. Оставьте его здесь и забудьте навсегда. Вас не должны найти и узнать. И покуда сердце ваше стучит в груди, я не смею поведать миру о видении и объясниться.

Холод пробирается в самое сердце королевы и сковывает страхом внутренности.

— Жизнь? — с презрением выплёвывает она. — По-твоему, это жизнь? Стоит мне сделать шаг на чужие земли, и я погибла! Мой сын…

— Нет. Ему нельзя знать. Он должен поверить в то, что вы бросили его. Как и король.

Ноги больше не слушаются, и она медленно оседает. Потухшие глаза поднимаются к собеседнице, и дрожащие губы произносят:

— Знай, сегодня тот день, когда ты убила меня.

Я сижу в кресле напротив стола, заваленного корреспонденцией, сложа ногу на ногу, и жду, пока меня посвятят в королевские интриги. Только этого не происходит, и сей факт начинает угнетать. Отец жмурится и зажимает переносицу. Нервно перевожу взгляд с него на настенные часы и обратно. Смещение стрелки становится невыносимо громким. Терпение надувается и лопается.

— Земля вызыва…

— Я не забыл о тебе, Фэй.

Он стряхивает крошки от недоеденного круассана прямо на пол. Келл его убьёт, хотя шутки про убийство звучат сейчас не особенно к месту.

— Тогда скажи мне, Хьюстон, у нас проблемы?

Он протирает очки о клетчатую рубашку, устремляя взгляд на рамку. Фотография отвёрнута. Мне не нужно её видеть, чтобы знать, что на ней запечатлено: я с родителями у фонтана в Грант Парке. Мы улыбаемся, держа в руках по большому рожку мороженого. Мне тринадцать. Абсолютно счастливый ребёнок, который и не подозревает, что через год мамы не станет. Несмотря на всё, я люблю это фото. Именно в тот период дела в агентстве пошли в гору. До открытия своего дела папа работал детективом в полиции. День за днём он наблюдал несправедливость, творившуюся в отношении нелегальных волшебных существ, и ничего не мог поделать. Его родители выбрали позицию за него: «Делай вид, что этого нет, и оно исчезнет». Только они забыли предупредить, что если выбираешь отгородиться, то будь готов делать это через отвращение к самому себе. А ещё… вероятно, сгнить в лечебнице.

В какой-то момент отец осознал: он намного нужнее волшебному народу, чем людям. Будучи подростком, я спросила, зачем тот помогает всем подряд, поощряя нелегальную жизнь в Чикаго, тем самым нарушая хрупкое равновесие. Риск войны постоянно висит дамокловым мечом над нашим миром, и дисбаланс этому не помогает. Папа ответил: «Каждый имеет право на свободу. Нельзя бросать в беде нуждающегося из-за страха перед тем, что может и вовсе не случиться. Я верю, что наша система способна к гармонии и состраданию независимо от того, чья раса в ней превалирует. Если мы не способны ужиться друг с другом и найти компромисс, то рано или поздно повторения Моря слёз не избежать. И поверь, дочка, война начнётся точно не из-за того, что в Чикаго обнаружат на двадцать фэйри больше, чем ведьм. Это сложный вопрос морали и личного выбора. Убьёшь ли ты маленького Гитлера, будь у тебя возможность вернуться в прошлое? Оставишь ли умирать беженца с волшебных земель, зная, что это нарушит баланс? Каждый решает внутри себя. Ищет ответ или не задаёт вопросов вовсе. Нет верного или неверного решения. Есть лишь последствия, с которыми придётся столкнуться.»

Папа всегда был мне примером. По прошествии лет я твёрдо знаю, что просто не смогу стоять в стороне и смотреть, как мой мир медленно убивает тех, кого отверг. Без должной адаптации нелегальные существа обречены. И я больше, чем уверена, что они здесь не для того, чтобы их жизнь вновь накрылась волной жестоких войн. Они пришли сюда в поисках тихой гавани, и наше агентство может им её дать. Если бы не сторонники тех же ценностей во многих магических структурах города Чикаго и клан Вито, то возле наших дверей давно бы стояли Гончие и отлавливали бы каждого беженца, кто позвонит в звонок. Благо, чаще у них есть дела поважнее, чем душить задыхающихся. Именно благодаря агентству многие высшие чиновники занимают сейчас свои посты. Если бы папа не помог им когда-то, то они бы просто не выжили. Ведь большая часть нелегалов в конечном итоге встаёт на ноги и регистрируется в реестре, когда появляются свободные места. И, давайте будем честны друг с другом: всем прекрасно известно, что среди ведьм, вампиров и оборотней так же полно незарегистрированных, как и среди фэйри. Нельзя запретить женщине рожать ребёнка-оборотня только лишь потому, что число их вида на город строго ограничено.

— Пап, не молчи! Зачем приходил принц? Рассказывай, если не хочешь, чтобы твоя дочь лопнула от нетерпения.

Он поднимает глаза и вздыхает.

— Хотел, чтобы мы расследовали убийство его брата.

Ушам своим не верю.

— Повтори-ка.

— Фэй, принц хотел нанять нас для поимки убийцы брата.

Быстро моргаю, прогоняя пелену с глаз.

Почему мы? Когда на нас свалилась слава, добравшаяся до королевской семьи? Как отец будет вести дело, если он не может попасть в Волшебный мир? Значит ли это, что в расследовании поучаствую и я? В голове крутится рой мыслей, и я уже предвкушаю, как название нашего агентства будет на первой полосе «Новости из мира Равновесия». Нет! Наше имя будет везде! О нас узнает всё сообщество по обе стороны!

— Я отказал, — отрезает отец, прихлопнув одним разом каждую из моих грёз.

— Ты — что? — ненамеренно истерично восклицаю я. — Не могу поверить, что ты сделал это! Мы находимся на грани банкротства и не в том положении, чтобы разбрасываться любыми делами. Выпадает ли такой шанс раз в жизни? Да кому-то он и вовсе может не выпасть!

— Не начинай, прошу. Так будет лучше.

— Лучше для кого, папочка?

Отец кривится.

— Моря Посейдона… Прошу, я не хочу ругаться.

— Я тоже! — Вскакиваю из кресла. — А знаешь, чего ещё не хочу? Не хочу выскребать последнюю копейку каждый месяц! Не хочу вести дневник, где отмечаю, сколько и кому мы должны денег! Не хочу выбирать между тем, купить ли мне новую пару обуви или оплатить интернет!

— Фэй, — он пытается меня успокоить, но момент упущен.

Плотина прорвалась и готова снести всё на своём пути.

— А ещё я не хочу приходить домой и валиться с ног, потому что работаю за двоих, когда ты впадаешь в очередную депрессию в годовщину!

— Достаточно, Фэй Мэтьюс!

— Просто скажи, почему? — уже более спокойно произношу я, сожалея о последних словах.

Мой телефон начинает вибрировать. Должно быть, это Келли. Она ушла на свидание с Вито, и я пообещала рассказать ей все подробности. Прости, подруга, но тут грянул гром.