— И о чём же она?

Он или действительно заинтересован, или же просто делает вид. Не вижу смысла отшучиваться и говорю как есть:

— О жизни и смерти. И о том, как важно сохранять чувство юмора в любой ситуации.

— Очень на тебя похоже.

— Это оскорбление?

— Вовсе нет.

— Хорошо, а то я было собралась тебя стукнуть.

— Ауч! Да ты опасна, милая полукровка.

Знаю, что мы лишь обмениваемся колкостями, но дыхание замирает на слове «милая» и запускается вновь чуть чаще, чем следовало бы. Принц увлечён документами, и, надеюсь, не замечает моего секундного смятения. Непрошеное чувство закидывается мной в ящик и запирается на десять замков. И забрасывается в озеро. В Марианскую впадину. Или лучше на Луну?

Решаю сменить тему:

— Когда мы отправляемся в Светлый Двор?

— Калипсо отправила с гонцом заявку на официальное приглашение. Завтра утром придёт ответ. Это лишь формальность, учитывая, что с нами будешь ты. — Он отрывает глаза от разбросанных по столу листов. — Естественно, никаких незаконных Троп. Перейдём через Распутье.

Активно киваю.

— Кто ещё пойдёт с нами?

— Шай. Она настояла.

— Почему?

— Когда твоего друга норовят обвинить в развязывании войны, тебе хочется самой разобраться в недоразумении.

— Ты не веришь в то, что Зельфейн мог сделать это с Тео?

— Я верю, что власть развращает. А ещё я верю, что любые выводы идут после доказательств, а не наоборот.

— Власть влияет и на тебя?

Кайден отшатывается, будто от удара, и я понимаю, что ступила на минное поле.

— Ты здесь, чтобы поболтать, или по делу? — Он сминает кипу бумаг на столе и подбрасывает. — Я занят.

Хочу извиниться, но слова высыхают на языке.

— Тогда не буду мешать… — Мои глаза ненамеренно находят бутылку с вином и упираются в неё. — Делам.

И отчего порой я такая сука?

Быстро выхожу из кабинета и возвращаюсь в спальню на автопилоте уже без помощи стражниц. Солнце село несколько часов назад. В любое другое время я бы не смогла заснуть раньше полуночи, но не сегодня.

Голова сама притягивается к подушке, и я осознаю, как сильно устала. Еле хватает сил, чтобы сбросить кепку и откинуть её в сторону. Морфей нежно поглаживает мои волосы, постепенно затягивая в мир грёз. Чувствую, будто плыву на спине, раскинув руки в стороны, а не лежу на твёрдом матрасе. Веки тяжелеют. Где-то поблизости, у самого сердца, раздаётся женское пение.

Красивые мелодичные слова. В сознании всплывает образ — мама. Она стоит в своём любимом фартуке и улыбается. Свет на кухне приглушён. Замечаю, как тень за её спиной начинает колоситься и пытается оторваться от тела.

Я накину, как плащ, ночь туманную,И в печальной сольюсь фреске,Там, где кровь смешана с известью А имя написано лезвием.

Я уже сплю?

Ты уста приоткрой ало-сладкие,Поцелуй свой отдай даром мне,Я совью из него венок,Чтоб сбежать никуда не смог.

Неведомая сила надавливает на мои плечи, и вода накрывает с головой. Мама оборачивается и в ужасе тянется к выключателю. Кухня становится болезненно яркой. Тень исчезает. Песня отдаляется, а потом и вовсе перестаёт звучать.

Золотоволосый мальчик выжидает у небольшого дома, украшенного гирляндами. Его босые ступни покалывает от холода, и он переминается с ноги на ногу. Ладонь ноет от пореза, но это ничто в сравнении с бурей внутри него.

На улице ни души. Все укрылись в этих нелепых для него коробках и празднуют ещё более нелепый праздник.

“Рождество”, – думает маленький фэйри и фыркает.

Снежинки щекочут острые уши и нос, и рука машинально тянется смахнуть их. Поняв, что бой со снегом проигран, он выдыхает и подкрадывается к двери. Каждый неуверенный шаг сопровождается неприятным хрустом. На следах блестит золотая пыль.

“Что люди находят в этой холодной и мокрой субстанции?”

Дверь украшена пышным зелёным венком с шишками и красным бантом, а на полу лежит коврик с надписью: “Добро пожаловать!”. Всё выглядит слишком милым и уютным. Совсем не как дома. Живот неприятно скручивает.

Мальчик поднимается по небольшим ступенькам и собирается постучать, но замирает. По ту сторону слышится топот и смех.

– Поймала!

“Этот голос...”

Пробегает дрожь, и ногам становится тяжело держать тело.

– Нет, пусти!

– Никогда, ведь я люблю тебя.

Воспоминание вихрем подхватывает и уносят в былое: солнце приятно греет кожу, пятилетний он лежит в объятиях матери на берегу пруда и слушает пение птиц. Нежные тонкие пальцы мамы гладят его мягкие, как у цыплёнка, волосы. Она улыбается и произносит слова, режущие сердце: “Я всегда буду рядом, мой будущий король.”

Писклявый голос девчонки выдёргивает его из прошлого:

– Ну, мам!

– Ш-ш-ш, идём в гостиную есть пирог.

– Яблочный?

– Да.

– Уговорила.

Визг, и вновь до тошноты заливистый смех.

– Иди уже в гостиную, вредина, пока папа всё не съел, а я пойду поставлю индейку в духовку.

– Да иду я, мам. Иду.

“Мама...”

Вдох застревает в горле. Пальцы сжимаются в кулак несмотря на острую боль в ладони. Ему хочется выломать этот кусок дерева, потому что он просто может. Он жаждет высказать всё, что думает о маме. Затем взглянуть ей в глаза и задать один лишь вопрос: “Почему?”. Но это невозможно. Провидица велела не приближаться. Взяла слово. Кто он, если не сдержит его? Такой же, как и его мать – обманщик.

Голоса отдаляются. Мальчик ловко подныривает под перилами крыльца и следует за ними вдоль стены дома до окна. Он приподнимается на цыпочках и видит через стекло накрытый стол с дымящимся пирогом, горящий камин и ёлку, сияющую ярче волшебной пыли.

Молодой мужчина сидит в кресле и листает газету. У его ног лежит крупный пёс в золотой шкуре. Присмотревшись, мальчику удаётся прочесть заголовок на первой полосе: “Думаг накрывает магические кварталы. Куда смотрит департамент?”. Незнакомец снимает очки и трёт переносицу. Открывается дверь, и в комнату заходит девчонка, на вид чуть младше него самого. Её белокурые волосы терзают его сердце. Такие же светлые, как и у него. Как и у матери. Их матери.

“Вот, на кого ты меня променяла?”

Собака вскакивает и начинает носиться по комнате, виляя хвостом.

– Папа, – смеётся полукровка, вызывая приступ отвращения у мальчика. – Надеюсь, ты оставил мне шарлотку?

Отец семейства откладывает газету и улыбается так, будто он самый счастливый человечишка на этом проклятом свете.

– Фэй, моря Посейдона! Разве я могу?

Девчонка взбирается на стул прямо напротив окна, чуть не стянув скатерть, и тянется за куском пирога, но обжигает пальцы и морщится. Мальчик кривит рот в довольной ухмылке. От его дыхания стекло потеет, и ему приходится протереть его рукавом. Бдительность ускользает на доли секунды, и этого хватает, чтобы полукровка заметила его. Он встречается с ней взглядом и испуганно садится на корточки.

“Глупо! Как глупо!”

– Папа, кажется, на улице олень.

– Наверное, дети развлекаются.

– Я видела рога.

“Получается, увидела только их.”

Мальчик неосознанно касается рожек и тут же одёргивает себя. Он не подумал о том, что они торчали, пока подглядывал. А должен был. Думать наперёд – его бремя.

– Я проверю, ладно?

– Только быстро, пирог остынет.

– Так точно, мой капитан!

“Надо уходить”.

Лазутчик, не разгибаясь, доходит до угла дома и только после этого распрямляет спину. Решив, что время ещё есть, он начинает двигаться в сторону дороги по диагонали вместо того, чтобы уйти на задний двор. Неожиданно скрипит входная дверь, и раздаётся радостный собачий лай. Первое, что приходит на ум – наложить гламур оленя. В этом ему нет равных. Вряд ли девчонка достаточно смышлёная, чтобы распознать обманку, да и псина не выглядит сообразительной.

Вот что бывает, если проводить много времени среди людей.

“Поверить не могу, что она выбрала их. Их, а не меня.”