— Прости. Ты права. Я поговорю с ним утром.

— Вот и славненько! — повеселев, щебечет Келли. — Ох, прости, Вито на другой линии. Приходи завтра в офис, ладно? Напою тебя чаем с пирожными.

— Хочешь, чтобы я превратилась в шар и однажды не смогла выйти из агентства, вечно выполняя всю работу за тебя?

Подруга прыскает в трубку.

— Ваша дедукция, Фэй Мэтьюс, впечатляет!

— А меня впечатляешь ты, когда ешь столько сладкого и не толстеешь!

— Ой, заткнись! Спокиноки, детка.

— Споки!

Я завершаю вызов и сажусь на край кровати, уперев локти в колени. В голове вертятся варианты диалогов на утро, и ни один не кажется достаточно взрослым. Телефон опять вибрирует. Наверняка это Келли отправила мне фотку в пижаме или забавную картинку. К удивлению, вместо котиков на экране я вижу сообщение от отца:

Ты в деле, Фэй. Жду тебя завтра в офисе.

Отоспись. Нам предстоит многое обсудить.

Перечитав сообщение раз пять, не меньше, я ещё с минуту продолжаю пялиться в уже автоматически заблокированный чёрный экран.

«Ты в деле, Фэй.»

Я в деле.

Зевс меня дери!

Часть меня хочет прыгать от радости, а другая всё ещё не отошла от шока, поэтому побеждает третья: та, что до смерти устала. Я ложусь поверх покрывала, и руки Морфея медленно утягивают меня в мир грёз. Когда тело готово упасть в его объятия, я слышу красивый женский голос. Он напевает песню, слова которой кажутся знакомыми, но не до конца внятными. Будто их поют на дне глубокого колодца, а у меня нет ведра, чтобы их достать.

Спи, покуда окутан чарами…

Я свяжу твои кости лентами,

Кости вмиг обратятся алыми

И распустятся в пышном вереске.

Почему мелодия столь знакома?

Дорога с ответами отдаляется, сознание сворачивается клубком и проваливается в сон.

Есть шип у розы для врага,А у барашка есть рога.Но чистая лилия так безоружна,И, кроме любви, ничего ей не нужно.Уильям Блейк

Субботнее утро. Ветер лениво колышет деревья за окнами кухни. Лучи солнца пробиваются сквозь зелёную листву и бликами перескакивают по стеклянной посуде на полках. Цветы в горшках, распахнув объятия, тянутся всем своим нутром к ультрафиолету. Из радиоприёмника доносится зажигательная кантри-песня. Приятный голос фальшиво подпевает, путаясь в словах. В духовке запекается пирог, разнося аромат яблок с корицей по дому. Молодая женщина, неуклюже пританцовывая, хлопает в ладони над мойкой, и белое облако взлетает вверх. Она несколько раз чихает и звонко смеётся собственной неуклюжести, отмахиваясь от взвеси муки в воздухе. Вслед за этим вытирает руки о фартук и отряхивается, но в результате ещё больше пачкается.

Внезапно со двора доносится собачий лай, будоража соседей, что сладко нежатся в своих постелях в столь ранний час. Пёс подбегает к двери со вставными стёклами и прыгает с лапы на лапу, будто пляшет на горящих углях.

— Гулять, Патрик! Рано!

Патрик жалобно скулит в ответ.

— На меня твои трюки не подействуют, Мистер Суетолог!

Хозяйка грозит ему белым пальцем, и он с грустью ложится на землю, уткнувшись носом в косяк.

— То-то же, — кивает та и направляется к верхним ящикам. — Так, и куда я задевала сахарную пудру?

Отметается банка за банкой, и за шумом склянок прячется приглушённый щелчок входной двери. Не отвлекаясь от поисков, хозяйка окрикивает:

— Фэй Мэтьюс! Если ты думаешь, что я тебя не слышала, то ошибаешься! Передавай Келли привет и помни про комендантский час!

Ответа не слышно.

— Уф, что за подростки, — бурчит она себе под нос и довольно улыбается: — Нашла!

Срабатывает таймер. Тыльной стороной ладони домохозяйка заправляет выпавшую светлую прядь из пучка, и след от муки остаётся на её щеке. Она ставит банку с пудрой на столешницу и идёт на раздражающий писк.

— Да слышу, слышу!

Патрик рычит. Хозяйка настораживается и оборачивается в сторону двора.

«Снова забрёл соседский кот?» — проносится в её голове.

Она подходит к духовке, выключает её и решает проверить пса. В последний раз их пушистый член семьи так старался добраться до перепрыгнувшей через забор белки, что прорыл подкоп. Он обожал копать: не собака, а крот.

Подойдя к двери, хозяйка раздражённо упирает руки в бока. Патрик сидит с опущенной мордой и напряжённо прижимает уши. Грызуна поблизости не видно. Только тот, что перед ней.

— Что нагавкаешь в своё оправдание?

Его остекленевшие глаза поднимаются и вглядываются внутрь дома, будто под гипнозом. В груди холодеет. Хозяйка резко разворачивается. Никого. Сердце скачет, как на русских горках. Она вздыхает и почёсывает затылок. Ей становится неловко из-за разыгравшейся фантазии, и нервный смешок вырывается сквозь сжатые губы в качестве доказательства. Пока мысли освобождаются от лоз тревоги, из духовки распространяется манящий аромат. Запах приятно расслабляет и дарит предательское чувство безопасности.

Что-то падает под ноги и со звоном разбивается. Испуганный взгляд находит осколки сосуда. Иссиня-чёрный дым выползает из него, подобно головам гремучих змей. Кухня моментально погружается во мглу, похоронив в себе всё вокруг. В воздухе искрится магия. Ледяные пальцы Танатоса словно касаются затылка, находя отклик в мурашках вдоль позвоночника. Расширенные зрачки пытаются вглядеться в черноту в поисках незваного гостя, но его обнимает тьма. Женщина понимает, что защитные чары бесполезны. Её дрожащая ладонь нащупывает ручку во двор.

«Нужно запустить…»

Чья-то рука в перчатке зажимает рот, и острое лезвие входит под рёбра, отражаясь жуткой болью. Крик застревает в горле. Внутренности и мышцы сжимаются в попытке остановить продвижение острия.

Всё тщетно.

Она сопротивляется, но силы стремительно заканчиваются. Запах думага смешивается с ароматом выпечки и заполняет трепыхающиеся в агонии лёгкие. Хаотичными движениями хозяйка пытается схватить напавшего, и клинок, как ответ, глубже входит в плоть. Слабость нарастает с дикой скоростью.

«Яд! Почему сейчас?»

Конечности немеют. Происходящее становится похоже на кукольный театр. Тело больше не принадлежит ей. Оно падает на пол, и от удара перед глазами вспыхивают искры. Песок жизни утекает из часов, и нет никого поблизости, кто бы мог их перевернуть, подарив драгоценное время. Дыхание слабеет с каждым вдохом, и вместе с ним выходят остатки надежды.

Убедившись, что смерть вот-вот поцелует жертву, хищник растворяется в дыму.

С пола доносится хриплый вдох. Собака воет и бьётся о дверь. Ещё один вдох. Сердце борется из последних сил, став врагом самому себе. Вместе с ударами оно выталкивает кровь, которая так ценна в эти минуты. Вдох с булькающими звуками. Багровая лужа увеличивается с каждым новым сокращением сердечной мышцы. Вдох. Раздаются быстрые шаги по лестнице вниз. Вдох.

«Мне так жаль…»

— Мама, откуда столько дыма? Ты опять забыла выключить духовку? Я же просила ставить таймер!

Последний вдох, и сознание уносится на край света.

— Мама! — окованный ужасом вопль заполняет каждую щель и впитывается в стены, оставаясь там навечно. — Мама!

Девочка падает подле тела матери, пытаясь заставить его двигаться, как кукловод свою марионетку. Ей ещё предстоит осознать, что на сегодня все роли уже сыграны.

Кто злится на свою боль –

тот непременно её победит.И. С. Тургенев,

«Отцы и дети»

Субботнее утро. Чикаго разделён стеной ливня. Погрузившись в потоке мыслей, я проезжаю нужную остановку и бегом возвращаюсь под разъярёнными тучами, выжимающими воду без передышки. Обувь насквозь промокла, одежда прилипла к телу, а волосы превратились в мочалку. Я укрываюсь под строительными лесами вместе с такими же счастливчиками без зонта и пытаюсь отдышаться. В голове по кругу бродит одна и таже фраза: я в деле. Ощущение, что если перестать её повторять, то всё окажется сном. Расследование убийства тёмного принца в наших руках, и это кажется чем-то невероятным. И не просто убийство! Мы будем вести самое громкое дело последних лет! О нас узнают все от волшебных земель до самых тёмных уголков закрытых кварталов. Если справимся, то непременно расплатимся с долгами и заработаем громкое имя.