– К чему все это? – пожимаю плечами. – Я думаю, Максим уже понял, что к нам лучше не лезть…

– Ни черта он не понял, – качает головой Рафаэль. – Такие будут до последнего рыпаться. Кстати, если ты не заметила, он демонстративно третирует именно Еву! Не своих дочек, нет, на мою нацелился, паскуда. Но я не из тех отцов, кто позволяет всякой шушере обижать собственных детей. Ты будешь делать как я сказал, позволишь мне позаботиться об элементарной безопасности. Ясно тебе, Кристина? Или поступим по-плохому?

Нервно сглатываю, интересуюсь тихо:

– По-плохому – это как? Ты сейчас намекаешь на то, что хочешь лишить меня родительских прав?

Взгляд Рафаэля становится хищным.

– Заметь, – шумно дышит он, – я пока что тебе и слова про это не сказал. Я хочу официально признать Еву, чтобы она носила мою фамилию, но меня вполне устроит совместная опека. Я нужен ей, как и тебе, чтобы защитить твоих же детей. И я согласен тебе помогать… Причем абсолютно безвозмездно. Так что не выводи меня, женщина. Не заставляй сомневаться в твоей адекватности и рассматривать другие варианты по поводу Евы. Тебе все ясно?

Тяжело вздыхаю.

Что я могу ему противопоставить?

Уж этот тип на адвокатов точно не поскупится и судью подкупит, если понадобится. Судя по тому, какой дорогущей мебелью и техникой нашпигована его квартира, он явно не бедствует и никаких денег не пожалеет.

– Вариант совместной опеки меня вполне устроит, – говорю со скорбным видом.

– Вот и отлично. А теперь, будь добра, расскажи мне, какого лешего ты решила не говорить мне про беременность?

Мне уже хочется плакать, так я устала от этого вопроса.

– Я же тебе объясняла! – тяну со скорбным видом.

Но Рафаль непробиваем.

– А я не понял! – заявляет он.

Не понял он, ишь ты какой непонятливый.

Стою, молчу, жду бурю на свою бедовую голову. И она обрушивается в полную мощь.

– Дочь для мужчины – особое божество, Кристина, – говорит Рафаэль с плохо скрываемым раздражением. – Она – принцесса, самое любимое на свете существо. Моя задача оберегать ее, заботиться. А ты единолично рассудила, что Еве моя забота и любовь ни к чему. Какое право ты имела решать? Вместо того чтобы признаться мне, ты выбрала ей в отцы подонка, который третировал ее. Тебя совесть не мучает, нет?

За Максима – очень даже мучает.

Но я не признаюсь, стою, молча слушаю.

Рафаэль продолжает с тем же апломбом:

– Из-за тебя мою дочь растил этот придурок. А мог бы я! Что тебе стоило сказать? Взять, открыть рот и сказать! Посчитала меня недостойным растить с тобой ребенка, да? Действительно, куда мне до великой, идеальной Кристины, которая даже сырники украшает гребаными блестками!

– При чем тут сырники? – развожу руками. – Тем более что это были не блестки, а сахарная пудра и обычная посыпка…

– Самая умная, да? – ничуть не унимается он. – Все-то ты знаешь: что блестки, что посыпка, и как надо управляться с детьми. Но на мой счет ты ошибалась, Кристина. Я стал бы в разы лучшим отцом для нашей дочки. Однако ты лишила меня этого шанса, ты посчитала…

– Ну успокойся, пожалуйста! – наконец не выдерживаю. – Хватит кричать!

Он замолкает, шумно дышит и как-то странно меня разглядывает. Будто примеряется… К чему?

– Хочешь, чтобы я успокоился? – спрашивает он наконец.

– Очень! – честно признаюсь.

– Есть один вариант, – говорит он, прищурившись.

– Какой? – спрашиваю с надеждой.

Сейчас я, пожалуй, на многое согласна, чтобы он наконец остыл.

– Суну в тебя что-нибудь, и разом отпустит, – заявляет Рафаэль.

Я согласна на многое… Но не на это!

– Что?! – пищу на выдохе. – Давидян, ты не обалдел часом?

А он меня практически не слушает. Шагает ко мне, жадно оглядывает. Ему понравилась идея, что ли?

– Отстань от меня! – я выставляю вперед ладони. – Даже не думай ничего делать. Учти, я закричу!

Кто бы меня слушал.

Он встает ко мне практически вплотную, заставляет упереться в стену. Чувствую спиной холод кафельной плитки и с ужасом наблюдаю, как мучитель расставляет ладони по обе стороны от моей головы.

Я словно в тисках, зажата между стеной и его телом, а по бокам его руки.

Будто этого мало, Рафаэль наклоняет лицо так, чтобы наши губы оказались на одном уровне, и говорит:

– Кричи.

От его наглости я выпадаю в осадок.

Набираю в рот побольше воздуха, все еще раздумывая, серьезно ли Давидян или просто испытывает меня на прочность?

Очень скоро убеждаюсь – нет, он не испытывает.

Секунда – и Рафаэль натурально на меня набрасывается, точнее на мой рот. Впивается в меня своими нежнейшими губищами, а телом припечатывает к стене.

Наверное, именно от неожиданности происходящего мои чувства обостряются до крайности. Но самое странное – мне не противно, наоборот – приятно! Да что там, нервные окончания на губах буквально плавятся от удовольствия.

Меня давно не целовали так крепко, так отчаянно.

А впрочем, никогда меня так не целовали!

Чтобы настолько невообразимо сладко…

Рафаэль вкусный.

Я делаю такой вывод, когда он раскрывает мои губы горячим языком и проникает в рот. Даже не думаю о том, чтобы вытолкнуть его из себя, наоборот – пускаю глубже.

Тело выгибается в сладком предвкушении чуда, а через несколько секунд я чувствую, как подкашиваются колени. Цепляюсь за плечи Рафаэля, а потом ощущаю, как он придерживает меня за талию руками. Нежно так, осторожно, в то же время властно. И мне так хорошо оттого, что он меня держит, в некотором роде мной владеет, что хочется стонать.

Мамочка дорогая, кажется, теперь я понимаю, что случилось на выпускном.

Если я реагирую так на Рафаэля в трезвом виде, представляю, что творилось со мной пьяненькой.

Рафаэль

Что за женщина? Что за сладкая конфета? А главное – как реагирует!

Пластилин в моих руках. Что хочешь, то и лепи… А я хочу, да.

Я так сильно ее хочу, что у меня причинное место будто дергает током.

Вконец смелею, вытаскиваю из ее джинсов белую футболку, забираюсь под тонкую ткань, нежно глажу кожу плоского живота, линию талии. Поднимаюсь выше, добираюсь пальцами до чашечек бюстгальтера.

Это как точка невозврата.

Четко осознаю, что если суну пальцы ей под лифчик, то мне окончательно снесет крышу. Я же помню, какое у нее там все замечательное.

Собственно, я это замечательное пытался забыть при помощи кучи бессмысленных контактов в университете. И тем не менее до сих пор помню, как было приятно мять ее грудь в руках. До чего это было упоительным и возбуждающим занятием.

Кристина продолжает обнимать меня за шею.

Ее губы мягкие, податливые, она с готовностью отвечает на мои поцелуи.

Ей-богу, хоть здесь разворачивай ее задницей, стаскивай джинсы, прогибай, как тебе надо, и бери.

Я бы так и сделал, но…

Но гребаные презервативы в спальне, до них еще надо добраться.

А я прекрасно помню, чем закончился наш с Кристиной последний незащищенный секс. Точнее, в ночь выпускного первые два раза я пользовался резинкой, но в третий раз она у нас порвалась. Четвертой у меня не было, а прерванный акт – это не мой вариант, как показала практика.

Я нехотя от нее отрываюсь, шепчу в губы:

– Пойдем в спальню.

– А? Что?

Она даже не понимает, о чем я. Выглядит так, будто только что вынырнула из забытья.

Вынырнула и разом отдалилась от меня…

– Раф, нам не надо, – она отстраняется от меня, убирает с плеч руки.

– Надо, – уверенно заявляю. – Нам срочно надо в спальню, резинки там. Нам же не нужен шестой ребенок, так?

Как только Кристина это слышит, отскакивает от меня на целых полметра.

Эм, про ребенка это я зря…

Девчонка выглядит напуганной. Нашел о чем ляпнуть в такой момент. О шестом ребенке!

– Тихо, тихо, – пытаюсь ее успокоить. – Не бойся, иди сюда…