– Больно много вы знаете про мою семью, – шипит этот наглый олух. – Между прочим, приличные люди в дела чужих семей не лезут!

Надо же, какие у него познания о приличии. Не то чтобы меня когда-то волновало, считают ли меня приличным человеком.

– Идите себе мимо, – тем временем продолжает он. – Мы с дочкой сами разберемся.

– Ага, щас. – Зло на него зыркаю и перехожу на «ты»: – А давай я позвоню ее матери и спрошу, нормально ли это, что ее отец таскает девчонку за косу, что-то там от нее требует. Тогда и посмотрим, сколько у тебя на эту девочку прав и как ты должен себя вести. Ну?

– Развелись тут всякие умники, – бурчит он с недовольным видом.

Однако спорить со мной больше не решается.

Очень шустро бросается к лифту.

Пара секунд, и недопапаши след простыл.

Оборачиваюсь к девочке и тяжело вздыхаю.

Вот горе-родитель, хоть бы ребенка поднял, прежде чем позорно бежать.

Наклоняюсь к ней, протягиваю руку:

– Давай помогу.

Она хватается за мою ладонь, поднимается, скривив лицо.

– Ударилась? – спрашиваю.

Она молчит.

Тогда осторожно интересуюсь:

– Как зовут?

– Ева, – пищит она тихонько.

Имя-то какое знаковое. Прародительница всего человечества.

Только тут замечаю, что у девчонки из-под школьного платья выглядывают разбитые коленки. На белых капроновых колготках здоровенные дыры, из которых зияют покрытые кровью раны, свежие.

– Ох, ты ж, горе луковое, где ж ты так? – цокаю языком.

Ева отводит взгляд, морщится. Такое чисто женское выражение горя на лице.

Видно, что ей больно и некомфортно.

А я, кстати, мастер лечения сбитых коленок. У меня по этому делу практически диплом. За последний месяц, что прожил с близнецами один на один, точнее один на два, я увидел множество разбитых коленок, а подранных штанов – еще больше. Поначалу ругал, потом понял – бесполезно. Поэтому у меня в доме большой запас джинсов для малышни, ну и аптечка размером с половину шкафа. Там все, как мне обещала провизор. В том числе и перекись с пластырями.

– Ева, пошли ко мне, обработаем раны, – командую ей. – Тут нужна срочная помощь.

Девочка бросает на меня испуганный взгляд.

– Мама не разрешает никуда ходить с незнакомцами!

На это мне остается лишь хмыкнуть.

– Какой же я незнакомец, – пожимаю плечами. – Я ваш сосед, зовут Рафаэль, ты же неоднократно меня видела. Я папа близнецов, которых нянчит твоя мама.

– А-а, – тянет она не очень уверенно. – Тогда ладно.

Веду ее к себе, усаживаю на маленькую табуретку в прихожей.

– Посиди здесь, сейчас принесу аптечку.

Быстро иду в ванную, нахожу коробку с красным крестом и возвращаюсь в прихожую.

Ева же за это время успевает расплакаться. Подмечаю, как она вытирает щеки рукавами от платья.

– Отставить рыдания, – говорю с шутливой строгостью. – Сейчас поправим дело.

Опускаюсь перед Евой на корточки, обрабатываю детские коленки перекисью. Когда она морщится, отвлекаю ее смешными рассказами про сбитые коленки близнецов, под конец даже дую на ранки, чтобы боль побыстрее ушла. Клею пластыри.

Однако даже эти манипуляции не успокаивают мою маленькую гостью.

– Ну что ты плачешь? – развожу руками. – Скажи. Дядя Рафаэль все решит. Может, конфету хочешь? У меня много…

Однако очень скоро понимаю, что конфета делу не поможет.

Ева вдруг выплескивает на меня удивительное:

– Папа сказал, меня не любит, и что я – никто. Он правда не любит, я вижу!

Вот тебе на.

Дядя Рафаэль, может, и может решить множество проблем, но не эту.

Господи, каким надо быть сказочным придурком, чтобы сказать девочке такое? Что в голове у этого недопапаши? Как язык повернулся. Это же дочка!

Говорю первое, что приходит в голову:

– Ев, он это не от большого ума.

Она замирает, смотрит на меня настороженно, в то же время с интересом. Явно ждет какого-то продолжения.

Успокаиваю как могу:

– Это он глупый просто, что не оценил такую дочку, как ты. Ты же лучик света, ты прекрасный огонек. Учишься хорошо?

– Хорошо, – кивает она. – Пятерку получила по математике.

– Вот видишь! – смотрю на нее с важным видом. – Ты-то поумнее его будешь. Маме помогаешь?

– Помогаю, с сестрами особенно, – кивает Ева.

– Так тем более, – заявляю со всей уверенностью. – Ты отличная девочка, нет в тебе изъяна, тебе не в чем себя винить. А то, что он так сказал, – поверь, пожалеет. Годков эдак через тридцать, когда ему помощь твоя нужна будет, о-о-очень пожалеет, что пренебрег такой замечательной девочкой. Может, и раньше дойдет, еще извиняться будет. Вот поверь!

– Правда? – Ева смотрит на меня удивленно и в то же время с надеждой.

Так мне ее становится жалко, что екает сердце.

Сидит у незнакомого соседа в квартире, после того как собственный отец наговорил ей гадостей, еще и за косу оттаскал. И неизвестно, что бы сделал, если бы не я. Каково?

Она хлопает длиннющими черными ресницами, смотрит на меня темно-карими глазами, и столько в них разного… Надежды, в то же время горя, обиды на этот мир.

За душу берет. Не должны дети так смотреть. Защитить хочется.

Странные реакции с моей стороны, должен признать.

Я к чужим детям равнодушен, люблю исключительно своих. Остальные даже умиления не вызывают. Обычно. А вот в этой малышке что-то трогательное.

Красотка будет, уже сейчас видно.

Чем-то даже на близнецов похожа, наверное поэтому вызывает во мне такие чувства. В ней ничего от Кристины, между прочим.

– Ну что, давай, отведу тебя к маме, – предлагаю Еве.

Она со вздохом кивает.

Беру девчонку за руку и веду вниз, в детский сад.

А ручка-то какая нежная, маленькая. Приятная!

Дурак этот Максим Лапин, лично я бы от такой дочки точно не отказался.

Кристина

Я выхожу в приемную, прошу Светлану:

– Позвони Чичиковой, скажи, ее малышка нормально заснула, пусть не волнуется.

Уж очень мамочка просила уточнить про дочку, переживает. А нам лишний раз проявить внимание к новым клиентам совершенно не лень.

Светлана важно кивает и замирает с трубкой в руке, резко обернувшись ко входу.

Смотрю туда же и также замираю.

В дверях детского садика показывается Рафаэль Давидян собственной персоной. И ладно бы один. Но он своей лапищей сжимает руку Евы!

С ним моя дочка.

Наша дочка!

Он узнал!

Мое сердце ухает вниз, забивается в левую пятку и бьется в конвульсиях.

Но как он мог узнать? Визуально определил? Я как чувствовала, что что-то грядет.

С другой стороны, ну похожа она на него, и что? Мало на свете черноглазых и черноволосых людей? Это же вам не стопроцентная гарантия отцовства. А сама Ева не в курсе дела.

Рафаэль к тому же еще и злой, как сто чертей. Ну, конечно, злой, кто же на его месте обрадуется новости, что у него в наличии почти взрослая дочка. Учитывая, как он трясется над своими близнецами, эта новость должна его нехиленько так взбодрить.

– Мама! – пищит Ева.

Выдирает руку из пальцев Рафаэля и бросается ко мне.

Только тут подмечаю, что у дочки зареванное лицо. Почему? Это Рафаэль ее довел?

Обидел мою девочку! Как только мог?

Во мне тут же просыпается дикая злость. Чувство настолько сильное, что мгновенно поглощает все остальные, даже страх перед Давидяном.

Обнимаю Еву, крепко прижимаю к себе. Наклоняюсь к ее ушку и прошу:

– Евочка, сходи в туалет, умойся. Я скоро приду.

Прибью одного идиота, и сразу назад.

Голыми руками придушу, и неважно, что он в два раза больше меня!

– Пойдем, поговорим, – зовет меня Рафаэль.

Кивает в сторону коридора.

Выхожу за ним, готовая обрушить на него все кары этого мира.

Однако он меня опережает:

– Кристина, я не знаю, что происходит в твоей семье, но это необходимо прекратить! Ты знаешь, что отец Евы явился к вам и таскал девчонку за косу? Я его прогнал, а девчонка в слезы. Это нормально для вашей семьи?