Гвоздь потёр стёсанные косточки пальцев. И чего он разъярился? Почему стал орать как психопат и бить кулаком о стол? За семь лет столько думано-передумано, столько проклятий брошено в адрес тех, кто пустил его жизнь под откос, что в конце концов запас ругательств иссяк, а душевная рана зарубцевалась и больше не тревожила. А тут ни с того ни с сего проснулась память, и замелькали перед внутренним взором друг и жена, приторно лживый адвокат, прокурор и судья, мать с отцом, которые заявили, что отныне у них нет сына… Если бы он знал, что его обвинят в особой жестокости и впаяют ему максимальный срок, то не сдерживал бы себя, наказывая жену-шлюху и друга-предателя. Они легко отделались — сдохли слишком быстро. И прокурор тварь… Посидел бы он хотя бы денёк в местах не столь отдалённых, понял бы, что значит — жестокость. Но нет, он сидит в мягком кресле, ездит на дорогом авто, живёт в шикарной квартире, просаживает бабки в престижных ресторанах. Что он знает о жестокости? Слова Бузука «и вот такие судят нас…» пробудили в Гвозде ненависть к недочеловекам, потому он и сорвался, как пёс с цепи.

Гвоздь выудил из кармана пластиковую упаковку «Димедрола», выколупал непослушными пальцами пять таблеток и отправил в рот. Повернувшись спиной к избе, запустил руку под куртку и вытащил из-за пояса штанов фляжку. Её он взял тайком, когда складывал провизию в рюкзак. Никто не уследил. Даже всевидящий Бузук проворонил. Обычной ловкости рук Гвоздь научился на зоне и теперь гордился своим мастерством. Так же скрытно он засунет фляжку во внутреннее отделение рюкзака, а чтобы сделать это быстро, он не до конца затянул ремни и оставил «окошко» в замке-молнии.

Глотнув коньяка, Гвоздь посмотрел по сторонам. Весь вечер его не отпускало чувство, что лес ненастоящий — он напоминал декорацию к фильму, снятому по нуар-роману. Будто чья-то виртуозная рука специально сотворила атмосферу отчаяния, разочарования и недоверия. Живая природа не может быть такой тоскливой и в то же время устрашающей — даже лютой зимой, даже в пасмурные дни.

Бледные краски, неподвижная растительность, гробовая тишина. Воздух как пласт слюды — слоистый и полупрозрачный. В нескольких шагах от колодца изба; контуры размыты. Из пробоины между досками на окне не доносилось ни звука. Братва там — в избе или перед ней, — но их не слышно. Над дощатой крышей, в мутной вышине, виднелось кольцо из чёрной дымки. Оно словно приклеилось к небу.

Гвоздь смотрел на окружность, пока в глазах не появилась резь. Вытер выступившие слёзы и хотел отвязать бадью, но её не оказалось на углу сруба. Натянутый шнур спущен в колодец.

У Гвоздя отвисла челюсть. Он сбросил ведро в шахту и не заметил? Или забыл? Наверное, начало действовать лекарство. Однако эффект получился совершенно иным, не таким, как раньше, когда Гвоздь запивал «колёса» самопальной водкой; то и другое он покупал у вертухая. Похоже, коньяк иначе влияет на процесс. Или всё дело в пустом желудке? Желая удостовериться, тот ли препарат он принял и не ошибся ли в дозировке, Гвоздь полез в карман и уставился на блистер. «Димедрол». Все таблетки в своих гнёздах… Рассудок нашёл объяснение: из-за усталости обострилась рассеянность.

Руки вцепились в верёвку. От натуги лицо налилось кровью, в висках стучали молотки. Разозлившись на себя — неужели он слабее Сявы? — Гвоздь зарычал и вытащил бадью из колодца. Как в повторяющемся сне кинул в рот пять таблеток, хлебнул коньяка и спрятал фляжку за пояс штанов. Сейчас разум, подпитанный чудотворным «зельем», перенесёт его в красочный мир, где нет ничего важного, где не надо думать о завтрашнем дне, не надо вникать в происходящее и выискивать причины в прошлом.

Гвоздь ждал, но ничего не менялось. Деревья всё так же тонули в мглистом воздухе, дымчатое кольцо над крышей не сдвинулось ни на йоту, от тишины закладывало уши. В душе по-прежнему тускло. Либо таблетки просрочены, либо коньяк поддельный и уступает водке по крепости. Сквозь ткань штанов Гвоздь нащупал лежащую в кармане пластиковую упаковку. Принять ещё?.. Инстинкт самосохранения воспротивился: лучше не рисковать.

Отвязав шнур от дужки, Гвоздь подхватил бадью и направился к избе. Свернув за угол, прошёл вдоль стены из потемневших брёвен и выпучил глаза. Колодец! Прикреплённый к вороту огрызок цепи мерно покачивался.

Не тот эффект. Не тот! Почему вместо приподнятого настроения и насыщенных красками картин возникли странные галлюцинации?

Гвоздь попятился, скользя ладонью по бревну, чтобы не терять связь с реальностью. Дойдя до угла, обернулся. На фоне леса темнел колодезный сруб! Обрывок цепи вилял как хвост собаки. Мозг породил единственную мысль: какого хрена?

Он снова пошёл в обратном направлении. Вывернул из-за угла и оцепенел, глядя на колодец. В груди разрасталась паника.

— Бузук! — Гвоздь прочистил горло. — Жила! Бузук! Где вы?

В ответ гудела тишина. С неба таращился круглый глаз, опушённый дымчатыми завитками ресниц. Окно ехидно скалилось, раздвинув губы-доски.

Куда бы Гвоздь ни бежал, вперёд или назад, вокруг избы по часовой стрелке или в другую сторону, он неизменно возвращался к колодцу. Барабанил кулаком по тесине, закрывающей низ оконного проёма. Вставал на перевёрнутую бадью и заглядывал в пролом между досками. Но видел мглу. Орал во всё горло. На крики никто не отзывался. В голове билась мысль: какого хрена?!

***

Ютясь на нижней перекладине лестницы, приставленной к чердаку, Сява звонко рассмеялся.

Сидя рядом с Бузуком на крыльце, Жила обернулся к пареньку:

— Не слышал?

— Не слышал, — подтвердил Сява.

— А ты, Бузук? — спросил Жила.

Тот пожал плечами:

— Нет.

— Да ты что? Это старый анекдот. Мне его рассказывали лет пять назад. — Жила посмотрел на ствол ружья, торчащий из чердачного проёма. — Хрипатый, а ты слышал?

Ствол сместился в сторону. Высунувшись в проём, Хрипатый отрицательно покачал головой.

— Ну вы даёте! — удивился Жила.

— Расскажи ещё, — попросил Сява.

Жила покачался из стороны в сторону, усаживаясь удобнее. Потёр ладони:

— Ну этот вы наверняка слышали. Новичок заходит в камеру. Арестанты играют в домино. Он радостно: «Привет, козлы!» Все накинулись, долго пинали, потом всё-таки объяснили, что так, мол, нельзя, слово оскорбительное. Новичок утёр кровь с подбородка: «Ну так бы сразу и сказали, а то налетели как петухи».

Бузук беззвучно рассмеялся. Хрипатый в знак одобрения хлопнул ладонью по дверце чердака. Сява хохотал подвывая. Даже Хирург улыбался, перекидывая шишку из руки в руку. Лёжа возле куста, Максим наблюдал из-под полуопущенных век за уголовниками. Смысла анекдота он не уловил, но про себя отметил, что сейчас зэки похожи на компанию старых приятелей, решивших провести выходные на лоне природы. Только Шнобель, как побитая собака, выглядывал из-под избы.

Не выпуская братков из поля зрения, Максим слушал тюремные байки и продумывал план побега. Время здесь течёт намного медленнее, чем за оврагом. По примерным подсчётам, тут проходит час, а там всего лишь шесть или семь минут. Но человеческий организм не обманешь, рано или поздно братву сморит сон. Караул будут нести по очереди. Сява самый непоседливый и невнимательный. Если бежать, то в его смену. Но доверят ли ему столь серьёзное дело? Хрипатый занял наблюдательную позицию на чердаке и при необходимости быстро залезет на крышу. Оттуда вряд ли хорошо просматривается лес; обзору мешают кроны деревьев и густая растительность. Но надо учесть, что мгла опустится на землю не скоро и беглеца выдаст колыхание зарослей. Одна надежда, что Хрипатый задремлет. Насколько чутко он спит и как метко стреляет? И главное — где они определят место для ночёвки своему пленнику? В избе или снаружи? Свяжут его или позволят спать вольно? О том, что подведёт колено или помутится сознание, Максим не хотел думать. И убеждал себя, что прилив адреналина придаст ему сил.

— Холодает, — проговорил Жила, поднимаясь с крыльца. Прошёлся туда-сюда, потягиваясь. Увидев стоящего за углом избы Гвоздя, хохотнул. — Ты спишь, что ли? Братцы, он спит! Прикиньте? Стоит с ведром и дрыхнет. — Потряс приятеля за плечо. — Эй! Сонная тетеря, проснись!