Alterius sic altera poscit opem [195]. [Каждый нуждается в помощи другого.] Вот почему этот недуг подходит к ним обоим — священнику и врачу, — и мои притязания, надеюсь, не выглядят неуместными, поскольку по профессии я — церковнослужитель, а по склонностям — лекарь. В моем шестом доме пребывал Юпитер{141} и вслед за Бероальдо{142} я повторяю: «Хоть я и не медик, но все же не вовсе не сведущ в медицине»; ибо потратил некоторые усилия, чтобы постичь теорию медицины, впрочем, без намерения применить свои познания на практике, а лишь для собственного удовлетворения, что явилось также причиной моего первоначального обращения к этому предмету. Ежели эти соображения все же не удовлетворят тебя, благосклонный читатель, я поступлю как Александр Мюнифик, сей щедрый прелат, бывший некогда епископом Линкольнским, который, как повествует мистер Кэмден[196]{143}, воздвигнув шесть замков, ad invidiam operis eluendam (и то же самое рассказывает Нюбригенци{144} про сэра Роджера, богатого епископа Солсберийского, построившего при короле Стефене Шерборнский замок и еще замок Дивайз), дабы избежать кривотолков и осуждения, которые он мог бы на себя навлечь, построил столько же храмов; так вот, если это мое сочинение покажется чересчур медицинским или будет слишком уж отдавать классической ученостью, то обещаю, что возмещу это тебе каким-нибудь богословским трактатом. Надеюсь, однако, что предлагаемого мной сейчас трактата будет и без того достаточно, если ты хорошенько поразмыслишь над сущностью рассматриваемого мной предмета, rem substratam — меланхолией, безумием, — а также над следующими соображениями, которые послужили для меня главными доводами — распространенностью недуга, необходимостью его исцеления и пользой или общем благе, которое воспоследует для всех людей, ознакомившихся с ним, как это будет с исчерпывающей очевидностью явствовать из последующей части моего предисловия. И я не сомневаюсь, что, дочитав его до конца, ты скажешь вместе со мной, что тщательно проанализировать это душевное состояние, рассмотрев его связь с каждой отдельной частью человеческого микрокосма, столь же непомерная задача, как согласовать расхождения в хронологии ассирийского царства, отыскать квадратуру круга или обследовать очертания берегов и глубину устьев рек на северо-восточном и северо-западном морских путях{145}; ведь решение каждой из них явится таким же замечательным достижением, как и открытие голодным испанцем[197]{146} Terra Australis Incognita [неведомой Австралии], и столь же сложным, как не дающее покоя нашим астрономам выяснение точного пути Марса или Меркурия или исправление григорианского календаря{147}. Что же касается меня, то я уподобился Теофрасту{148}, который, сочиняя свои «Характеры», надеялся и стремился к тому, «чтобы наше потомство, о друг Поликл, стало лучше благодаря написанному нами, исправляя и очищая себя от всего, что есть в нем скверного, с помощью нашего примера и применяя наши наставления и предостережения себе на пользу»[198]. Подобно тому как великий полководец Жижка хотел, чтобы после его смерти из его кожи был сделан барабан, поскольку считал, что один его стук обратил бы врагов Жижки в бегство, я нисколько не сомневаюсь в том, что нижеследующие строки, когда их будут пересказывать или вновь перечитывать, прогонят прочь меланхолию (хотя меня уже не будет) точно так же, как барабан Жижки{149} мог устрашить его врагов. Однако позвольте мне все же между тем предостеречь моего нынешнего и будущего читателя, если он действительно подвержен меланхолии, дабы он, знакомясь в этом трактате с описанием ее симптомов или предвестий[199], не прикладывал все прочитанное к себе, преувеличивая и приноравливая вещи, высказанные здесь в общем смысле, к себе лично (как поступают в большинстве своем люди меланхолического склада), не растревожил тем себя и не причинил себе вред, ведь тогда от этого чтения будет больше ущерба, чем пользы. А посему я советую читать сей трактат осмотрительно. Как писал в свое время Агриппа{150} (de occ. Phil.[200] [об оккультной философии]): Lapides loquitur et caveant lectores ne cerebrum iis excutiat [он рассуждает о камнях, а читателям надобно остерегаться, как бы он этими камнями не вышиб им мозги]. Все прочие, я уверен, могут читать это без опасений и к немалой своей пользе. Однако я продолжу, дабы не стать чересчур докучным.
Я уже говорил о неизбежности и распространенности этого душевного состояния, однако, если кто-либо испытывает на сей счет сомнения, то я попросил бы такого человека бросить краткий взгляд на мир, как Киприан советовал некогда Донату: «представить, что его будто бы перенесли на вершину высокой горы, откуда открылись ему сумятица и превратности сего волнующегося житейского моря, и он не будет тогда знать, что ему предпочесть — бичевать его или скорбеть о нем»[201]. Святому Иерониму, обладавшему сильным воображением, когда он находился в дикой местности, примстилось, что он видит людей, отплясывающих в это время в Риме; так вот, если ты представишь себе это или взберешься повыше, чтобы обозреть происходящее, то вскоре убедишься, что весь мир безумен, охвачен меланхолией, впал в слабоумие, что он (как его не столь давно изобразил Эпиктоний Космополит{151} на составленной им карте) подобен голове глупца (и составитель карты присовокупил еще к ней такую надпись: Caput helleboro dignum [«Голова, нуждающаяся в чемерице»]), голове душевнобольного, cavea stultorum, что это рай для недоумков или, как сказал Аполлоний{152}, всеобщее узилище для простаков, обманщиков, льстецов и прочих, которое нуждается в переустройстве. Страбон{153} в девятой книге своей «Географии» уподобляет Грецию изображению человека, и это сравнение подтверждает Николас Гербелий{154} в своих пояснениях к Софиановой{155} Карте Мудрости, на которой грудь человека простирается от Акрокераунских холмов в Эпире и до Санианского мыса в Аттике, Пага и Мегара — два его плеча, Истм в Коринфе — шея, а Пелопоннес — голова. Если такое сопоставление подходит, тогда это, без сомнения, голова помешанного; ведь Morea — это все одно что Moria, то есть Безрассудство, и если высказать то, что я думаю, то обитатели нынешней Греции в такой же мере отклоняются от разума и истинной религии, как эта самая Morea от изображения человека{156}. Исследуйте подобным же образом все остальное и вы убедитесь, что меланхолией охвачены целые королевства и провинции, равно как и города, семьи, все твари и растения, чувственные и разумные, что люди всех сословий, сект, возрастов, состояний пребывают в дисгармонии, как это описано в Таблице Кебета{157}, omnes errorem bibunt, еще до своего появления на свет; все они уже испили из чаши заблуждений, и все — от самых высокопоставленных и вплоть до самых нижайших — нуждаются в лекарстве, так что своеобразное поведение отца и сына у Сенеки[202]{158}, доказывающих безумие друг друга, можно вполне распространить на всех людей. Порций Латро{159} будет свидетельствовать против всех нас. Ибо кто же, в самом деле, не глупец, не меланхолик, не безумец? — Qui nil molitur inepte?[203] Кто из нас не пытался совершить какую-нибудь глупость, кто не помешаный? Глупость, меланхолия, безумие — это все одна болезнь{160}, и у всех них одно общее имя — delirium, умоисступление. Александр <из Тралл>, Гордон{161}, Язон Пратенций, Савонаролла{162}, Гвианери{163}, Монтальт путали одно с другим и считали, что все эти состояния различаются только secundum magis et minus, степенью тяжести; так, у Давида{164} мы читаем: «я говорил глупцам, не ведите себя так безумно» (Пс. 75, 4), а у стоиков издавна существует парадокс: omnes stultos insanire[204], все глупцы безумны, хотя одни безумнее других. Но кто не глупец? И кому неведома меланхолия? Кто в той или иной мере не затронут ею в своих привычках или склонностях? Если в склонностях, то, как говорит Плутарх: «дурные склонности превращаются в привычку, а если этих последних упорно придерживаются, они уже болезнь или постепенно переходят в нее»[205]. Того же мнения придерживается Туллий во второй из своих Тускуланских бесед: omnium insipientum animi in morbo sunt, et perturbatorum, глупцы суть больные, как и все, чей ум расстроен, ибо болезнь, по определению Григория Толозана{165}, есть не что иное, как «разрушение или расстройство телесного союза, в котором, собственно, и заключается здоровье»[206]. Но кто же не болен или не подвержен дурным склонностям? В ком не господствуют страсть, гнев, зависть, досада, опасения и печаль? Запаситесь лишь немного терпением, и вы увидите с помощью каких свидетельств, признаний и аргументов я докажу, что большинство людей безумно и в прошлом они в такой же мере нуждались в паломничестве в Антикиру{166} (как это бывало во времена Страбона[207]), как в наши дни устремляются за помощью в Компостеллу{167}, или к Сикемской{168}, или Лоретской Божией Матери{169}, и похоже, что такое паломничество не менее для них благодетельно, нежели путешествие в Гвиану, и что они куда больше нуждаются в чемерице, нежели в табаке. вернуться Hor. [Гораций. <Наука поэзии, 410–411.>] вернуться В Ньюарке в Ноттингемшире. Cum duo aedificasset castella, ad tollendam structionis invidiam, et expiandam maculam, duo instituit coenobia, et collegis religiosis implevit. [Воздвигнув два замка, он, дабы не вызвать зависть и во искупление греха, основал два монастыря, населив их благочестивыми клириками.] вернуться Фердинанд де Куэйрос, anno 1612. Amstelodami impress. [в 1612 году, Амстердамское изд.] вернуться Praefat. ad Characteres. [Предисловие к «Характерам»]. Spero enim (O Polycles) libros nostros meliores inde futuros, quod istiusmodi memoriae mandata reliquerimus, ex praeceptis et exemplis nostris ad vitam accommodatis, ut se inde corrigant. вернуться Praef. lectori. [Вступительное обращение к читателю.] вернуться Ep. 2, lib. 2, ad Donatum. [К Донату, послание 2, кн. II.] Paulisper te crede subduci in ardui montis verticem celsiorem, speculare inde rerum jacentium facies, et oculis in diversa porrectis, fluctuantis mundi turbines intuere, jam simul aut ridebis aut misereberis, etc. вернуться Controv. lib. 2, cont. 7 and lib. 6 cont. [<Здесь имеется в виду Сенека Марк Анней, или Сенека Старший, отец Луция Аннея.> Контроверсии, кн. II, речь 7 и кн. VI, речь.] вернуться Horatius. [Гораций. <Наука поэзии, 140; однако у поэта здесь нет вопросительной формы, а сказано: «разумнее тот, кто слов не бросает на ветер».>] вернуться Idem. Hor. lib. 2, Satira 3. Damasippus Stoicus probat omnes stultos insanire. [Там же. Гораций. Сатиры, II, 3. <Стоик Дамасипп рассказывает Горацию, как он прежде был погружен в мирскую суету, пока некий Стертиний не излечил его от безумия и не направил на путь истинный. Дамасипп всех считает глупцами и безумцами — сребролюбивых, честолюбивых, невоздержных. Рассуждения насчет парадокса у стоиков Бертон заимствовал из уже упоминавшегося нами сочинения Липсия о стоиках и Сенеке «Manuductio fl stoicam philosophiam»; одну из глав Липсий назвал «Единственный парадокс», и заключается он в том, что «все глупцы безумны и все грехи отыщешь в каждом». — КБ.>] вернуться Tom 2, Sympos. Lib. 5, cap. 6. Animi affectiones, si diutius inhaereant, pravos generant habitus. [Плутарх, том II, Застольные беседы, кн. V, гл. 6. Душевные склонности, если они долго длятся, превращаются постепенно в постоянный порок.] вернуться Lib. 28, cap. 1, Synt. art. mir. [Трактат о чудодейственных тайнах медицины, кн. XXVIII, гл. 1.] Morbus nihil est aliud quam dissolutio quaedam ac perturbatio foederis in corpore existentis, sicut et sanitas est consentientis bene corporis consummatio quaedam. вернуться Lib. 9 Geogr. Plures olim gentes navigabant illuc sanitatis causa. [География, кн. IX. В былые времена множество людей совершало путешествие туда исцеления ради.] |
