Сделав несколько простых упражнений на растяжку, по новой включаю музыку. С телефонного динамика она звучит тихо, звук придется наложить отдельно. Я пока не умею, но научусь. Мне многому придется учиться: писать интересные тексты, обрабатывать графический контент, настраивать рекламу, делать коллаборации… Продвижение в соцсетях – целая наука, а сам блог – ого-го какая работа.

Максим Доронин считает, что я справлюсь. Его вера в меня как ни что другое питает мотивацию, а вот его присутствие в данный момент отвлекает и раздражает. Он сидит на соседнем камне поодаль, что-то печатает в своем ноуте и иногда поглядывает. К процессу съемки интереса не проявляет и восхищения моим танцем не выказывает, что закономерно, потому что танцую я откровенно плохо.

– Так, стоп! – резко тормозит меня Маша и тут же извиняется. – Прости, Лиз, но ты сама погляди, что получается.

Мы вместе смотрим в камеру. Фон прекрасный и ракурс удачный, я на видео выгляжу хорошо, а мой танец – хуже некуда.

– Вот бездарность! – фыркаю сама на себя.

– Сделаем просто фотографии? – предлагает Маша. – Свет шикарный, жалко терять.

– Я не умею позировать и на постановочных фотках получаюсь ужасно.

Я опускаюсь прямо на землю, обхватываю себя за колени и смотрю в одну точку. Злюсь на себя и на весь мир заодно.

Макс закрывает свой ноут, подходит и обращается к сестре:

– За соседней горой отличные виды, иди потренируйся снимать пейзажи. Нам с Лизой нужно поговорить, минут пять, наедине, – делает ударение на последнем слове и смотрит так, что она без слов складывает фотик в сумку. – Я позвоню, когда закончим. Без звонка не возвращайся. Поняла?

Мария угукает и уходит, я ­с сочувствием смотрю ей вслед.

– Зачем ты с ней так грубо? ­

– Чтобы меньше вопросов задавала. Давай рассказывай, что с настроением?

Макс не меняет свой строгий тон. Протягивает руку и помогает мне подняться. Я вынужденно смотрю ему в глаза и выпаливаю, не успев как следует подумать:

– Сначала ты ответь, для чего пошел, если сидишь в своей работе и даже не смотришь на меня?

Правая бровь Макса медленно ползет вверх, в его глазах появляются смешинки:

– Вообще-то я старался не смущать тебя своим вниманием.

– Вообще-то мне твое внимание приятно, – передразниваю раздраженно. – Не нравится, как танцую? Так и скажи! Это стиль такой, он своеобразный. Контемпорари называется. В нем есть элементы йоги и акробатики. Не балет, конечно, но считается сценическим танцем и очень популярен на западе…

Макс поджимает губы, сдерживая улыбку. Бесит этим еще больше.

– …Что смешного? Выгляжу комично? Ладно, что уж! Танцую уродски, так хоть повеселю тебя. Костю тоже надо было взять, вместе бы посмеялись!

Максим вовсю лыбится, а я едва не плачу от обиды. Жалкая неудачница, которую он не полюбит, уедет скоро, бросит. Послать его хочется. К чертям или еще куда подальше. Выбирая направление, воздух ртом хватаю, хватаю... А он резко подается вперед и обнимает.

– Иди сюда, глупышка, я объясню, – притягивает к себе за шею. – Ты такая охрененная сейчас, такая секси, что мне тяжело смотреть, понимаешь? Я тебя так сильно хочу, что физически больно, – шепчет в ухо.

Это щекотно, а его слова не вяжутся с моими мыслями и уязвленными чувствами. Я пытаюсь увернуться, но он не отпускает. К скале мягко толкает, сверху нависает. В синих глазах блеск сумасшедший. Заметь я его раньше – танцевала бы, как богиня. Но я близорукая и без линз, а Макс сидел далеко.

– Тебе правда нравится? То, как я танцую? – уточняю.

– Мне в тебе все нравится, Лиза. Как танцуешь, говоришь, смеешься… Как смотришь на меня и стесняешься, а стоит поцеловать – дикой становишься, – шепчет в губы, дыханием их согревая. – Как ты пахнешь нравится, как дышишь рывками сейчас…

Его губы прижимаются к моим, руки спускаются по спине и сжимают. Я пытаюсь сделать вдох, но уже не могу, задыхаюсь в его фирменном глубоком поцелуе, трепещу в его руках.

Думать больше не получается, только чувствовать, как сильно люблю и хочу быть с ним. Никто не знает, что будет дальше. Простым смертным это не дано. Жить моментом и уметь им насладиться – это все, что мы можем. Этому я тоже учусь и сейчас у меня получается.

А потом я танцую. Сначала у скалы, позже на берегу – босиком на мокром песке и уже почти в темноте, потому что разговаривали, а точнее – целовались, мы дольше пяти минут. Маша снимает и приговаривает, что все идеально. Максим держится в стороне, но все время смотрит. Я его взгляд кожей чувствую и танцую только для него. Хочу и дальше ему нравиться, остальное «дальше» не так уж и важно.

Жизнь – маятник: чем глубже страдание, тем сильнее счастье. Это сказала Айседора, та «босоногая американка», что пленила сердце молодого русского поэта. Недавно я читала ее мемуары, некоторые фразы запомнились.

Сегодня я была в отчаянье. Чувствовала себя бесталанной и, как следствие, никому не нужной. Ненавидела обезображенную шрамом ногу, деревянную спину и корявые руки. Гнобила себя. Но стоило Максиму обнять и нашептать приятностей – у меня раскрылись крылья, запорхали и душа, и тело.

Маятник качнулся.

После съемки на пляже нас забрал Костик. Пока ехали к дому, Макс не сводил с меня восторженных глаз и держал за руку, сплетая наши пальцы. От счастья распирало! Какие там гормоны вызывают это чувство? Дофамин, эндорфин, серотонин? У меня передоз каждого, я от них, как пьяная.

Смотрю в зеркало и обалдеваю – так сияю, словно внутри меня кто-то свет зажег. И я знаю, кто это сделал. Сушу волосы феном и сама себе улыбаюсь. Лучшему в мире парню во мне все нравиться, он это сказал.

Внизу тихо играет музыка. Когда я поднималась, там шло активное обсуждение, ехать на ужин в город или заказать доставку еды на дом. Костик хотел остаться и выпить пива, Маша была настроена погулять, они спорили. Мне все равно, где пройдет вечер, я думаю о ночи, что наступит после. Тешу себя иллюзией, что готова.

Никак не могу решить, что лучше надеть: джинсовые шорты и топ или сарафан? В город лучше платье, но не факт, что мы поедем. Надеваю шорты, переодеться, если что – одна минута.

По лестнице бегом спускаюсь. Меня уж заждались, наверное.

Вижу Макса – и сердечко ускоряется. Он стоит у кухонного островка, выкладывает пиццу из коробки. До этого был в шортах, теперь на нем льняные брюки и рубашка. Переоделся, чтобы ехать в город? Пицца тогда зачем?

– Ты долго, – смотрит на меня и улыбается.

Божечки, какой же он красивый!

– Не знала, что надеть, – признаюсь.

– Можно было ничего не надевать, – подмигивает.

Мне резко становится жарко. Он еще не видел меня голой. Трогал везде и даже живот целовал, задрав майку, но полностью не раздевал.

Макс снимает с навесного держателя два высоких бокала, достает из холодильника шампанское. Пробка вылетает громко, я оглядываюсь по сторонам:

– А где все?

Пространство первого этажа – это большая гостиная и открытая кухня, мы здесь одни.

– Костя повез Машу на набережную кормить мороженным и катать на каруселях. Вернутся поздно. Шампанское будешь?

Макс протягивает наполненный бокал, медленно ведет по мне взглядом. Выглядит он обалденно, эта рубашка ему очень идет. Ярко-синяя, под цвет глаз. Я очень хочу сделать ему комплимент, но не решаюсь.

– Буду, спасибо, – заметно стушевавшись, беру бокал и делаю глоток.

– А пиццу? Она сырная, ты такую любишь.

Пицца выглядит аппетитно, но что-то мне не до еды. Внутри стремительно нарастает напряжение. Мы остались вдвоем и пьем из запотевших бокалов шампанское. Это значит, что все начинается?

– Пиццу не хочу.

– Я знал, предвидел, – усмехается Макс. – Есть запасной вариант.

Он придвигает блюдо, на котором яркими треугольниками выложены три вида ягод.

– Это что, клубника? – вытягиваю шею.

– В том числе. Попросил Костяна купить для тебя ягод, так он расстарался. Она местная и мелкая, но сладкая.