Цветочные вазы уже уехали в новый дом, а искать подходящую емкость мне некогда. До приюта добираться минут сорок, мне уже пора выходить.

Илья подходит и обнимает сзади:

– Я не слепой. Слишком хорошо тебя знаю, – дважды целует в плечо. – Ну что такое, Вета? Ты какая-то не такая…

– Что у тебя с Ульяной? ­– резко разворачиваюсь.

Он явно пугается:

– А что у меня с ней? Мы танцуем, пока не очень успешно. Ты это знаешь.

Я пристально смотрю ему в глаза. В висках стучит, в груди неприятно давит. Мои мысли и сердце заняты другим, почему же так неприятно?

– Я видела, как вы целовались. Случайно, в сториз у Дарины, – поясняю внезапно охрипшим голосом.

– Елизавета… – выдохнув мое полное имя, Илья качает головой. Так он называет меня, если я что-то не так говорю или неправильно делаю. – Мы чмокнулись чисто по-дружески. Что такого?

– Ничего. Это не было похоже на дружеский поцелуй. Я тебя тоже неплохо знаю, – бурчу.

Красовский садится на стул и закидывает ногу на ногу. Высокий, стройный блондин с аккуратной стрижкой и идеально выбритым тонким лицом. Я смотрю на него и не могу понять, что мне в нем нравилось. Он же совершенно не в моем вкусе!

– У вас тут что-то изменилось, – замечает он, оглядывая опустевшую кухню.

– Мы переезжаем в загородный дом, – встаю напротив и скрещиваю руки на груди. – Мама ждет ребенка.

– Вот это новости! Неожиданно. Что я еще пропустил? – зеркалит мою позу.

Много чего ты пропустил, Илюша. Ох, как много. Даже не знаю, стоит ли все рассказывать. Навряд ли ты захочешь это знать.

– Мне нужно выходить, – смотрю на часы над его головой. – Сегодня день волонтерства в приюте.

– А ты забей и не ходи, это же неважно.

– Ты ошибаешься. Для меня это очень важно.

– Да ладно тебе, Веткин! Мы неделю не виделись, – подмигивает с улыбочкой. Давай хоть отпразднуем твой бёздник. Можем сходить в ресторан или заказать домой пиццу и купить вина. По-взрослому...

Он облокачивается на спинку и улыбается. На левой щеке появляется ямочка, вокруг глаз – тонкие лучики морщинок. Миловидное лицо становится по-мальчишески озорным. Я его любила и всегда буду любить. Как партнера по танцам, как друга, как родного человека… Но не так, как женщина любит мужчину. Теперь я знаю разницу.

– Она тебе нравится? – спрашиваю, вглядываясь в теплые карие глаза.

– Кто? Ульяна? – продолжает улыбаться. – Она классная. Веселая и заводная. Оторва! И танцует неплохо, но ты лучше. У нее хорошая техника, но…

– Илья! – перебиваю нервно. – Ты же понял, о чем я пытаюсь спросить.

– Ревнуешь? – сощуривает он свои улыбчивые глазки. – Напрасно. К Ульке хахаль на «Панамере» ездит, куда там мне! Она в бутиках одевается, после Англии на Мальдивы собирается…

Он еще что-то говорит, но я не слушаю. Смотрю сквозь него и думаю о своем. Совершенно точно не ревную. Мне хочется, чтобы у него был роман с Улей. Я сама всерьез увлеклась другим и мне стыдно. Пытаясь уличить Красовского в измене, я ищу возможность оправдать себя, и это некрасиво.

– Илья, прости. Думаю, нам лучше расстаться, – произношу тихо, но уверено.

Его лицо вытягивается:

– Как это? Почему?

– Наши отношения себя исчерпали. Я больше не хочу…

– Ты это серьезно?

– Абсолютно. И я не передумаю, – припечатываю.

Илья опускает глаза и молчит. Переваривает. Вид у него растеренный и жалкий. Я чувствую себя стервой, мне его жаль и как-то горько. Непросто окончательно рушить то, что давало основу, пусть только видимую.

Я обхватываю себя за плечи, закрываюсь. Красовский вскидывает на меня красноречивый взгляд. Он настолько обреченный, что у меня все внутренности до боли сжимаются. Это я его бросаю, так получается.

Мы долго смотрим друг другу в глаза. Между нами нет трепета, притяжения, страсти... Их никогда не было, но мы дороги друг другу, мы – не чужие, и соединяющие нас нити сложно враз разорвать.

Я отвожу взгляд первой, не выдерживаю напряжения. Отворачиваюсь, дрожащими руками хватаю чайник и набираю к него воду. Мне пора выходить. Поесть теперь точно не получится, возьму с собой термос со сладким чаем.

Макс

– Я не вор, вы не подумайте, – улыбаюсь и достаю из кошелька две новенькие купюры.

– Вижу, не дурак! – с достоинством заявляет охранник, сминая деньги в кулаке.

Спорное утверждение, но дискутировать я не настроен. Этот мужлан не хотел пускать меня на территорию заброшенного завода по австралийским правам, сказал, что не умеет читать по-английски. Правда это или способ вымогательства – без понятия, но мои деньги уже лежат в его кармане.

Прокашлявшись в кулак, охранник открывает турникет. Проходя мимо, я задерживаю дыхание. Ненавижу запах перегара и в принципе любую вонь, а от него такой ядреный выхлоп, что съеденный час назад бургер просится обратно.

У вольеров с животными ароматы тоже не из приятных. В них вроде бы чисто, но жара стоит такая, что как не драй – вонизма остается. Я непроизвольно кривлюсь и стараюсь не дышать глубоко, но как только замечаю знакомую фигурку – запахи перестают иметь значение.

– Бармалей, сиди спокойно! Весь в репьях, весь в колтунах… Где ж ты так извалялся, негодник? Специально к моему приходу старался? – приговаривает Лиза, склонившись над лохматым собакеном.

На ней короткие джинсовые шорты и обтягивающий спортивный топ, светлые волосы собраны в высокий хвостик на макушке. Несколько прядей выпали и обвивают тонкую шейку. Я притормаживаю в нескольких метрах, с жадностью рассматриваю. Ровная спина, тонкая талия, стройные ножки… Капец какие красивые, несмотря на шрам. Костян сказал, что Лиза Бережная ладненькая, а мне она видится совершенной. Я не встречал девушек прекраснее.

Черный, как уголек собакен вокруг нее вьется, ластится и руки прикусывает. Она его ловит и на бок укладывает, присаживается рядом.

– Бармолеюшка, солнышко, ну что ты разнервничался? Потерпи еще немного, – уговаривает, пытаясь вычесать сбившуюся под пузом шерсть.

Завидев меня, пес встает на лапы и порыкивает. Лиза его гладит, меня не замечает.

– Привет, девочка Элли. Зачем Тотошку Бармалеем называешь? – усмехаюсь, подходя ближе.

Лиза поворачивается, поднимается с корточек.

­– Максим? Привет! Ты как здесь?

Ее хорошенькое личико озаряет улыбка. Она мне рада, а я-то как! У меня дыхание перехватывает, когда наши глаза встречаются. На ней перчатки по локоть, вокруг вонища, как в старом городском зоопарке, а мне целовать ее хочется. Я соскучился.

– Ты рассказывала, что по средам бываешь здесь. Я пришел. Не против? – делаю шаг навстречу.

– Нет, конечно! Хорошо, что пришел, – улыбка расползается шире.

Собакен на меня скалится, она на него шикает и тоже делает шаг. Я больше не могу себя сдерживать. Дернувшись вперед, обнимаю ее и целую в уголок улыбчивых губ. В следующую секунду лохматая псина с рыком хватает меня за штанину.

– Фу, Бармалей! Иди на место! – кричит на него Лиза, оттаскивая. – Прости, это он ревнует.

– Еще бы! Сначала чешешь ему пузо, а потом с другим целуешься. Ишь, изменщица какая! – смеюсь, отряхивая брюки. – Не напрягайся, дружище, я все равно ее уведу, – помигиваю псу.

Лиза хихикает и тушуется. Щеки ее розовеют, глаза вспыхивают, превращаяясь в огромные яркие звезды. Ей идет смущение, а мне нравится ее смущать. Когда она закрывает собаку в вольере и снимает перчатки, притягиваю ее и нежно целую в висок. Замираю на несколько секунд. Легкий аромат цветов, слетающий с ее волос – просто манна небесная в этой тотальной вони.

Лиза опускает руки мне на плечи. Касается робко, почти невесомо.

– Как ты меня нашел?

– Если скажу, что по прекрасному запаху твоих духов – примешь за пикапера?

– Ты точно не из этих, – улыбается, качнув головой. – С директрисой нашей говорил? Она тебе адрес дала?

– Адрес был в реквизитах для пожертвований. Забавное, кстати, название у приюта – «Лапусики».