— А-а. — Я шел посередине аллеи, вглядываясь сквозь туман и морось в дверные проемы роскошных таунхаусов, маленьких гаражей и затемненные проходы между домами.

— Значит, ставишь ее раком, засовываешь свой член как можно глубже. Насколько глубоко ты можешь, Патрик?

— Я ирландец, Уэсли. Сам догадайся.

— Значит, не очень, — сказал он и глухо хохотнул.

Я вытянул шею, разглядывая деревянную обшивку части кирпичной стены в надежде заметить в зазорах между досками ноги прячущегося там человека.

— Короче, когда вы соединитесь, ты берешь и шепчешь ей на ухо имя другой женщины. И держишься, как на родео, пока она пытается тебя скинуть.

На крышах нескольких домов я увидел садики, но снизу увидеть, есть там кто-то или нет, было нельзя. К тому же пожарные лестницы заканчивались слишком высоко над землей, чтобы по ним забраться наверх.

— Как ты думаешь, Патрик, понравится тебе эта игра?

Я медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, обшаривая взглядом окрестности в попытке обнаружить что-нибудь, что выделялось бы на фоне пейзажа.

— Я задал тебе вопрос, Патрик. Тебе понравилась бы эта игра?

— Нет, Уэсли.

— Очень жаль. Ах да, вот еще что, Патрик…

— Что, Уэсли?

— Взгляни-ка еще раз на восток.

Я сделал пол-оборота направо и увидел его в конце аллеи. Его высокая фигура в тумане казалась полупрозрачной. К уху он прижимал телефон.

— Что скажешь? — спросил он. — Давай сыграем?

Я сорвался с места. Он сделал то же одновременно со мной. Я слышал, как стучат его ноги по мокрому бетону. Мгновением позже он разорвал соединение.

Когда я достиг противоположного конца аллеи, его и след простыл. На улице толпились туристы, посетители магазинов и старшеклассники. Я видел мужчин в длинных плащах и желтых дождевиках, вымокших до костей дорожных рабочих. Я видел поднимавшийся над канализационными решетками пар и скользившие сквозь него такси. Я увидел, как на парковке возле квартала Ньюбери навернулся пацан на роликовых коньках. Но Уэсли я не видел.

Только туман и дождь.

Наутро после моей встречи с Уэсли мне позвонил Бубба и сказал, чтобы через полчаса я был перед своим домом, потому что он за мной заедет.

— А куда мы собираемся?

— Повидать Стиви Замбуку.

Отступив на шаг от столика с телефоном, я глубоко вздохнул. Стиви Замбука? За каким чертом я ему понадобился? Я знать его не знал. И подозревал, что ему о моем существовании известно ненамного больше. И лично меня подобное положение вещей вполне устраивало.

— Зачем?

— Не знаю. Он мне позвонил и попросил, чтобы я к нему приехал. С тобой.

— Похоже, я пользуюсь популярностью.

— Можно и так сказать. Ты пользуешься популярностью. — И Бубба положил трубку.

Я прошел обратно на кухню и сел за стол пить свой утренний кофе, стараясь дышать ровно, чтобы избежать приступа паники.

Да, я боялся Стиви Замбуку. Но в этом не было ничего удивительного. Большинство людей боялись Стиви Замбуку.

Стиви Замбука по кличке Зубочистка возглавлял банду, державшую Восточный Бостон и Ревир, которая помимо всего прочего контролировала существенную долю игорного бизнеса, проституции, торговли наркотиками и крадеными автомобилями Северного берега. Стиви прозвали Зубочисткой не потому, что он постоянно ковырялся в зубах, и не потому, что он был тощий, и не потому, что он мог вскрыть любой замок зубочисткой, а потому, что всем своим жертвам он предоставлял право выбора, как именно они предпочитают умереть, — типа того, как человеку предлагают вытянуть короткую или длинную зубочистку. Стиви входил в комнату, где его подручные держали пленника привязанным к стулу, и клал перед ним топор и ножовку. Что тебе больше нравится? Топор или ножовка? Нож или меч? Удавка или молоток? Если жертва затруднялась с выбором или просто слишком долго колебалась, Стиви, по слухам, использовал дрель — свой любимый инструмент. Это была одна из причин, по которой в газетах Стиви иногда ошибочно называли Дрелью. Что дико злило еще одного мафиозо из Сомервила — Фрэнки Дифалько, который и сам претендовал на это прозвище, потому что славился огромным членом.

С полсекунды я раскидывал мозгами, может ли телохранитель Коди Фалька Леонард быть как-то связан с этим делом. В конце концов я догадывался, что он с Северного берега. Но, скорее всего, во мне говорила паника. Если Леонард обладал настолько большим влиянием, чтобы заставить Стиви Замбуку вызвать меня к себе, то вряд ли он нанялся бы к Коди Фальку Тут одно не клеилось с другим. Бубба вращался в мафиозных кругах, я — нет.

Так зачем же Стиви Замбуке захотелось меня видеть? Что я ему сделал? И могу ли я загладить свою вину? Желательно побыстрее. Быстрее быстрого. Лучше всего вчера.

Стиви Замбука жил в небольшом и довольно уродливом доме с полуэтажами, расположенном в тупике на вершине холма, вплотную подступавшего к шоссе № 1 и аэропорту Логан в Восточном Бостоне. Отсюда даже открывался вид на бухту, хотя я сомневался, что Стиви часто на нее любовался. Все, что могло заинтересовать Стиви, — это аэропорт. Половина доходов его бригады проистекала именно оттуда. Его слушались профсоюзы грузчиков и транспортников, а все добро, пропадавшее из багажных отделений, неизменно попадало в лапы к Стиви.

К дому примыкал бассейн; передний дворик окружал проволочный забор. Задний двор был ненамного больше. Через каждые десять футов стояли врытые в землю керосиновые фонари, в свете которых синеватый туман холодного летнего утра напоминал скорее об октябре, чем об августе.

— У него поздний субботний завтрак, — сказал Бубба, когда мы выбрались из его «хаммера» и шагали к дому. — Он его устраивает каждую неделю.

— Завтрак для мафиози, — сказал я. — Как мило.

— Коктейль «мимоза» очень даже ничего, — сказал Бубба. — Только держись подальше от канноли, а то весь день до вечера проведешь в обнимку с унитазом.

Дверь нам открыла девочка лет пятнадцати с водопадом черных волос, в которых мелькали ярко-оранжевые пряди. На ее лице застыло типичное для подростка злобно-презрительное и одновременно равнодушное выражение.

Она узнала Буббу, и ее бледные губы прорезала робкая улыбка.

— Мистер Роговски! Здрасте!

— Привет, Джозефина! Клевая прическа.

Она нервно коснулась своих волос:

— Оранжевый цвет? Вам нравится?

— Офигительно, — сказал Бубба.

Джозефина опустила взгляд на свои колени и переступила с ноги на ногу:

— Отец говорит, уродство.

— Не бери в голову, — сказал Бубба. — На то он и отец.

Джозефина машинально отделила прядку волос и прихватила ее губами, слегка покачиваясь с мыска на пятку, пока Бубба, широко улыбаясь, смотрел на нее.

Бубба как секс-символ. Теперь я могу сказать, что видел в этой жизни все.

— Отец дома? — спросил Бубба.

— У себя? — сказала Джозефина, словно спрашивала у Буббы разрешение.

— Мы сами его найдем. — Бубба чмокнул ее в щеку. — А мама как?

— Как всегда. Достала своими поучениями.

— На то она и мама, — сказал Бубба. — В пятнадцать лет жизнь не сахар, а?

Джозефина посмотрела на него, и на долю секунды я испугался, что она прямо сейчас прильнет к нему и вопьется в его толстые губы страстным поцелуем.

Вместо этого она, как балерина, развернулась на носках, бросила: «Мне пора» — и выбежала из комнаты.

— Странная она, — сказал Бубба.

— Она в тебя по уши влюблена.

— Заткнись.

— Точно тебе говорю, идиот. Или ты ослеп?

— Заткнись, а то урою.

— Ладно, — сказал я. — В таком случае проехали.

— То-то же, — сказал Бубба, пока мы пробирались сквозь толпу гостей на кухне.

— И все-таки она в тебя влюблена.

— Ты труп.

— Убьешь меня позже.

— Если после Стиви будет кого убивать.

— Ха-ха, — сказал я. — Обоссаться, как смешно.

Маленький дом был набит народом под завязку. Куда ни посмотри, увидишь или мафиозо, или его жену, или его ребенка. Мужчины, все как один, были одеты в мятые спортивные костюмы с лейблом «Чемпион», женщины — в нейлоновые черные лосины и кричащие желто-черные, пурпурно-черные или серебристо-белые блузки. Детишки щеголяли в цветах известных спортивных клубов — чем ярче, тем лучше. Одинаково пестрые и мешковатые одеяния повторяли друг друга — если на одном красовалась красная в черную полоску бейсболка «Цинциннати Бенгалс», то можно было не сомневаться, что на другом увидишь майку и штаны той же расцветки.