Больше в этой жизни ему ничего не нужно было.

Делан

Он умер. Ещё тогда, когда они остались одни в небольшой комнате в одной из башен королевского дворца в Ваттаве. Тогда его кто-то хорошенько ударил по голове, и его больше не стало. Делан умер.

То, что осталось от него — проснулось на следующее утро в клетке, с прикованными к прутьям руками. Перед ним сидел Эрмир, рассматривая сено, которым была устлана клетка. Когда парень очнулся, тесть перевел на него красные глаза, один из которых заплыл и сверкал фиолетовым синяком. Он ничего не сказал, его лицо ничего не отражало. И это было не нужно. Они оба прекрасно понимали, что уже мертвы, что они проиграли. Так или иначе, они сделали все, что могли, по крайней мере, Делан себя не корил. Он не сожалел ни об одном решении. Теперь картина сложилась в его голове полностью, на это времени в клетке было предостаточно. Он осознал, что таллийская армия уходит из Алсогона, и это было хорошей новостью, к которой, однако, он отнесся с полным равнодушием. Как мертвец может радоваться? Разве могут теперь порадоваться те, кто погиб в первом сражении против гарнизона Матариса? Или те, кто Матарис брал? Те, кто бился под стенами Ваттавы? И кто погиб от козней предателей? Все его друзья, семья (кроме Эрмира, хотя он был в таком же безвыходном положении), все, кого он знал — мертвы. Потому что их предали.

Злился ли он на предателей? Нет. Терзала ли его смерть Дастона, его друга детства, который пал от руки Эрмира на его глазах? Нет. Вся эта война уже была где-то далеко, в прошлой жизни.

Поездка была долгой. И абсолютно пустой. Иногда его били, пару раз укололи мечом. Но он не реагировал, ему было все равно. Перед собой он видел только Алекорн, свою родную деревню. Больше всего на свете он хотел бы вернуться туда. Ведь если он тогда, в Жатву, не оставил Илиену одну, и мятежа никакого бы не было. Она была бы жива, с ним и все было бы как в сказке. Наверное, он думал, что гнев, ярость, месть заполнят пустоту ее утраты. Но теперь хорошо понимал, что это не так. Теперь в душе его была одна огромная черная дыра, которую больше ничто не заполнит.

Большую часть времени он спал. Хотя сном это назвать трудно, потому что каждый раз он просыпался чуть ли не с криком. Потому что перед глазами была картина, которая крутилась каждую ночь ужасным ведением. Сначала все было в огне, повсюду были мертвецы, бесцельно и одиноко блуждающие среди огня. В их глазах не было страха смерти, не было боли или отчаяния. В них читалось бесконечное одиночество, в котором они обречены быть вечно. И после этого — тьма. Всепоглощающая и вездесущая. Ему казалось, что он уже видел однажды эту тьму, в таком же сне. Она была повсюду, ее буквально можно было потрогать. И от нее было не скрыться. И голос, пустой и обезличенный, который шептал одно и то же: Тень. Слово это звучало в голове, скрежетало, скрипело, вызывало страх и отчаяние, от которого не убежать.

И только бодрствуя он мог успокоится. Потому что остатки разума бесконечно возвращали его домой. В то место, куда он больше никогда не вернётся живым. Делан искренне верил, что ещё посетит Алекорн, но уже потом, после своей смерти, которую он, уже с полным спокойствием, ожидал.

Эрмир большую часть времени молчал, разглядывая солому. От того веселого и улыбающегося мужчины уже ничего не осталось. Это был старый и измученный человек, с косматой бородой, грязными волосами и лицом. Первые дни их пути в Талл Эрмир, кажется, плакал, но потом и на это у него не было сил.

Как-то раз к ним подъехала принцесса Саннэфея, о чем-то спорила с конвоирами, но о чем — он не слышал. Не хотел знать. И он не держал на нее зла, за то, что она его ударила. Лишь немного его раздосадовало то, что он погиб не в бою, а вынужден ещё ждать своей смерти. Эта поездка была не самой приятной. Холод начинал донимать, ведь очень уже наступила.

Принцесса пыталась ему что-то сказать, но ее слова все так же прошли мимо ушей. Делан сейчас был занят более важным делом — он был в Алекорне. Кто-то потом его ударил, кто-то плюнул в него, и густая слюна повисла на его длинных грязных волосах прямо перед лицом.

Парень толком не мог сказать, сколько они ехали, но в конце пути, когда он услышал радостный шум толпы, он взглянул на Эрмира. Его глаза запали, кожа на лице натянулась. Да и сам Делан выглядел, наверное, не лучше. А воняло от них обоих кошмарно. Экскременты приходилось выкидывать их клетки самим.

Они проезжали какой-то городок, вокруг стояли ухоженные дома, мастерские и лавки. А народ кидал в них протухшие овощи, камни, и дерьмо. Последнее даже позабавило Делана, ведь этого «добра» им и без того хватало. Народ Талла приветствовал своих героев.

Вскоре они поняли, что это был сам Эль-Тайен, столица Талла. Делан видел то, что он никогда бы не увидел, если бы в один день не принял определённые решения. У этого города стены были толще, а бойницы украшены инкрустациями в виде растений, и красными знаменами с короной и горящим мечом под ней. Наверное, знамя правящего дома, то есть Эстерли. Сам город не сильно отличался от Ваттавы, только цвета домов были более мрачными. Люди здесь не красили стены побелкой, как и крыши. Так что естественный цвет дерева придавал свой темный шарм. Одно было так же, как и в Ваттаве — брусчатка.

И на всем протяжении пути стояли люди, осыпающие цветами и конфетти солдат, и закидывающие клетку с мятежниками всяким дерьмом. Делан хотел бы взглянуть на себя со стороны. Все его лицо было в жиже от гнилых овощей и коровьем дерьме. Эрмир выглядел не лучше, даже его каштановые волосы почернели.

Путь их закончился на огромной площади, со статуей какого-то короля в центре. Он держал в руках меч, его лицо было благородным и уверенным. Не сразу Далан заметил, что одна нога его стоит на трех уродливых, тощих и лысых людях, с табличками на шеях — Алсогон, Россогон и Нордрим. Парень хотел было посмеяться, но сил хватило только на улыбку. Ведь сейчас эти тощие и слабые люди дали Таллу под зад. Нордрим отстоял свободу, Алсогон завоевал ее ценой рек крови, Россогон, скорее всего, тоже восстанет в ближайшее время. И эта мысль радовала Делана.

Клетка остановилась. Пленников вывели из нее. Оба они свалились, не в силах идти, ноги отвыкли от ходьбы. Так что их пришлось тащить. Солдаты Талла, которых месяц назад Делан убил бы голыми руками, тащили его ослабшее тело. Когда его поднимали по деревянным ступеням, его ноги бились о них. Сейчас он больше не был лидером мятежа, не был даже человеком. Просто мешок мяса. Именно как мешок его швырнули на деревянный пол, под радостный шум толпы.

Когда Делан поднял глаза, то обнаружил, что он находится на эшафоте, построенном, видимо, специально для них. Именно для них, потому что больше пленных не было. Остальные удостоились чести и радости погибнуть в бою. Но на эшафоте не было ни пня для отсечения головы, ни виселицы. Были только две колодки.

Не долго пришлось бывшему лидеру мятежа лежать, его подняли и потащили к колодкам. Согнули, засунули голову и руки в отверстия, после чего опустили крышку. Ноги его подгибались, стоять было тяжело, а если он их сгибал, то колодка душила его.

— Жители Эль-Тайена, таллийцы! — заголосил глашатай, вышедший вперед, к краю эшафота. — Эти люди — жестокие преступники и убийцы, предатели, поднявшие мятеж на земле провинции Алсогон! Они учинили восстание, унесшее десятки тысяч жизней, убивали и грабили, насиловали, свергали законную власть наших эпархов и эрлов, воздвигнутых нашим великим королем Экенбертом, да будет его имя вечно в Истине! За их преступления, этих гнусных подонков мятежников ждёт кара! Главари банд убийц и разрушителей будут казнены самым жестоким способом, который изберет принц Ардорф Эстерли!

Толпа завопила. В Делана и Эрмира снова полетела тухлятина и дерьмо.

«Они что, — подумал Делан, — притащили все это с собой в карманах? Специально?»