Несколько девушек, пошептавшись, поднялись и торопливо направились к выходу. Полевода наконец-то увидел Прудника. Он шел со сцены вместе с директором Дворца и что-то горячо доказывал ему, резко взмахивая рукой. Дмитрий подошел к ним.

— …Я разрешил Звонцову только проиграть пластинки. Это самая что ни на есть свежина. Пусть молодежь послушает. Отставать от моды не годится. Молодежь должна быть всегда впереди. Это тебе хорошо известно, товарищ Прудник, — не то с усмешкой, не то серьезно сказал директор.

— Мода моде рознь. А преклоняться, — запальчиво возразил Павлик, — тем более перед такой дрянью, — метнул он злой взгляд в сторону радиолы, — нам негоже. К тому же сегодня вечер вальсов. Вы сами объявили об этом. А теперь полюбуйтесь: молодежь уходит.

С каждой минутой в зале становилось все меньше людей.

И вдруг, заглушая радиолу, Павлик резко захлопал в ладоши:

— Внимание! — выкрикнул он. — Прошу не расходиться. Сейчас начнем наш вечер по программе.

Все в нерешительности остановились у входной двери. Павлик взглянул на Полеводу и добавил, улыбаясь:

— В вечере примет участие наш пианист-любитель Дмитрий Полевода.

Зал разноголосо загудел, зааплодировал. Но радиола продолжала греметь.

Прудник решительным шагом направился к Звонцову. Вслед за ним пошел и Дмитрий. Подойдя к радиоле, Павлик со злостью выдернул из розетки штепсель, сказал:

— А ну, приятель, уматывай-ка с этой своей… западней отсюда. — Снял с диска пластинку и небрежно бросил ее на столик.

Пышка, не ожидая такого налета, сначала было опешил, но быстро обрел свой независимый вид.

— Ты швыряйся потише, — пригрозил он, — за пластиночки золотой валютой плачено.

— А где брал валюту?

— Не я, другие платили.

— А ты?

— Свои трудовые выложил.

— Вот и крути их у себя дома, — сказал Павлик и потянулся к пластинкам. Пышка перехватил его руку.

— Дикарь! Да ведь это самое передовое, что есть сейчас в танцевальной музыке, — искренне возмутился он и, презрительно скривив губы, добавил: — Отсталый элемент, пещерный человек.

Прудник вырвал руку, готовый броситься на Звонцова, но Полевода стал между ними.

— Уходи, Эдька, подобру-поздорову, — с трудом сдерживая себя, посоветовал он. — Сегодня вечер вальсов, объявление небось читал?

Звонцов молча посмотрел на него. В его взгляде Дмитрий прочел презрение и ненависть. Он ждал, что Пышка сейчас со злостью скажет «вражина», и весь напрягся, словно перед ударом.

Но Звонцов вдруг упавшим голосом обиженно проговорил:

— Мне директор позволил, чего пристали в самом деле. Можете спросить…

На шум подошел директор. Он разрешил спор просто: отвел для проигрывания новых пластинок свободную комнату. Пышка, собрав свое добро, с независимым видом вышел из зала в сопровождении небольшой группы приятелей.

В этот вечер Дмитрий играл много. Записки с заказами то и дело падали на клавиши рояля.

После танцев они с Павликом вышли в вестибюль. Откуда-то со второго этажа доносились звуки джаза.

— Ты не знаешь, Звонцов — комсомолец? — спросил Павлик.

— Давно. Еще в девятом классе вступил.

— А я, представь, не знал. Голобородько, оказывается, тоже комсомолец. Вот чудасия…

Полевода и Прудник вышли на улицу. Под ногами мягко уминался снег.

Еще с полдня задул южный ветер. Казалось, в природе что-то сдвинулось, изменилось. В воздухе запахло оттаявшими деревьями. Павлик глубоко, всей грудью, вздохнул и мечтательно проговорил:

— Скорей бы весна, да махнуть на Донец, на рыбалку. У тебя спиннинг есть?

— Я спиннингом не ловлю. Удочкой, по-моему, интересней.

— Чудной, — сказал Павлик, пожав плечами, — весной только на спиннинг и ловить. Одна щука идет да окунь. А рыба эта хищная, ее надо истреблять.

— Всю не истребишь, — усмехнулся Дмитрий, подумав, что даже в рыбной ловле Павлик практичен. Сочетает приятное с полезным.

— Ну не всю, конечно, а все же… — замялся Павлик. Некоторое время шли молча.

— В райком сегодня вызывали, — сказал Павлик как бы между прочим. — Поднимаюсь из шахты — в ламповой записка: срочно явиться в райком. Думаю, может быть, действительно что-нибудь важное. На попутную — и туда. Приезжаю, а секретарь и рот раскрыл: уже приехал? «Было же написано «срочно», — говорю ему, — вот и примчался». Смеется. «Это, — говорит, — у нас так аппарат сработал. Можно было бы и завтра приехать. Перестарались».

— А зачем вызывали? — поинтересовался Полевода.

Прудник взял Дмитрия под руку и, приноравливаясь к его крупному шагу, невесело вздохнул:

— В общем, Митя, не мала баба клопоту… Так и со мной получается: в секретари метят.

— Тебя в секретари?! — переспросил Полевода. — Так это же здорово, Павлик! — и с усердием потряс его за плечи.

— Подожди ты, чему радуешься, — продолжал Прудник. — Подумай только: какой из меня секретарь, если я даже не представляю этой работы. Я им так и сказал; определенно на посмешище решили меня выставить.

— А они?

— А что им? Стоят на своем: потянешь, и все тут. А будет тяжело — поможем. Знаю я эту помощь…

— Да ты не бойся, чудак, — успокаивал его Полевода. — Вот посмотришь, у тебя дело пойдет… Признаться, я давно уже думал, что именно ты должен сменить Колокольникова. Ведь он уже староват для комсомола.

— Я готовлюсь в заочный институт. Когда мне всем этим заниматься?

— Сейчас находишь время для учебы и тогда найдешь, — сказал Полевода.

— Легко сказать — «найдешь»…

— А меня в бригадиры сунули — это, по-твоему, ничего? Ведь я тоже в институт готовлюсь. И сейчас еще никак не могу опомниться, будто в холодную воду окунули. Вдруг засыплюсь…

— Не бойся, чудак, — в свою очередь успокоил его Павлик. Будем вместе держать передовую. И добродушно рассмеялся.

На другой день перед нарядом начальник участка сказал Полеводе:

— Ставь задачу людям здесь, в шахту потом спустишься.

Бригада была в полном сборе. Дмитрий вынул из кармана блокнот, где заранее расписал уступы для каждого члена бригады. Забойщики по обыкновению сидели не на скамейках, а на корточках, опершись спинами о стенку, и внимательно слушали. Когда Полевода произнес фамилию Кавуна и назвал верхний уступ, в котором ему предстояло работать сегодня, Захар выпрямился и решительно заявил:

— Стоп, бригадир! Я же у тебя просился в третий, — он неестественно улыбнулся. — Или ты забыл?

— Не забыл, — спокойно ответил Полевода и, обращаясь ко всем, сказал: — С этого дня уступы не буду закреплять за каждым. Надо меняться. Думаю, что так будет правильнее, — и, не дожидаясь поддержки со стороны, обратился к Кавуну: — До третьего твоя очередь, товарищ Кавун, еще дойдет, а сегодня будешь работать в первом.

— Крутехонько берешь, бригадир, — мотнул головой Захар, продолжая улыбаться, но глаза его оставались холодными, — смотри, как бы не забурился на повороте!

— С места в карьер взял. Ну и ну!

Это был голос Горбаня. Полевода даже не взглянул в его сторону.

Выходя из нарядной, Кавун, понизив голос, как бы по секрету предупредил Дмитрия:

— Гляди, приятель, слава бригады на твоей совести. Сорвемся с планом — тебе ответ держать, — и с тем ушел.

Это уже было похоже на угрозу. Как всегда в критический момент, Полевода почувствовал внезапный прилив энергии. В такие минуты он словно подключал в себе дополнительный аккумулятор и действовал расчетливо и решительно. Ему хотелось столкнуться с Кавуном и при всех сбить с него спесь.

Когда бригада ушла, Завгородний сказал:

— Присаживайтесь, Дмитрий Степанович, поговорим, — и протянул чистый лист бумаги. — Начерти, как мыслишь работу в удлиненном уступе?

Полевода быстро взглянул на него и сразу же догадался:

— Кубарь рассказал?

— А что ж ему оставалось делать, — улыбаясь, развел руками Завгородний, — если ты решил свою находку держать в секрете.

Полевода пододвинул к себе бумагу и быстро набросал эскиз лавы. Вместо существующих двенадцати уступов в ней оставалось всего семь. По расчетам Дмитрия, в лаве высвобождалось три забойщика, а продвижение ее значительно ускорялось.